сознательной само-трансформации и само-эволюции.

– Хуа Ху Дзин –

Следующее утро я провёл перед компьютером. Шёл холодный фронт, снаружи было слишком морозно и ветрено, чтобы что-то делать – хорошая возможность уделить внимание кое-каким внутренним делам, что для меня означало написание этой книги и ответы на электронные письма.

Если бы на каждый вопрос своих студентов я старался предоставить углубленный ответ, это занимало бы полный рабочий день. Я этого не делаю. Я даже не очень-то внимательно читаю их письма – лишь настолько, чтобы ухватить смысл. Так же я поступаю при личном общении. Простой факт в том, что если на свете существуют миллионы вопросов, то есть всего сотня, или около того, ответов. Моя работа состоит не в том, чтобы отвечать на поставленные вопросы прямо, и я редко это делаю. По иронии, студенты совсем не умеют задавать вопросы, и если бы я просто отвечал на те вопросы, на которые они хотели бы получить ответ, это привело бы к ещё более глубокому увязанию в их ложных верованиях.

Вот почему может показаться, что я никогда не отвечаю прямо на прямой вопрос. Вместо этого я использую вопрос, или же первые несколько слов вопроса, чтобы установить, что студенту необходимо услышать в данный момент. Студент и понятия не имеет, что ему необходимо услышать, но я-то точно знаю это, потому что я смотрю с высоты, позволяющей увидеть, где конкретно он находится, где он хотел бы находиться, и куда ему надо двигаться, чтобы попасть туда. Для меня это совершенно ясно, но из-за того, что студент не может взглянуть сверху, он не может эффективно выстроить свой курс. В этом и состоит роль учителя, иначе всякий мог бы просто взять книжку и, как выразилась Джолин, бам!

Студент просит рыбу, я даю ему червяка. Может, червяк и не взволнует его, но только так всё это работает. На этом пути ты дерёшься за каждый шаг. Никто не может помочь или сделать это за тебя. По-другому быть не может.

Обычно я отвечаю на вопросы, присланные по электронной почте, вопросом, или ссылаюсь на ресурс, который может помочь студенту более полно раскрыть свой вопрос, что часто ведёт к разрешению. Например, в вопросе может упоминаться Гитлер. Когда в вопросе появляется Гитлер, обычно это означает, что спрашивающий борется с концепциями о добре и зле. Когда Гитлер и Бог появляются в одном и том же вопросе, значит, любовь Бога не может примириться со всеми ужасами и страданиями на земле. Почти в самом сердце конфликта лежит то, что всю жизнь нам говорили, что Бог есть только любовь. Конечно, это лишь половина Бога, или треть, но здесь вообще дело не в Боге. В этом случае я могу посоветовать человеку просмотреть версию "Махабхараты" Питера Брука и уделить особое внимание многим обличьям Кришны, а в особенности личное вступление Питера Брука к одной из серий, где он упоминает о кажущемся небожественном поведении Кришны и колко спрашивает зрителя: "Кто будет судить?"

Посылая студентов в этом направлении, я надеюсь, что они смогут расширить своё ограниченное определение Бога. Кришна жульничает, лжёт, убивает и проявляет трусость на протяжении всего великого фильма, и тому, кто привык думать о Боге, как о приятном весёлом парне, будет нелегко это воспринять. Кришна, однако, не бог любви или света – он представляет целостность, и в нём можно найти все качества. Бог любви и доброты может быть лишь одним аспектом Бога, определяемого, как абсолют. Кришна это персонификация абсолюта, и если вы исключите из него приставучего ребёнка, или маньяка убийцу, или мучителя котят из-за своей нежной чувствительности, тогда вы определите его как что-то конечное, ограниченное, и нам придётся придумывать новое имя для абсолюта. Но куда более интересная тема снова приводит нас к вдохновенному вопросу Питера Брука "Кто будет судить?". Этим вопросом не столько уничтожается определение Бога, сколько определение собственного места во вселенной – собственных отношений с абсолютом. Это важный шаг в понимании того, что это всё едино, или, точнее, это важный шаг в сторону от убеждения, что это не так.

Я бы объяснил студенту, задающему оригинальный вопрос, что нет никакой спешки, что необходимо потратить время, чтобы его мысли обрели полноту. Я предложил бы ему развить своё понимание, написав для меня эссе, где попытался бы сам ответить на свой вопрос. Но предупредил бы его, что он должен быть очень внимательным, переписывая снова и снова до тех пор, пока не выйдет в точности так, как он хочет, прежде чем отослать мне.

Но я бы никогда не увидел этого эссе, поскольку такой уровень исследования не оставляет и следа от первоначального вопроса. Оскар Уайльд писал: "Все мысли аморальны. И в этом суть уничтожения. Если вы думаете о чём-нибудь, вы убиваете это. Ничто не выживает, будучи осмыслено". Он мог иметь в виду, что ложь существует только в тени. Освещение интеллектом "убивает" её, открывая, что там ничего не было с самого начала. Так же, как свет разгоняет тьму, внимательное исследование разгоняет иллюзию.

Спор о свободной воле против предопределённости представляет прекрасный пример такого процесса обучения. Студентов сбивает с толку этот вопрос, потому что они фокусируются на ответе, в то время как всё их внимание должно оставаться на самом вопросе. "Оставайтесь с вопросом, – говорю я им. – Не беспокойтесь об ответе, просто поставьте правильно вопрос. Изучайте свои предположения." Довольно скоро сам вопрос уничтожается, и, вместе с ним, многие слои иллюзии.

Студенты, по вполне понятным причинам, желают углубить своё понимание, но роль учителя – двигать их вперёд, а не позволять стоять на месте, углубляясь куда-то. Само-реализация это не приобретение, но избавление. Для пробуждения годна только та конструкция, которая способствует разрушению.

Часто я вообще не отвечаю на присланные мне письма, так как ясно видно, что их написание было самим процессом, и что никакого ответа не требуется. Меня использовали в качестве принимающей мишени в процессе автолизиса, где моя роль заключалась в том, чтобы существовать, как идеал в голове студента. Это может быть очень интенсивным и ускоренным процессом. Довольно часто кто-нибудь присылает мне сообщение каждый день, извиняясь за присланное вчера, недоумевая, как он мог быть таким глупым, и с энтузиазмом делясь обнаруженным новым уровнем понимания, который, если всё идёт как надо, станет источником завтрашнего недоумения.

Однако, просмотр сообщений требует времени, и я могу проработать лишь три-четыре за час. Этим утром я смог ответить на дюжину посланий, пока не слишком утомился. Я выключил компьютер и вышел из кабинета, наткнувшись прямо на попу Джолин.

– О! Привет попа Джолин, – сказал я остроумно.

Она повернулась и взглянула на меня снизу вверх.

– О, привет! Я не думала, что вы здесь. Было так тихо.

Она стояла на четвереньках, с ведром и щёткой, и скребла дубовый пол в главном коридоре наверху. Почти все полы были ещё мокрые, поэтому не было смысла пытаться пройти. Я шлёпнулся на пол, опёршись спиной о стену. Мне нравится смотреть, как другие работают.

– Ну, как идут дела? – спросил я.

– Замечательно! – воскликнула она бурно. – Я была в библиотеке и прочла аллегорию пещеры Платона и несколько комментариев к ней. Я много думаю о том, знаете, о чём мы говорили.

– И это было…?

– Ох, ээ, разница между мистицизмом и просветлением.

Говоря это, она прекратила работу. Я указал на невымытую часть пола и сказал:

– Не в моих полномочиях разрешать перерыв.

Она хихикнула и продолжила скрести.

– Интересно, зачем это мы с тобой обсуждали разницу между просветлением и мистицизмом, – промолвил я.

– Ну, – она стала объяснять, – мы говорили о Ямомото роши и платоновском кино…

– Да, всё это я помню. Я просто не могу вспомнить, почему я решил, что это подходящая для тебя тема.

– Дзен…