Дело идёт неплохо. Иногда мне приходится оценивать отклик на мои слова, поскольку то, что совершенно очевидно для меня, может быть абсолютно невероятным для слушателя. Для некоторых из слушающих меня сейчас, полагаю, огульное обличение всех человеческих религий и философий завораживает, для других это не новость. Для цели сегодняшнего вечера это лишь вспомогательное средство.

– Верования это свечи, которыми человек пользуется, чтобы разогнать окружающую его тьму. Они как чары, с помощью которых мы не подпускаем к себе бесконечность, пытаемся рассеять чёрную тучу, нависающую над каждой головой.

Я не хочу двигаться дальше, не пригвоздив этого. Они не обязаны мне верить или соглашаться со мной, но я хочу, чтобы сейчас они оставались со мной. То, что я хочу сказать сегодня, предназначено не для понимания теперь же, но для их будущего, и если они сейчас это упустят, то и в будущем им труднее будет это понять.

– Что здесь происходит? – вопрошал я. – В чём дело? Кто я? Что я? Что находится за пределами "я"? Это большие вопросы, и все религии и духовные традиции олицетворяют наши попытки ответить на них. Конечно, мы не можем ответить правильно, но это не важно, потому что нам не обязательно отвечать правильно, нужно лишь ответить адекватно. Нам не обязательно заставить чёрную тучу исчезнуть, нужно лишь заставить её казаться тёмно-серой вместо чёрной. Наши объяснения могут быть неудовлетворительными в 99,99%, и этого достаточно, потому что нам нужно лишь, чтобы чёрная туча стала чуть светлее.

Я дал словам повиснуть в воздухе. Никто не двигался. Все молчали. Я знаю, что они молча переоценивали свои убеждения в этой перспективе, но сейчас не время. Я продолжил.

– Вы когда-нибудь были в депрессии? – обращался я к ним. – В реальной депрессии? Когда всё теряет значение? Когда ни в чём нет никакого смысла?

По их реакции я понял, что все они знают, о чём я говорю.

– Что самое худшее в этих печальных моментах? Откуда они берут силы?

Я секунду подождал, чтобы они могли подумать об этом, и, когда я скажу, распознать это.

– Из своей неопровержимости, верно? Из того факта, что их не ставят под сомнение. Когда вы находитесь в том состоянии, в точно знаете, что оно истинно?

Они закивали головами, тихо соглашаясь.

– Вот именно. Когда вы находитесь в этом пространстве, вы знаете, что это не просто настроение. Вы видите то, что в нормальном состоянии не позволяете себе видеть. Минуты вашего самого глубокого отчаяния на самом деле ваши самые откровенные минуты – ваши самые светлые минуты. Тогда вы видите без защитных линз. Тогда вы срываете занавес и видите вещи такими, какие они есть.

Долгая тишина. Тяжёлая тишина. Это очень личное. Они все испытывали эти неотфильтрованные моменты. Им всем знакомо чувство полной тщетности. А самое главное, они все помнят, что в самом сердце этого отчаяния лежит знание, что это реальность: всё тщетно.

– Представьте руку, стирающую одну из тибетских песочных мандал, – сказал я тихо.

Я сделал глоток из бутылки с водой. Это ещё не то, куда всё направлено, но определённо, это важная остановка. И я не хочу покидать её слишком быстро, или оставаться здесь слишком долго. Спустя несколько мгновений я нарушил молчание.

– Кто-нибудь знает истории о привидениях?

Они засмеялись, и пелена, окутавшая их, немного рассеялась.

– А как же атеисты? – спросил Мартин. – У них нет никакой защитной системы верований.

– В данном контексте нет такого понятия, как атеист. Если уж на то пошло, мы все агностики, разница только в степени. Каждый во что-то верит, но лишь настолько, насколько это необходимо для функционирования. Туча, конечно же, висит над головой, сводя на нет все надежды и мечты, но благодаря нашим религиям и философиям, она не абсолютно чёрная, а очень тёмно-серая, что позволяет нам продолжать жить.

Вампиры ведь не входят, пока их не пригласят? Для собственного развлечения я немного поиграл с этой мыслью, пока не поступило приглашение. Рэнди задал вопрос.

– Значит, вы говорите, что… это всё как… то есть, всё? Всё, во что все верят, просто… как… ерунда?

Это не простой вопрос, это один из главных. Этот вопрос нужно задавать и отвечать на него в самых понятных словах – чтобы глубоко проникнуть в суть и удержаться там. Мы потратили некоторое время на то, чтобы подойти к нему, подготавливали почву, но если бы я теперь остановился и устроил опрос на эту тему, никто из них не смог бы дать вразумительного ответа.

В этом всё дело. Вот почему большие вопросы производят большое действие. Это не песня, которую нужно спеть, и не гора, на которую нужно взобраться – это сон, который нужно расплести. Нет абсолютно никаких шансов, что мы сможем распутать фантастически сложную многослойную ткань за один вечер, но нить, за которую мы дёрнем сегодня, уже никогда нельзя будет снова затянуть. Полотно нельзя будет заштопать.

Колокол не сможет перестать звонить.

Я дал вопросу Рэнди повисеть в воздухе несколько мгновений, позволяя всей линии исследования выстроиться в тишине. Все глаза были направлены на меня в ожидании. "Что скажет этот мудрец?" – думали они. Это часть спектакля. Они так много раз видели её в одном о том же исполнении, что должны были думать, что я сейчас буду ходить вокруг да около, что мол, нужно уважать людские верования, что все взгляды имеют право на существование, что мы все в одной лодке. Они ожидают политкорректных отговорок, потому что именно это они слышали всегда. Но в этот раз всё по-другому. Я не отвечаю на вопрос, я подтверждаю подозрение.

– Да.

Я сделал паузу для драматического эффекта.

– Истинной веры не существует. Истинной. Веры. Не. Существует.

Я помолчал немного, позволяя этому отпечататься в их мозгах, чтобы позже они могли найти и подтвердить это сами. Это очень большая концепция, но скоро будет ещё больше.

Танец огня и моросящий весенний дождь были единственным движением. Я говорил достаточно громко лишь для того, чтобы быть услышанным.

– Все веры. Все концепции. Все мысли. Да, все они ложны, все – ерунда. Конечно, так и есть. Не только религии и духовные учения, но и все философии, все идеи, все мнения. Если вы охотитесь за истиной, вы оставляете их все. Всё, что говорит "два, не одно", погибает.

Так я говорил. Это звучит правдиво, потому что это и есть правда. Это прозвучит чистой нотой и срезонирует с их умами, и эти вибрации превратят их системы ложных верований в кучу булыжников. А как же иначе? Ведь я говорю им не то, что я знаю, я показываю им то, что знают они.

Я сделал паузу, чтобы каждый мог сам сделать вычисления, вместо того, чтобы просто смотреть, как учитель делает это на доске. Как ни соблазнительно думать, что я могу пробуждать людей путём потрясения, или пощёчины, или просто глядя им глубоко в глаза и уговаривая, я знаю, что не так-то просто вывести их из этого транса. Такой вид прямого штурма, однако, это моя версия палки дзен.

А теперь, поскольку они всё-таки не до конца понимают,

– Окей, Брендан, – сказал я.

Он, похоже, испугался, что его выделили.

– Какой ответ на твой вопрос?

– Я, ыы, я не знаю. Какой вопрос?

– О смысле жизни. Разве ты не спрашивал меня, в чём смысл жизни?

– Амм, ну да, я просто, ыы, пошутил. Я вообще-то не ждал… амм, ответа или чего-то…

– Почему нет? – я обращался ко всей группе. – Почему не нужно спрашивать, в чём смысл жизни? Чёрт, разве это не должно быть первым вопросом? Почему из всех вопросов этот должен быть шуткой? Мы что, домашний скот? Как мы можем что-либо делать, пока не ответим на самый основной вопрос?

Никто не рвался отвечать, и меньше всех Брендан.

– Итак, Брендан, скажи на милость, в чём смысл жизни?

Он выглядел, как олень, пойманный в свете фар. Он думал о том, о чём сегодня говорилось, и пытался увязать всё вместе.

– Его нет, – сказал он.

– Чего нет?