Но пожалуй, беда с баржами и не зависела от воли начальника крошечной пристани. Яна — река коварная. Уровень воды летом непостоянен и падает иногда так низко, что не пропускает на перекатах даже легко груженные баржи. Да и весна была затяжная — речной лед и снег больше испарялись, чем таяли.

Ждали «черноводья» — летнего паводка, воды тающей мерзлоты и летних горных дождей. С черноводьем река оживает, начинается короткая, но стремительная речная навигация.

Погрузку закончили, и мы устроились на верхней палубе. «Чехов» здорово осел под тяжестью груза и пассажиров, но каким-то чудом держался на воде. Зазвенел звонок, как в московской квартиле. Загудели моторы, завыла сирена. Трамвайчик отчалил, лихо дернулся и пошел вниз по Лене, оставляя позади пенящийся слёд.

Река сияла солнцем, теплом, радостью. Ветерок приносил с песчаных островов горьковатый запах тальника и распустившихся тополей. Хорошо, что не ждали у моря погоды и выбрались из Батагая. Двигаемся вниз по течению довольно быстро, но никак не можем уплыть от батагайских сопок — Эге-Хайя и Ынах-Хайя. Они видятся то впереди, то позади. Мы то подплываем к ним, то удаляемся — Яна делает здесь крутые излучины. Голубыми шатрами сопки еще долго маячили вдали, возвышаясь над всеми окрестными вершинами, и наконец растаяли, скрылись из глаз…

Мимо проплывают, волнистые сопки с голыми вершинами, увенчанные кигиляхами — останцами более твердых пород. И снова петляем около них. Кажется, что толпы исполинов вереницей бредут по голым гребням, сопровождая нас. А вот сиреневая сопка. Это сгоревший лес. Мертвая тайга. Сколько еще таких лиловых сопок на нашем пути?

Яна очень красивая и уютная река. Неширокие ее плесы струятся среди лесистых сопок, синегорьем уходящих к горизонту. Там голубые кулисы растворяются в небесах. Синева их отражается в воде.

Семен Новгородов, в кепке блином и в брезентовом плаще, чувствует себя на трамвайчике как дома. То он сидит в рубке у молоденького капитана и совсем юного штурмана, то в гуще своих Смуглых и скуластых соплеменников. Беседа вокруг него не смолкает. Он в центре всех разговоров. Видно, Семена тут знают и чтут за простоту, серьезность и теплое отношение к людям.

Мы все больше подпадаем под обаяние этого человека. Несмотря на Лиризм натуры, Семена отличает принципиальная деловитость. Начинал он свой жизненный путь журналистом. Много ездил по южным районам Якутии. Но роль наблюдателя его не удовлетворяла. Хотелось активно вмешаться в жизнь, решать насущные задачи, самому строить ее. Семен перешел на партийную работу и отправился на Север, в самые отдаленные районы Якутии.

Трамвайчик быстро идет вниз по Яне мимо крутых лесистых сопок. С любопытством оглядываю эти берега. В 1933 году судоходства на Яне не существовало.

Прошли устье Адычи, самого полноводного притока Яны. Той самой Адычи, на которой Ивасих мечтал построить гидроэлектростанцию. Вокруг — безлюдная тайга с лысинами гарей. Неужели сюда скоро придут строители со своим сложным хозяйством, проложат дороги, выстроят вспомогательные заводы, воздвигнут железобетонную плотину…

— Скажите, Семен, вы верите в гидроэлектростанцию на Адыче? Семен засмеялся.

— Представить, конечно, трудно. Но ведь десять лет назад мы просто не могли вообразить себе портальные краны в Усть-Янской тундре, а они сейчас стоят там, поражая воображение охотников за песцами. Увидите Нижнеянский порт, поверите ив гидростанцию на Адыче, и в башенные дома из стекла и бетона на Полоусном хребте, где до сих пор бродят тысячные стада диких оленей.

— После моей журналистской карьеры, — продолжал Семен, — я забрался в сердце оленьего края, на водораздел между Яной и Индигиркой. Поселился в небольшом эвенкийском поселочке в верховьях реки Селенях. Послали меня работать секретарем партийной организации небольшого оленеводческого хозяйства. Странное это было хозяйство, не поймешь, то ли пастухи оленьих стад, то ли охотники на дикого оленя.

Между Яной и Индигиркой лежит огромная малозаселенная территория бассейнов Хромы и Чендона, пустынных прибрежных тундр и бассейна реки Селенях. На севере сюда примыкают Новосибирские острова, на юге — хребет Полоусный. Издавна тут поселились эвенки — великие лесные охотники. Здесь кочевали громадные табуны диких северных оленей. Они делились на две экологические группы: материковых и островных.

Материковые олени ранней весной покидали тайгу южных склонов хребта Полоусного и лавиной устремлялись на север к берегам Ледовитого океана. В прохладной, обвеваемой морскими ветрами прибрежной тундре они проводили комариную пору, а осенью вновь возвращались на юг к границе леса.

Островные олени не стремились к лесу. Зимой держались в тундре на приморских возвышенностях между Святым Носом и устьем Хромы, где снег неглубок и порядочно ягеля — зимнего корма оленей. Ранней весной олени внезапно устремлялись на север, переходили по льду пролив Лаптева и растекались по островам Новосибирского архипелага, освобождая прибрежные тундры для своих далеких континентальных собратьев. Все лето островные олени паслись на островах архипелага, а поздней осенью собирались на южный остров — Большой Ляховский. И когда пролив замерзал, переходили огромными стадами на материк и разбредались на зиму по долинам прибрежных возвышенностей. Еще в 1933 году пролив переходили стада в десять тысяч голов.

Перекочевки материковых и островных оленей повторялись с поразительной ритмичностью из года в год, из столетия в столетие.

Людям оленьего края это движение казалось таинственным и необъяснимым. Но великолепные знатоки повадок зверей и птиц тундры в совершенстве изучили маршруты движения «дикарей», места их постоянных переправ через реки. На переправах издревле устраивались массовые охоты — «поколюги». Оленей били на плаву копьями. Легенды и сказания юкагиров, и эвенков полны преданий об этих праздничных охотах.

Сейчас оленей стало меньше. Осенью с побережья Ледовитого океана по извечным маршрутам возвращаются на зимовку стада «материковых» оленей лишь в сотни голов, реже попадаются тысячные табуны. Хребет Полоусный они переваливают одними и теми же перевалами и уходят зимовать в Восточное Полоусье, залесенное и заболоченное. У этих узких, как трубы, перевалов и подстерегают их полупастухи-полуохотники.

Весной «дикари» Восточного Полоусья стекаются в табуны и устремляются словно одержимые на север, пересекая теми же перевалами оловянный пояс Полоусного хребта…

— И жители верхних этажей башенных домов из стекла и бетона смогут любоваться этим извечным шествием? — не преминула заметить Ксана.

— Может быть… — уклончиво ответил Семен. — Если к этому времени… уцелеют олени. Сейчас в узких перевальных проходах хребта Полоусного диких оленей бьют кому не лень. С Селеняха меня перевели парторгом в Усть-Янский совхоз. Самое дальнее восточное отделение нашего совхоза располагается у северных границ оленьего края, в низовьях Чендона на берегу моря Лаптевых. Около двадцати тысяч диких оленей проходит по своим маршрутам у восточных границ участка. И пастухи нашего совхоза там наполовину охотники на диких оленей.

— Это же неразумно, Семен! Люди перебьют беззащитных животных и сотрут с лица земли вашу чудесную «Страну оленей». Нужно немедленно запретить охоту на «дикарей».

Семен развел руками.

— Запретами и ограничениями в наших необозримых тундрах и долинах Полоусного хребта не отделаешься. Тут нужны более действенные меры…

— А Новосибирские острова? — спросил я Семена. Он грустно покачал головой:

— Большинство диких оленей архипелага погибло. Пролив Лаптева несколько лет назад замерз необычайно поздно. Олени, гонимые слепым инстинктом, сбившись в громадные стада, стали переходить его по неокрепшему льду. Лед не выдержал, и целые табуны исчезли в холодной пучине.

В прошлом материк простирался далеко на север. Новосибирские острова были частью этой суши. Граница леса пролегала гораздо севернее — в теперешней прибрежной тундре. Олени кочевали от древней границы леса далеко на север, к побережью древней суши. Унаследованный тысячелетиями инстинкт и влечет потомство этих оленей на Новосибирские острова — остатки прежней суши, и заставляет возвращаться через пролив на возвышенности современного побережья, где в прежние времена пролегала граница леса. Материковые олени, вероятно, потомки тех «дикарей», которые приспособились к изменению географической среды и постепенно двигались в глубь континента за отступающей границей леса…