12 июня, 1944
Дневники Родерика Бирманна (также известного, как Галейт), позднее известного как президент США Дэниэл Кейн
Берлин, Германия
... Думаю, у нас наконец-то достаточно сил, чтобы оказать перманентное влияние.
Молодой Дигойз - это благословение. Я уже ловлю себя на том, что хочу дать ему больше ответственности, посмотреть, как далеко может зайти этот талант к стратегии.
Он будет моим архитектором нового мира. Среди этого расового разделения он кажется истинным участником коллективной работы. Прогрессивным деятелем.
Я так хочу доверять ему. Всем своим существом я хочу верить, что он поможет мне с моим величайшим бременем.
Этот мальчик - ключ к миру.
Не к миру в краткосрочном плане. Окончание этих войн - лишь начало, предпосылка для всего того, что должно последовать. И я не имею в виду тот тип перемирия, который подразумевает капитуляцию тех, кого никогда нельзя принуждать к мольбе или прогибам.
Я имею в виду настоящее перемирие. Которое продлится долго.
Что касается Фиграна, то он также должен сыграть свою роль. Его амбиции кажутся безграничными, но как личность он не ограничивается ими. Есть в его душе нечто, какой-то ключ к следующему шагу, окончательному исходу Смещения, который я все ещё не могу постичь.
Они все ещё не догадываются, кто они.
Поток пламени освещает тёмное пространство Барьера. Я знаю, что в реальности только что взорвалась ракета и послала вспышку пламени. Деревья падают от удара, птицы взлетают к облакам, крича от страха. Война происходит внизу, в физическом мире - то, что я вижу, действительно реально, а не просто какое-то световое шоу внутри самого Барьера.
Я вижу размытые, нечёткие света людей, отброшенных взрывом.
Я знаю, что они настоящие люди. Я знаю, что их там разрывает на куски, конечности отрываются от туловищ, шрапнель впивается в мягкую плоть и кожу.
Некоторые полностью отделяются от их тел, тут же выброшенные в тёмное небо Барьера.
Будучи все ещё закреплённой за своим телом, я наблюдаю за ними. Поначалу, когда там умерли лишь немногие, я пыталась им помочь. Теперь их слишком много.
Я все равно пытаюсь приободрить тех, кто проходит мимо меня в волнах Барьера.
Я говорю им простые вещи.
Нет, ты не можешь вернуться в своё тело. Ты не можешь силой проложить себе путь обратно в изувеченную плоть. Да, сосуд действительно сломан. Видишь? Вот оно, вон там. Это было твоим телом. Ага, я знаю, выглядит ужасно. Нет, я не Бог и не ангел. Нет, я не знаю, как связаться с твоей женой...
Заставить их слушать сложно.
Большинство бежит от меня. Их страх заставляет их резонировать с другими светами, исчезать - пуф - в других, более запутанных местах Барьера. Они не привыкли к темным облакам Барьера и меняющемуся окружению. Они не знают, что в принципе могли бы путешествовать здесь так же, как я, если бы просто расслабились.
Но они не могут расслабиться.
Некоторые, очень немногие, слушают.
Другие видящие пытаются помочь, но этот процесс приводит в уныние. Их слишком много. И для людей все это слишком в новинку.
Пытаться помочь снаружи, пока они ещё не погибли - это ещё более жалко.
За последние несколько недель я быстро научилась этому, даже с Джоном и Касс. Для некоторого из того, что теперь стало для меня обыденной реальностью, просто не существует слов. Даже если сама идея представляет для них интерес, я чувствую пропасть между их воображением и реальностью. Как и все создания, люди объясняют жизнь и смерть в тех терминах, которые они знают на данный момент.
Проблема в том, что они ничего не знают.
Мировой Суд по какой-то причине официально объявил Барьер мифологией. Они описывают наши способности как ребёнок, отрицают наши объяснения просто потому, что предпочитают свои собственные. Когда их объяснения не совпадают с реальностью, они злятся на нас или принижают этот феномен до научного эквивалента «магии». Они ищут лучшее объяснение - лучшую историю, которая объяснит то, что ранее считалось необъяснимым, но при этом не будет противоречить их изначальным предположениям.
Эта война, к примеру.
Для людей она включает в себя сражения за земли и права торговать, потенциал получить больше маленьких бумажек, которые будут означать, что больше людей захотят секса с ними, и они смогут произвести впечатление на совершенно незнакомых людей.
Однако для кого-то вроде меня и всех видящих, с которыми я работаю, эта война - всего лишь изобретение разума безумного видящего. Безумного видящего, который ненавидит людей и хотел бы, чтобы все они исчезли. Безумного видящего, которого я приставила к власти в стране, способной развязать войну со всеми остальными, просто выкрикивая эмоциональные слоганы.
Другие видящие говорят, что это не моя вина.
Однако я ни капли не верю в это. Моё сердце болит, но недостаточно. Я онемела, просто не в состоянии чувствовать столько, сколько должна.
«Сэр? Вы видели достаточно?»
Я поворачиваю голову, моё сознание все ещё разделено. Я сосредотачиваюсь на его лице, смотрю, как оно мелькает со светового на физическое, с позитива в негатив...
И я теряюсь.
Мой разум щелкает обратно.
Я выхожу из Барьера. Моё сознание возобновляет движение в реальном времени...
...Звук взорвался всюду вокруг меня.
Над головой шумели вращающиеся лопасти вертолёта, бившие по воздуху и кружившие в оглушительном ритме, словно длинные металлические крылья, то заслонявшие солнце тенью, то открывавшие его обратно. Волосы хлестали меня по лицу.
Я встретилась взглядом с пилотом - высоким видящим китайской наружности, которого звали Тензи.
«Мы слишком близко», - послал он извиняющимся тоном.
Я выругалась, разозлившись из-за того, как просто меня вытащить.
Мне нужно освоить навык находиться в обоих местах разом.
Некоторое время, каждый день работая с Йерином и Мэйгаром, я, кажется, добивалась прогресса. В последнее время я зашла в тупик, ударившись о стену, которую, казалось, никак не могла преодолеть. Я могла держаться одновременно в двух местах, если никто меня не беспокоил и ничто меня не пугало.
А значит, если всего лишь держаться подальше от всего мира и всех людей, то все будет замечательно.
Иногда, как например, сейчас, я могла удерживать разделение на несколько секунд отвлечения.
Иногда я вообще никак не могла это сделать.
Особенно раздражало замечать это в сравнении с моим вышеупомянутым мужем, Дигойзом Ревиком, который мог разделять сознание на четыре-пять задач, держать внимание сосредоточенным на каждой из них в разной степени, и делать это, кажется, так долго, как ему вздумается.
«Высокочтимейший Мост, - вежливо послал Тензи. - Мы не можем оставаться».
Я пренебрежительно махнула рукой на манер видящих.
«Давай продвинемся немного дальше», - послала я.
«Нет, Высокочтимый Мост».
Я обернулась, приподняв брови. Откровенного «нет» я в последнее время не получала.
Мысли Тензи оставались упрямыми. «Сэр, мы должны возвращаться, - он удивил меня, улыбнувшись. - Вы обещали, Высокочтимая. Вэш сказал напомнить вам. Он говорил сказать вам «никаких ещё раз». Если вы будете настаивать и спорить, я имею разрешение посчитать ваши суждения иррациональными и доставить вас обратно по своему усмотрению».
Я невольно рассмеялась.
- Высокочтимая, как же, - проорала я, заглушая шум лопастей.
И все же ему удалось рассмешить меня - непростой подвиг в эти дни. И хоть он перебарщивал с вежливостью, у него имелась своя голова на плечах.
Посмотрев вниз через плексигласовое стекло, я своим уже физическим зрением наблюдала, как пылает огонь. Я сосредоточилась на линии дыма среди деревьев.
Громкий свист нарушил мои мысли.
Тензи дёрнул в сторону ручку управления, похожую на джойстик, и переставил ноги на педалях, чтобы противодействовать вращению. От резкого рывка в сторону мой желудок совершил кульбит. Когда мы потеряли высоту, я схватилась за край двери вертолёта, мельком заметив что-то, просвистевшее мимо нас, когда вертолёт нырнул вниз. Что бы там ни было, оно двигалось громко и быстро.
«Они стреляют по нам, сэр», - послал Тензи.
«Я уже догадалась». Я широко улыбнулась, и он удивил меня, улыбнувшись в ответ.