Молоко отдавало погребом. Виновато взглянув на хозяйку, Саша потянулась рукой к кувшину.

— Пей, — торопливо сказала женщина. — Молока у меня много. Мой тоже на фронте. Может, где встречала? Тюхов…

— Нет, — поставив кружку на стол, сказала Саша.

— Столько народу, разве встретишь, — согласилась женщина. — И старший сын, Валентин, ушел в истребительный отряд. Один младший со мной. — Открывая дверь на улицу, женщина покричала: — Вла-дик! Вла-дик!

Висевший в углу сборчатый полог прикрывал кровать. Саша покосилась на белевшую из-за полога горку подушек.

Женщина перехватила ее взгляд.

— Передремни чудок. Я сейчас разберу.

— Нет, надо мне ехать.

Прислонив голову к стене, Саша посидела на лавке не двигаясь.

— Владька! Владька! — выглядывая за дверь, опять покричала женщина. — Вот же неслух, в такое время и не загонишь с улицы. Бегает с дружками за хутор до самого кургана. К штабу.

— К штабу? — переспросила Саша.

— Ну да. На машины им интересно поглядеть, на генералов.

— Где этот курган? — все еще не веря в возможность так легко найти то, что она бесполезно проискала весь день, спросила Саша.

— Выедешь за хутор — и сразу, справа от дороги. Там в кукурузе машины стоят.

— Спасибо вам, — вставая сказала Саша.

— А то бы прилегла на часок. — Хозяйка заплакала. — Все бегут без остановки. — Она проводила Сашу до калитки.

— Прощайте, — уже сидя на лошади, сказала Саша. Отъехав от двора, она услыхала за спиной сердито вздрагивающий голос:

— Владик. Вла-адька!

Курган поднимался из сочно-зеленого кукурузного поля. Вокруг не прекращалось движение. Съезжались и разъезжались машины, верховые, мотоциклисты. Жилы проводов на тонких жердочках сходились со всей степи и скрывались в норе, вырытой на склоне. Из норы вырывались звонки телефонов, охрипшие голоса связистов. Поодаль пряталось в листве кукурузного поля звено двукрылых самолетов.

Адъютант с маузером на бедре перехватывал подъезжавших на машинах и на лошадях людей и подводил их к стоявшему на вершине кургана генералу. Одет он был теперь не в комбинезон, а в полную форму с звездами, на которые пялили глаза выглядывающие из кукурузы ребятишки. Поворачивая шеей в туго охватывающем воротнике, он с раздражением говорил стоявшему рядом члену военного совета армии.

— Только и слышишь: «обходят», «отрезали», «прорвались»…

— Мне кажется, не столько на передовой, сколько в штабах заражены танкобоязнью, — заметил член военного совета.

Генерал передернул плечами.

— Должен вам сказать, что ни в какую танкобоязнь я не верю. Потеряли управление, перестали надеяться на соседа. Пока, мол, буду драться, меня откроют справа или слева. И, не дожидаясь, когда его откроют, сам открывает соседа. Ну, что? — с недовольством обернулся он к адъютанту.

— Спрашивают, когда разводить мост.

— Всех переправили?

— Остались госпиталь и колонна гражданских тракторов.

— Что же спрашивают? — генерал покраснел. — Не разводить, пока не переправят последнего раненого.

— И последний трактор, — добавил член военного совета.

— Там замечены танки, — медля уходить, сказал адъютант.

— До единого, — повышая голос, повторил генерал. Тугой воротник врезался ему в шею. — Передай, чтобы присмотрелись лучше. Бывает, стадо запылит, а уже кричат: «Танки!»

— Есть, — болтая маузером, адъютант бросился к вырытой на склоне норе. Через минуту оттуда уже вырвался его голос, передававший приказание генерала таким тоном, будто это говорил сам генерал.

Солнце падало за Дон, поджигая стога сена на займище.

— Всех раненых… — доносился из норы голос адъютанта.

— Если они выйдут к переправе… — прислушиваясь, начал член военного совета.

— Но и раненых, Александр Александрович, мы оставить не можем.

— Конечно, — немедленно согласился член военного совета, складывая на животе руки и собирая на желтом монгольском лице крупные морщины.

Прятавшиеся в кукурузе ребятишки высунулись из будыльев. Ближе всех выдвинулся черноглазый мальчик в синей рубашке, в длинных штанах с помочами. Одна помочь оборвалась, мальчик все время поддергивал штаны, спускавшиеся ему на босые ноги.

— Петь! — понижая голос, говорил он своему, почти вдвое выше его, белоголовому товарищу. — Звезды золотые!

— Генерал. — Его товарищ оглянулся. — Тебя, Владька, мамка кличет.

Поддергивая рукой штаны, черноглазый еще ближе выступил из кукурузы к кургану.

— А другой без звездов, — с разочарованием сказал он.

Член военного совета быстро обернулся и расправил на лице морщины. Ребятишки порхнули в кукурузу. Но через минуту кудрявая голова с улыбающимися черными глазами опять высунулась из кукурузы.

Подъехав к кургану, Саша стала слезать с лошади. Не обошлось и здесь без насмешек. Первым ее увидел адъютант.

— Ой, зарезала! — так и покатился он, по-бабьи приседая и хлопая себя руками по ляжкам. Сидевшие на склоне кургана офицеры связи, повернув головы, тоже засмеялись.

Тогда адъютант поспешно сбежал с кургана и стал суетиться вокруг Саши, помогая ей слезть с лошади. При этом он оказывал всевозможные знаки почтения ничего не подозревавшей кобыле. Хохот взмыл над курганом. Генерал, оглядываясь, сощурил глаза.

Саша грубо оттолкнула ногой адъютанта.

— Не нужно.

Отчасти из-за его вероломного вмешательства, а отчасти из-за того, что ей мешала юбка, ей никак не удавалось устойчиво опереться на стремя. Уворачиваясь от рук адъютанта и спрыгивая с лошади, она припала на колено. Поднимаясь и отряхивая юбку, взглянула на адъютанта так, что тот попятился от нее.

Но и после этого он не пожелал отстать от нее, а, сопровождая на вершину кургана, всю дорогу расхваливал экстерьер лошади.

— Ее на племя надо сохранить…

Саша крепилась. Расстегивая сумку и нащупывая рукой пакет, она на очугуневших ногах с трудом взбиралась по скользкому травянистому склону кургана.

— Старший сержант Волошина! — приложив руку к пилотке и протягивая другой рукой пакет генералу, сказала она. — От капитана Батурина.

— Ага, переправился? — с вызовом спросил генерал, как будто кто спорил с ним об этом.

Член военного совета, заглядывая через его плечо, тоже стал читать карандашом набросанные на листке из блокнота строчки. Рука, набросавшая их, принадлежала, судя по всему, человеку немногоречивому. Но генералу, видимо, и не нужно было ничего знать больше того, что содержалось в записке капитана Батурина. Он пробежал ее глазами еще раз и, подняв глаза, встретился со взглядом члена военного совета. Тому записка не говорила ничего, кроме того, что рота какого-то капитана Батурина с оружием и в полном составе переправилась через Дон. Конечно, хорошо, что еще одна рота сохранила боеспособность, но все же это была только рота, а не дивизия, даже не полк. Преувеличивать значение этого факта не приходилось. Однако, оказалось, у генерала было на этот счет свое мнение.

— Рота Батурина с боями от южной границы идет, — ответил он на молчаливый вопрос члена военного совета. — Капитан Батурин чуть оторвался — и уже ищет локтя. Много таких рот и батальонов идет сейчас по степи, — он обвел взглядом полукружье горизонта. — До подхода резервов и будем собирать из них армию. Верно? — вдруг спросил он у Саши.

По всем уставам и законоположениям о взаимоотношениях высших и низших чинов в армии Саше следовало бы ответить: «Так точно, товарищ генерал, совершенно верно». Но она ответила:

— Очень, товарищ генерал.

И генерал, услышав эти слова от стоявшей перед ним девушки в пилотке, с обведенными синевой глазами, просветлел. Только теперь он заметил, что она едва держится на ногах.

— Устала?

— Нет, — она постаралась прямее стать под его взглядом.

— Сейчас вас адъютант покормит.

Она отказалась:

— Нет, мне нужно сразу же ехать.

— К ночи успеете, — сказал генерал.