«Идеалы, юные братья мои… — Я так и вижу, как Мейкпис тут приостанавливается, снова бросает взгляд на Рика и начинает сызнова: — Идеалы, возлюбленные братья мои, можно сравнить с дивными звездами, которые сияют над нами… — Я так и вижу, как он поднимает свои печальные, отнюдь не сияющие, как звезды, глаза к сосновому потолку. — …Нам их не достичь. Миллионы миль отделяют нас от них. — Я так и вижу, как он поднимает безвольно висящие руки, словно намереваясь подхватить падающего грешника. — Но, братья мои, какую же великую пользу мы извлекаем из их присутствия!»

Запомни этот образ, Том. Джек, вы подумаете, что я — сумасшедший, но эти звезды — какой бы это ни было глупостью — играют существенную роль в оперативной разведке, ибо дают первое представление о твердой убежденности Рика в уготованной ему судьбе, и их влияние не ограничивается Риком, — да и как могло быть иначе, ибо что такое сын пророка, как не осуществленное пророчество, даже если никто на всей Божьей земле так и не обнаружил, о чем каждый из них пророчествовал? Мейкпис, как все великие проповедники, вынужден был обходиться без занавеса и аплодисментов. Тем не менее в наступившей тишине, — а у меня есть свидетели, которые клянутся, что так все и было, — слышно, как Рик дважды шепотом повторяет: «Красиво». Мейкпис Уотермастер тоже слышит — он шаркает своими большими ногами и, приостановившись на ступеньках, ведущих с кафедры, усиленно моргая, озирается, словно кто-то грубо его обозвал. Мейкпис усаживается на свое место, орган гремит «Какие помыслы горят в наших сердцах». Мейкпис снова встает, не зная, к чему прислонить свою до смешного узкую спину. Гимн исполняют вплоть до нудного конца. Ученики вечерней школы, с Риком, завороженным образом звезд, посредине, идут по проходу и натренированным строем рассыпаются по церкви — каждый на свое место. Рик, со свойственной ему сегодня, как и каждое воскресенье, шустростью, подходит к ламам Уотермастера с блюдом для пожертвований, — голубые глаза его блестят сверхъестественной сметкой. Сколько они дадут? Как быстро? Тишина придает напряженность этим серьезнейшим вопросам. Сначала леди Нелл заставляет его постоять, пока она роется в сумочке и что-то бурчит, но Рик — само долготерпение, сама любовь, сами звезды сегодня, и каждая дама, независимо от возраста и красоты, награждается его взволнованной и полной святости улыбкой. Но если слабоумная Нелл глупо улыбается ему и пытается взлохматить его прилизанные волосы и спустить прядь на его высокий христианский лоб, то моя крошка Дот смотрит только в землю и все молится, молится, теперь уже стоя, и Рику приходится тронуть ее пальцем за локоть, чтобы оповестить о своей божественной близости. Я чувствую сейчас его прикосновение к моему локтю, и оно преисполняет меня слабосильной ненависти и одновременно преданности. Мальчики выстраиваются перед престолом, священник принимает дары, бормочет благословения и велит всем, кроме Комиссии по подготовке Обращения, быстро и спокойно покинуть церковь. «Непредвиденные обстоятельства» начинают разворачиваться, а с ними и первое великое испытание для Ричарда Т. Пима — правда, первое в ряду многих, но именно это испытание по-настоящему порождает у него желание предстать перед судом людским.

Я сто раз представлял себе, как он выглядел в то утро. Стоял в одиночестве и задумчивости у входа в полную людей комнату. Рик, сын своего отца, чье великое славное наследие прорезало морщинами его лоб. Рик, ожидавший, подобно Наполеону перед сражением, того момента, когда Судьба протрубит и призовет его к наступлению. Никогда в жизни он нигде не появлялся с ленивым видом, никогда не опаздывал и не оставлял по себе плохого впечатления. В то дождливое воскресенье, когда Божий ветер свистел среди сосновых балок над головой, а безутешное человечество, сидевшее на передних скамьях, не слишком ловко себя чувствуя, дожидалось Рика. Но звезды, как мы знаем, — подобны идеалам и неуловимы. Начали поворачиваться головы, заскрипели скамьи. Рика все нет. Ученики вечерней школы, уже собравшиеся на своих скамьях, облизывают губы, нервно поправляют галстуки. Рики удрал. Рики физически не способен выносить неприятности. Дьякон в коричневом костюме с непонятной застенчивостью дилетанта направляется, прихрамывая, к ризнице, где, возможно, прятался Рик. Внезапный грохот. Все головы резко поворачиваются, и взоры всех вперяются в конец прохода, где находится большая западная дверь, которую внезапно открыла снаружи чья-то таинственная рука. На фоне серых облаков над морем появляется силуэт Рика Т. Пима, доныне известного всем нам в качестве естественного наследника Дэвида Ливингстона;[5] он торжественно склоняется перед своими судьями и своим Создателем, закрывает за собой большую дверь и почти тотчас исчезает на ее черном фоне.

— Просьба от старенькой миссис Харманн к вам, мистер Филпотт. — Филпотт — фамилия священника. А голос принадлежит Рику, и все, по обыкновению, замечают, какой он красивый, как он объединяет, как все любят его, как он пугает и притягивает своей неизменной самоуверенностью.

— Вот как — и о чем же она просит? — говорит Филпотт, страшно взволнованный этой вестью, поступившей столь издалека. Филпотт ведь тоже валлиец.

— Она была бы рада, если бы завтра ее подвезли до Общей больницы в Эксетере, чтобы она могла повидать своего мужа до операции, мистер Филпотт, — говорит Рик с еле заметной ноткой укора. — Похоже, она считает, что он не вытянет. Если вам это не с руки, я уверен, кто-то из нас мог бы позаботиться о ней, верно, Сид?

Сид Лемон — кокни, чей отец не так давно переехал на юг из-за артрита и, по мнению Сида, скоро помрет от скуки. Сид любимый адъютант Рика, шустрый и озорной, как и все городские мальчишки. Сид навсегда — даже и сейчас — останется для меня Сидом и чуть ли не духовником, каким никто для меня не был, кроме Поппи.

— Посидим с ней вместе хоть всю ночь, если понадобится, — заявляет Сид со страстной прямотой. — И весь следующий день, верно, Рики?

— Помолчите, — буркает Мейкпис Уотермастер.

Но это относится не к Рику, который в этот момент запирает церковную дверь изнутри на засовы. Мы с трудом различаем его в пронизанной пятнами света полутьме портала. «Щелк» делает первый засов, установленный так высоко, что Рик с трудом дотягивается до него. «Щелк» делает второй, находящийся совсем внизу, так что Рику приходится пригнуться. Наконец, к явному облегчению слабонервных, он соизволяет двинуться вперед, к помосту виселицы. Ибо к этому времени наиболее слабые из нас уже всецело зависят от него. К этому времени мы уже мысленно молим его, сына старика Ти-Пи, улыбнуться нам, заверяем, что ничего против него не имеем, осведомляемся о здоровье милой дамы, его бедной матушки, ибо эта милая дама, как всем известно, находится ныне не в себе и никто не в силах вывести ее из этого состояния. Она сидит, величавая вдова, в доме на Эйрдейл-роуд, в комнате с задернутыми занавесками, под гигантской цветной фотографией Ти-Пи с регалиями мэра и плачет и молится, чтобы ей вернули покойного мужа. А в следующую секунду — чтобы он оставался там, где он есть, и она была бы избавлена от позора. А еще в следующую — подстрекает Рика, словно старый понтер, каким она втайне является: «Выложи им все, сынок. Разбей их, прежде чем они разобьют тебя, поступи с ними, как поступил твой отец, даже ударь по ним сильнее». К этому времени наименее практичные служители нашего импровизированного трибунала уже были перетащены, если не подкуплены, на сторону Рика. И словно желая еще больше подорвать их авторитет, валлиец Филпотт в своей невинности совершает ошибку, поставив Рика рядом с кафедрой, на то самое место, с которого он с таким блеском и проникновением читал нам заданный на день урок. Более того: валлиец Филпотт сам подводит Рика к этому месту и разворачивает стул, чтобы Рик мог сесть. Но Рик не настолько послушен. Он продолжает стоять, удобно положив руку на спинку стула, словно намереваясь его усыновить. И заводит с мистером Филпоттом диалог на более легкие темы.