Мы на лесной опушке. Прозрачный весенний вечер полон таинственных шорохов, где-то в овраге переливчато позванивает робкий ручеёк. Стоишь, вслушиваешься в эту чуткую, задумчивую тишину и невольно ловишь себя на желании найти какие-то особые слова, с чем-то сравнить этот вечер.

Синий воздух, ветер, шум хвои, первые несмелые звезды — всё так просто и так правдиво, что не нуждается ни в каких сравнениях и метафорах. И тут особенно чётко понимаешь, почему Новиков-Прибой всегда пишет без вычурностей и ненужных изысков: у художника, друга природы, простота — первое и несомненное достоинство. И трудно сразу вспомнить кого-либо из наших писателей, кто бы уделял общению с природой столько времени, как Новиков-Прибой. Поля, простор, лес, река, костёр, ружьё, море, ветер, труд, настойчивость, дружба — вот понятия, с которыми ему чаще всего приходится встречаться в действительности.

Алексей Силыч стоит под берёзой и рассказывает новую, ещё не написанную главу из своего будущего романа.

Он рассказывает её уже не в первый раз, но мы знаем, что ему необходимо высказаться вслух, чтобы уяснить для себя все подробности и обстоятельства событий, и с каждым последующим вариантом глава становится богаче, красочнее, обрастает новыми художественными деталями. Так мне довелось прослушать почти всю «Цусиму» задолго до её появления на свет.

Не все писатели работают таким образом, даже, наоборот, большинство предпочитает не делиться ни с кем своими планами и, тем более, творческим процессом. Редко, под большой тайной удается иногда заглянуть в эту святая святых того или иного товарища. И такая откровенность — верный признак самого большого доверия.

Новиков-Прибой задумал «Цусиму», как записки очевидца, от первого лица. Но вскоре его стали одолевать сомнения.

— Во время похода и Цусимского сражения я находился на «Орле». Следовательно, я имею право описывать лишь то, что происходило на борту моего корабля. А как же быть с остальными героями с других кораблей? — задавал он вопрос и не находил ответа.

Однако первую книгу Алексей Силыч продолжал писать от имени автора: это давало ему возможность выражать свои суждения по поводу того или иного события, характеризовать людей и их поступки, а также делать лирические отступления. Но для того чтобы описывать события на других кораблях, Новикову-Прибою приходилось прибегать к письмам и документам, к рассказам третьих лиц, а это, по его мнению, снижало художественную ценность книги: вместо показа события автору приходилось довольствоваться чужим рассказом, а вернее, даже и пересказом.

— Не зря Горький предупреждал нас, когда мы были у него на Капри, что писать от имени автора гораздо труднее, — говорил Алексей Силыч, с сожалением поглядывая на свою рукопись. — Да уж очень это заманчиво! И сперва я не понимал: почему же это труднее? Если человек видел событие своими глазами, то он, наверно, и ярче изобразит его на бумаге. Он точнее сумеет передать свои переживания, чувства, наблюдения.

Да… так думал я до самого последнего времени. А теперь вижу, рассказ, пожалуй, даже и повесть ещё можно одолеть подобным приемом. А вот роман, где события происходят одновременно в разных местах, где много героев, со своими характерами, поступками, мыслями, написать от автора очень трудно.

1931 год. Писательская бригада ЛОКАФа (литературное объединение Красной Армии и Флота) командирована на осенние манёвры Балтийского флота. Алексей Силыч ставит чемодан на полку и сразу закуривает. Леонид Максимович Леонов пытается открыть окно: в вагоне душно.

Кроме нас, в купе едет паровозный мастер Дондуков. На его обязанности лежит проверка выходящих из ремонта паровозов. Вот почему среди разговора Дондуков прислушивается и неожиданно вставляет непонятные замечания:

— Сорок пять…

— Что такое «сорок пять»?

— Поднимаемся в гору. Поезд делает сорок пять километров в час. Профессиональная привычка, — виновато поясняет мастер.

Ухо у Дондукова, как у скрипача: он разбирается в малейших изменениях хода паровоза.

— Шестьдесят. Под гору пошли…

Алексей Силыч незаметно толкает меня локтём в бок.

— Вот так и мы должны знать свой материал! Чем интересуется обыкновенный пассажир? Поезд выехал из Москвы в полночь, в Ленинград прибыл утром. Вагон у него для курящих или для некурящих? Верхняя ему досталась полка или нижняя?.. А до остального ему и дела нет… Это «пассажирское» восприятие действительности. А этот, видишь, как подходит к своей поездке? Совсем по-другому. Вслушайся-ка! Задача художника и заключается в том, чтобы как можно глубже проникнуть в психологию своего героя, познать его, взглянуть на все события его глазами…

И Алексей Силыч, по своему обыкновению, первым затевает разговор с соседом: интересуется ли он книгами, читает ли художественную литературу?

Мастер встряхивает головой:

— Как же!

— Любопытно бы узнать, а какие книги больше по сердцу?

— Из художественных предпочитаю энциклопедию, — охотно отвечает Дондуков. — В ней про всё есть. А главное, коротко и всё ясно…

Поглаживая усы, Алексей Силыч многозначительно взглядывает на Леонова.

— Вот оно как…

В «Красной звезде» напечатана статья о том, что писатели не выполняют своих обязательств перед красноармейским читателем.

Новиков-Прибой надевает очки и читает статью.

— Что ж, и правильно, — замечает он, складывая газету. — Наобещали братья-писатели, а слова своего не выполняют.

И снова разгорается жаркий спор: почему у нас мало произведений на оборонную тему, почему писатели не пишут о жизни Красной Армии?

Леонов отрывисто покашливает в кулак.

— Было бы недостойно предполагать, что советские писатели не желают дать красноармейскому читателю хорошей художественной книги на военную тему. Но давайте говорить начистоту, с той прямотой, которая здесь необходима. — Леонид Максимович постепенно втягивается в спор, подыскивая всё новые и новые доказательства для защиты своих положений. — У нас создалась привычка брать обещание, не справляясь, сможет ли данный художник его выполнить. Однако давно признано, что художник состоит не из одного таланта или благих намерений. Сюда входит целый комплекс явлений и качеств, из которых вовсе не на последнем месте стоят знания. А военное дело сегодня, как известно, — это обширная научная область с массой сложнейших ответвлений. Браться за военную тему без знания этой науки в возможно более полном объёме — значит заранее обречь себя на писание банальностей. Не всякий пойдёт на это: совесть не позволит. Как и везде, здесь следует сперва посеять и только потом ждать урожая. Но прежде всего нам недостаёт для этой работы талантливых организаторов, а потому отделываемся пока одной кампанейщиной…

— Красноармейский счёт, предъявленный писателям, вполне справедлив, — замечает Новиков-Прибой. — Прежде всего, надо прекратить писательские «налёты» на Красную Армию и Флот. Глубокая, напряжённая работа над армейскими и флотскими темами — вот первый аванс, который мы должны внести в покрытие нашего долга Красной Армии, а это означает, что уж если взялся писать об армии, то познай её жизнь до мельчайших деталей и тонкостей. Будь всюду, где бывает боец, командир, завоюй право стать своим человеком в их семье!

Я, например, для своей книги «Подводники» собирал материалы, находясь долгое время на подводной лодке. Я жил вместе с краснофлотцами одной жизнью, ходил с ними в походы, вместе проводил время на отдыхе, бывал на вечерах и танцульках. И хотя я сам моряк и хорошо знаю морскую жизнь, но каждый год обязательно бываю на флоте. Закончу «Цусиму», тут же возьмусь за роман о современном флоте. Свою задолженность постараюсь оплатить.

…Ленинград в густом тумане. Машина промчала нас к пристани буквально за пять минут. На Неве, пришвартованный к берегу, ожидает чистенький, сверкающий эсминец. Под флагом наркома корабль выходит в открытое море, к месту стоянки эскадры. На эсминце следуют товарищи Ворошилов и Будённый.