Следующим прыгал скайбордист, с трудом пробиравшийся к выходу по гладкому полу наполненного ветром самолёта, с похожей на сноуборд лыжей, пристёгнутой к ногам. Он неуклюже вывалился из двери и другой прыгун, находившийся рядом, высунул голову, чтобы убедиться, что тот выпрыгнул благополучно. Он показал большой палец остальным, говоря, что всё в порядке.

Я слышал, как сзади инструктор со студентом повторяли сигналы руками и ход прыжка в последний раз, когда самолёт накренился и стал набирать высоту. Всё шло гладко, и я был просто счастлив – глядел в окно, проверял высотомер, наслаждаясь предвкушением свободного падения в небе в двух с половиной милях над миром.

И тут началось.

Сначала я не понял, что происходит, кроме того, что на меня набросились сзади. Как оказалось, студент выполнял свой первый прыжок, и его охватил полномасштабный приступ паники – он извивался и царапался, испуская резкий пронзительный звук, который чем-то напомнил мне причитания арабских женщин. Инструктор, сидящий подле него, пытался успокоить и удержать его, а я был оттиснут вперёд и вбок. Я видел, что пять или шесть человек наблюдают за этой схваткой, включая второго инструктора и видеооператора, и осознал, что время заметно замедлилось так, что кусок целлофана, трепавшийся в вихре ветра внутри самолёта, удерживал моё внимание, казалось, несколько минут. Потом стало совсем интересно.

Я пытался принять сидячее положение на гладкой поверхности пола, и вдруг услышал, как инструктор позади меня крикнул:

– Открытый контейнер!

Упакованный ранец, содержащий основной и запасной парашюты, называется контейнер. То, что внутри находящегося в воздухе самолёта находится открытый контейнер – серьёзная штука, и в следующий момент я осознал, что имелся в виду мой контейнер. Второму инструктору потребовалось столько же времени, чтобы понять то же самое. Он подскочил ко мне на четвереньках и пытался добраться до моей спины. Я не имел понятия, в каком состоянии находится мой парашют, но я читал много отчётов об инцидентах, и знал, что может произойти, если открывается контейнер внутри самолёта с открытой дверью.

В моём уме пронеслись сценарии, о которых я читал, и в следующий миг я мог уже представить, во что может вылиться эта ситуация. Если откроется мой контейнер, то упакованный под большим давлением вытяжной парашют, как пружина, выскочит наружу, для чего он, собственно и предназначен, и попадёт в хаотически кружащийся по фюзеляжу водоворот воздуха. Пройдёт, наверное, секунда, пока он, бултыхаясь внутри, не выскочит наружу через открытую дверь, и тогда всё улетит, в прямом смысле, вместе со мной.

Как только мой вытяжной парашют выскочит наружу, моя смерть будет предопределена, и вопросом останется только смогут ли другие пассажиры и сам самолёт благополучно добраться до земли. Когда вытяжной парашют выскочит из самолёта, за ним тут же последует главный парашют – так он и должен работать. Ясно, что когда главный парашют откроется и вылетит из двери, для меня надежды уже не будет – я буду насильно вышвырнут из самолёта. Все, кто находится между мной и дверью, когда это произойдёт, полетят вместе со мной, а также часть фюзеляжа по направлению к корме от двери, через которую скорее всего пройдёт моё тело, а не вокруг. Такой большой человек, как я, также может снести часть хвоста самолёта.

Короче говоря, ничего хорошего.

Весь этот сценарий пронёсся в моём уме за миллисекунду, в то время, как второй инструктор всё ещё пытался добраться до задней части моего снаряжения. Я лежал на боку, в бездействии, наблюдая происходящее с невозмутимым спокойствием. Сквозь каждую клетку всего моего существа поднималась волна радости. Я был в смущении, что счастлив в таких обстоятельствах, но ничего не мог с собой поделать. Я в руках судьбы и в полсекунде от поистине захватывающей смерти. Я видел лица других прыгунов, жмущихся в сторону от двери и с пути моего скорого отправления. Они смотрели на нас, и я видел их недоумение от моего энтузиазма. Вероятно, они думали, что я сошёл с ума. Они могли даже поверить в то, что я специально всё подстроил. Мне было всё равно. Я был так наполнен волнующей живостью момента, что был удивлён, что все остальные не расплылись в улыбках, просто из-за близости ко мне.

Прошло несколько мгновений, и я услышал разговор инструкторов. Один обнимал меня сзади, обхватив руками за грудь, удерживая контейнер закрытым с помощью своего тела, вместо того, чтобы пытаться что-то с ним сделать. Другому, похоже, удалось успокоить студента. Я знал, что будь на самолёте дверь, мы бы просто её закрыли и поспешно приземлились, но без двери ситуация иная. Первый инструктор приказал всем прыгать, включая видеооператора. Студент, двое инструкторов, пилот и я будут приземляться вместе с самолётом. Пилоту объяснили ситуацию, и все, кто должен был прыгать, дождавшись удобного момента для прыжка, покинули опасное воздушное средство с безопасными средствами за плечами. Пилот, узнав, что на борту рассупоненный парашют, начал крутой спуск, не желая слишком долго подвергаться риску.

Я никогда прежде не приземлялся на маленьком самолёте, и теперь наслаждался крутым спуском с не менее крутыми виражами. Взлёт никогда не был таким прикольным. На высоте примерно семьсот метров мне в голову пришла мысль, и я сказал инструктору, обнимающему меня сзади:

– А что с УАА?

Я не видел, каким взглядом они обменялись, но оба одновременно заорали:

– Поднимайся вверх!

Пилот, не зная причины приказания, резко среагировал, и я выкатился из объятий моего инструктора. Ожидая, что парашют сейчас выскочит, я приготовился к выражению благодарности в последнюю секунду жизни, но этого не произошло, и я тут же прижался спиной к стене самолёта, хотя на скользком полу совершенно не было во что упереться и не за что схватиться. Инструктор подполз на корячках ко мне, просунул руку между мной и фюзеляжем, и крикнул, что взял его, что бы это "его" ни было.

УАА это устройство автоматической активации. Не у каждого оно есть, у меня студенческое снаряжение, поэтому у меня оно было, и я знал, что оно было у студента, и как оказалось, у одного из инспекторов тоже. В УАА есть встроенный высотомер, и оно выбрасывает парашют на высоте 350 метров, если этого ещё не было сделано. В обычной ситуации не было бы ничего страшного снижаться на самолёте с включённым УАА, потому что оно активируется только при определённой скорости снижения, которой самолёт обычно не достигает, но из-за того, что мы снижались быстрее обычного, шанс активации одного или нескольких из них был очень реальным.

Я знаю случаи, когда УАА спасали жизнь. Если кто-то теряет сознание, или по какой-то причине не смог раскрыть парашют, УАА делает это за них. Приземление, возможно, будет не из приятных, но лучше, чем могло бы быть.

Я также в курсе трагедий из-за не сработавших УАА, и из-за сработавших внутри самолётов. Не очень-то приятно. Первый инструктор – не тот, который держал руку в моём контейнере – дал инструкции пилоту и убедился, что студент спокоен. Затем он встал на колени и выключил УАА у студента, благо, до него можно достать сверху ранца. Он подполз ко мне, выключил моё УАА, и наклонился вперёд, чтобы я мог выключить его, не отодвигаясь от стены.

Все УАА были выключены, и мы получили возможность сесть без дальнейших приключений. Когда самолёт полностью остановился, инструктор откатил меня от стены и закрепил моё снаряжение, прежде чем дать мне выйти. Было бы нелепо, пройдя через всё это, позволить парашюту выскочить на взлётной полосе и затянуть меня в крутящийся пропеллер. Не знаю, могло ли это действительно произойти, но я был в слишком хорошем настроении, чтобы выяснять это. Никто на земле ещё не знал об инциденте, так как выпрыгнувшие только теперь начали приземляться, да и то не там, где должны были, поскольку дожидаться подходящего момента для прыжка у них не было возможности. Конечно, люди на земле быстро поняли, что что-то не так, когда самолёт приземлился с четырьмя парашютистами на борту.