– Пойдем, Казан, – стал ласково уговаривать его хозяин. – Иди, мой милый!

Казан рванулся назад и оскалил белые зубы. Он ожидал визга плети или удара дубиной по телу, но не последовало ни того ни другого. Хозяин засмеялся и ввел его обратно в дом. И когда они вновь вышли из него, то на этот раз с ними была уже и девушка и шла рядом с ним, держась за его голову. Только благодаря ей он прополз через зиявшую дверь в темный багажный вагон, и только она одна и светила ему в его мрачном углу, куда привязал его хозяин. Затем оба они вышли, смеясь, как дети. Целые часы после этого Казан пролежал тихо и весь в напряжении, прислушиваясь к монотонному стуку колес как раз под собой. Несколько раз эти колеса переставали вертеться, и тогда он слышал долетавшие до него извне голоса. Под конец ему показалось, что он услышал знакомый голос, и он тотчас же вскочил, натянул цепь и заскулил. Запертая дверь отодвинулась вбок. Вошел человек с фонарем, а за ним следовал хозяин. Казан не обратил на них ровно никакого внимания, но стал всматриваться сквозь дверь в ночную темноту. Он чуть не разорвал ошейник, когда выскочил на белый снег, но, не найдя там той, кого искал, он остановился как вкопанный и стал втягивать в себя воздух. Над ним сверкали звезды, на которые он выл всю свою жизнь, а вокруг него возвышались леса, черные и молчаливые, окружавшие всю станцию, как стеной. Тщетно он искал тот запах, которого теперь ему не хватало, и Торп услышал низкую ноту горя, вдруг вылетевшую из его лохматого горла. Он поднял фонарь над головой, замахал им в воздухе, приспустив при этом цепь от ошейника Казана. На этот сигнал из ночного мрака вдруг отозвался женский голос. Он раздался откуда-то издалека, и Казан сразу так рванулся вперед, что цепь выскочила из руки мужчины. Он увидел перед собой мерцание и других фонарей. И вслед за тем еще раз послышался тот же голос:

– Казан!.. Сюда!..

Он помчался на него как стрела. Торп засмеялся и побежал следом за ним.

– Ах ты, разбойник!.. – ворчал он.

Возвратившись от багажного вагона обратно к освещенному пространству, Торп увидел, что Казан уже лежит калачом у самых ног женщины. Теперь это была уже жена Торпа. Когда он вырисовался из мрака, она торжествующе посмотрела на него.

– Ты выиграла! – засмеялся он не без удовольствия. – Я мог бы поставить свой последний доллар на то, что он ни за что на свете не узнал бы твоего голоса среди массы других голосов. Но ты все-таки выиграла. Казан, дурак ты этакий, ведь я тебя проиграл!

Лицо его вдруг омрачилось, когда Изабелла нагнулась, чтобы взяться за конец цепи.

– Теперь он твой, Иза, – быстро добавил он, – но ты уж предоставь его мне, пока мы не узнаем его вполне. Дай мне цепь. Я все еще не доверяю ему. Ведь он все-таки волк. Я сам был свидетелем, как он в один момент откусил руку у индейца. Я сам лично видел, как он в один прием перегрыз горло другой собаке. Ведь он – выродок, не чистая собака, и я еще не могу полностью положиться на него, несмотря на то, что он спас мне жизнь. Дай сюда цепь…

Не успел он еще и договорить, как послышалось рычание, как у дикого зверя, и Казан вскочил на ноги. Губы у него приподнялись и обнажили длинные клыки. Спина ощетинилась, и, с внезапным криком предостережения, Торп схватился за висевший у него сбоку револьвер.

Но Казан не обратил на него внимания. Другая фигура вдруг вышла из ночного мрака и стала тут же, в освещенном фонарями пространстве. Это был Мак-Криди, проводник Торпа и его жены на обратном пути. Торпа к Красной реке, куда Торп возвращался на службу. Этот человек был строен, могуч и гладко выбрит. Его подбородок был почти совсем четырехугольный, что придавало ему животное выражение. И когда он поглядывал на Изабеллу, в глазах у него зажигался такой огонек, что Казан приходил прямо в исступление.

Ее белый с красным вязаный колпачок съехал у нее с головы и свешивался к самому плечу. Неверный отблеск от фонарей отражался теплым, золотистым светом у нее на волосах. Ее щеки пылали румянцем, и, когда она неожиданно увидела его, в ее голубых, как васильки, глазах засверкали алмазы. Мак-Криди кивнул ей головой, и в ту же минуту ее рука опустилась на голову Казана. В первый момент собака не почувствовала на себе ее прикосновения. Она все еще ворчала на Мак-Криди, и ее угрожающее рычание стало еще слышнее вырываться у нее из груди. Жена Торпа потянула за цепь.

– Замолчи, Казан, довольно! – скомандовала она.

При звуке ее голоса он успокоился.

– Ложись! – приказала она и снова положила ему на голову руку.

Он повалился к ее ногам. Но его губы все еще оставались приподнятыми. Торп все время наблюдал за ним. Он изумлялся тому смертоносному яду, которым светились волчьи глаза Казана, и затем перевел свой взгляд на Мак-Криди. Рослый проводник в это время развернул кольца своей длинной плети. Странное выражение вдруг появилось у него на лице. Он уставился на Казана. Затем он вдруг перегнулся вперед и, казалось, на один или два момента вовсе позабыл о том, что Изабелла Торп смотрела на него изумленными голубыми глазами.

– Вперед, Педро, лови! – воскликнул он.

Одно это слово «лови» было известно всем собакам, состоявшим на службе при северо-западной горной полицейской охране. Казан не шевельнулся. Мак-Криди выпрямился и с быстротою молнии развернул свою длинную плеть и щелкнул ею в воздухе так, точно раздался выстрел из револьвера.

– Лови, Педро, лови!

Клокотание в горле у Казана превратилось в злобное рычание, но ни один мускул на нем не дрогнул. Мак-Криди обратился к Торпу:

– Могу поклясться, что я знаю эту собаку, – сказал он. – Если это Педро, то берегитесь его!

Торп держался за цепь. Только одна молодая женщина заметила тот огонек, который на минуту вспыхнул в глазах у Мак-Криди. Она вздрогнула от него. Ведь всего только несколько минут тому назад, когда поезд только что остановился у этой станции, она сама же предложила этому человеку руку, и он точно так же посмотрел на нее и тогда. Но даже и в эту минуту, когда она почувствовала себя так неловко, ей пришло на ум все то, что рассказывал ей муж об этих жителях дремучих лесов. Она научилась любить их, удивляться их силе, непоколебимому мужеству и благородству их души еще раньше, чем попала наконец сюда сама, в их среду; и, поборов в себе эту боязнь и это охватившее ее неприятное чувство, она постаралась улыбнуться Мак-Криди.

– Вы не понравились ему, – с ласковой улыбкой заметила она. – Отчего бы вам сразу же не сделаться друзьями!

И она потянула к нему Казана, тогда как Торп все еще держался за конец цепи. Мак-Криди стал рядом с ней, когда она склонилась над собакой. Он тоже наклонился над ней, держась спиной к Торпу, и головы его и Изабеллы сошлись вместе всего только на какой-нибудь фут расстояния. Он мог видеть в темноте румянец на ее щеках и движение ее губ, когда она старалась успокоить ворчавшего Казана. Торп держался в это время настороже, готовый каждую минуту потянуть за цепь, но в это время Мак-Криди находился между ним и его женой, и он не мог видеть выражения его лица. Но Мак-Криди смотрел вовсе не на Казана. Он пожирал глазами Изабеллу.

– А вы храбрая! – сказал он. – Я бы не решился на это: он тотчас сбросил бы с себя мою руку!

Он взял у Торпа фонарь и направился по узенькой тропинке, ведущей куда-то в глубину от железнодорожной платформы. Там, за опушкой из молодого ельника, находился лагерь, который еще две недели тому назад оставил для себя Торп. Он состоял из двух палаток, в которых отночевали тогда он сам и его проводник. Перед ними теперь был разложен большой костер. Около огня стояли длинные сани, и Казан увидел неясные тени и сверкавшие в темноте глаза своих товарищей по упряжи – собак, которые были привязаны к деревьям. Он стоял недвижимо, точно окаменелый, когда и его тоже Торп стал привязывать к саням. Значит, он опять возвратился к своим лесам и теперь снова должен приняться за дело! Его хозяйка в это время смеялась и хлопала в ладоши от удовольствия и от возбуждения при мысли о странной и удивительной жизни, которая должна была теперь начаться для нее. Торп откинул в сторону полу палатки, и она вошла в нее первая, а за нею последовал и он. Она не обернулась назад. Она не сказала Казану ни одного слова. Он заскулил и красными глазами стал смотреть на Мак-Криди.