– О, хэ. Окей. И что мы делаем в Институте Ширера?

– Это хоспис. Ты умираешь от рака. Я там работаю.

– Да, – сказал он. – Уж конечно. Значит, прямо сейчас я лежу в постели и умираю от рака где-то в Канаде?

– Да, только не совсем прямо сейчас.

– Ах, да, ну и тупой же я. Мы не сейчас и не здесь. А что за работа у тебя?

– Я патч.

– Патч, а? Окей, что такое патч?

– На подобие компьютерного. Он лечит вирусы или исправляет ошибки. Слышал об этом?

– Конечно, чувак, – сказал он. Теперь он начинал что-то понимать. Наркотик влиял на него философски. Он ни верил, ни не верил, просто чуть-чуть начал врубаться.

– Значит, я умираю от рака, а ты вернулся во времени…?

– Нет, я не путешествую по времени, я патч.

– Ах, да, – засмеялся он. – Ты думаешь, что я поверю во всю эту чушь?

– Мне всё равно.

– Окей, бля, тогда чего ты от меня хочешь?

– У тебя нет того, чего я хотел бы.

– Замечательно. Тогда что ты здесь делаешь?

– Я пришёл, чтобы кое-что сказать тебе.

– Так скажи уже, бля, и иди вешай лапшу кому-нибудь другому.

– Я уже сказал. Дело сделано. Теперь я просто наслаждаюсь видом.

– Да, а в понедельник утром ты будешь наслаждаться видом из своего офиса, где ты продаёшь страховки, или пишешь сценарии для сраных телешоу, или чем ты там занимаешься, глумясь над пацаном, которому ты навешал лапши на уши, только не обольщайся, потому что я думаю, ты просто говнюк и пытаешься выместить своё дерьмо по поводу своей потерянной юности, или что-нибудь типа этого.

– Всё это легко подтвердить.

– Да? Как же?

– У твоих родителей часто бывают загадочные гости? Узнай моё имя. Узнай, откуда твои родители меня знают. Приходи ко мне в офис утром в понедельник и посмейся надо мной.

Тут он задумался.

– Трепло ты, вот что я тебе скажу.

– Я здесь лишь для того, чтобы передать сообщение.

– Хэ. И ты его уже передал, да? Передал что, патч? Что ты сказал? Давай, скажи так, чтобы я тебе поверил.

– Сейчас 2066 год. Мы в Институте Ширера. Ты прикован к постели и умираешь. Ты уже практически труп. Всё, что у тебя осталось, это твои сны, твои воспоминания. Ты заново проживаешь свою жизнь по частям. Вот почему ты был отправлен в Канаду в Институт Ширера умирать.

– О, значит, сейчас меня вообще здесь нет? Мне это просто снится? Чувак, это становится интереснее. Продолжай.

– Оглядываясь на свою жизнь, ты признал себя неудачником. Ты понял, что упустил всю свою жизнь, проспал. Ты помнишь, что не всегда было так, что однажды ты был пробуждён, жив, но потом снова заснул, как эти люди в доме, да так и остался спать.

– Круто. Значит, сейчас я лежу на смертном одре, сожалея о том, что проспал всю жизнь, и я послал патча, чтобы он всё уладил, и я прожил счастливо всю оставшуюся жизнь. Может быть, как ты, а? Типа реально пробуждённый чувак?

– Близко, но не совсем. Не будет никакой счастливой жизни. Это не твоя жизнь, это твоё смертное ложе, и конец уже близок. Ты лежишь в полу-коме, видя во сне свою жизнь, и ты хочешь видеть её такой, какой она могла быть, а не какой она была. И поэтому, по твоей просьбе, был вставлен патч в месте твоего последнего воспоминания о том, что и у тебя когда-то был порох. Это довольно распространённо. У меня подобные разговоры происходят дюжину раз в неделю.

Я придал себе соответствующе скучающий вид. Прошло некоторое время, прежде чем он заговорил снова.

– Фигня всё это, чувак, – сказал он.

– Да, может быть.

– Да, да, окей, ты поиграл в свою маленькую глючную игру. Ты доставил своё сообщение. Но всё это ничего не стоит, потому что я не верю ни единому твоему слову. Ты напрасно потратил время.

Я впервые посмотрел на него, и снова отвернул взгляд.

– Кого ты хочешь надуть? Конечно, ты поверил. Ты знаешь, что это правда. Сейчас в тебе ещё есть немного сути, но ты знаешь, что это продлится недолго. Те люди в доме, эти трупы – вот твоё будущее, это ты там внутри. Они были такими же, как ты, и ты будешь такой же, как они – крыса в лабиринте. Это правда. И ты знаешь это.

Он ничего не ответил. Появилась Кристина, за ней следом шёл Генри.

– Хорошей жизни, чувак, – сказал я вдогонку уходящему парню.

– Это было что-то, – возбуждённо сказал Генри. – У вас потрясающее господство над аудиторией. Вам нужно выступать.

Я посмотрел на Кристину в ожидании хороших новостей.

– Машина будет где-то через час, – сказала она.

– О, нет. Генри, ключи, пожалуйста.

Он протянул мне ключи.

– Могу подвезти вас, – сказал он.

Я уставился на него. Он глуповато улыбнулся.

– Вы сердитесь на меня? – спросил он.

– Нет, – ответил я.

– Правда?

– Правда.

– Вы уверены?

– Да.

Он выглядел хмуро.

– Генри, я уверен.

Он повеселел.

– Это было великолепно, – сказал он. – Так весело. Мы будем вспоминать об этом вечере годы. Вы абсолютно правы. Жизнь намного шире, столько возможностей. И что, если всё полетит к чёрту? Вы уверены, что вам надо ехать? Я думал вы…

Я постоял, и пошёл по безлюдной дорожке к машине Генри, Кристина и Генри шли за мной. Я открыл пассажирскую дверь для Кристины, а сам сел на место водителя. Генри проговорил что-то на прощанье и заставил меня ещё раз уверить его, что я не сержусь, что было правдой.

– Вы позвоните и сообщите мне, где забрать Бенц? – спросил он.

– Бенц? Боже, Генри, ты убиваешь меня, чёрт побери.

– Вы правы! Вы абсолютно правы! Когда я стал таким ослом? – спросил он, глупо улыбаясь, как будто это было просто чудесно.

Я рассмеялся, потому что так оно и было, и мы отъехали.

4. Сказ о рыбе.

"И если можешь, рвись сквозь эту маску!

Как может узник выйти на свободу,

если не прорвавшись сквозь стену?"

– Герман Мелвилл, Моби Дик –

Я полетел в Нью-Йорк, но когда прилетел туда, то совершенно не знал, зачем я здесь. Я посетил пустырь, где некогда находился Всемирный Торговый Центр. Съел сэндвич с говядиной и понаблюдал за уборочными работами. Забрался на вершину Эмпайр-стэйт-билдинг. Несколько часов бродил по улицам, постепенно приближаясь к Гринвич-Виллидж и Нью-Йоркскому университету, и, дойдя, наконец, до Вашингтон-Сквер, сел на скамейку. Посидев часок, наблюдая за садящимся солнцем, я сказал вселенной, что буду оставаться здесь до тех пор, пока не придёт идея получше. Спустя какое-то время в моих мыслях возникла фраза "Крещение одиночества", и быстро созрела в острое желание – чёрт возьми, я сам напросился. Договор есть договор. Я взял такси до аэропорта Кеннеди и заказал билет на Рабат через Мадрид. Я остановился в Эс-Сувейре, где читал Пола Боулза, Кормака МакКарти, что-то Фолкнера, и книгу о Гражданской Войне вслух. Когда мне это надоело, я поехал в Марракеш, где читал Пульмана, Роулинга и Толкиена про себя. Я избегал людей и новостей, и делал меньше, чем мне, возможно, казалось, пока время вокруг меня приобретало всё новые формы. Через несколько месяцев я почувствовал, что мне больше не хочется здесь оставаться, и я улетел обратно в Нью-Йорк, заказал билет на пятничный дневной поезд Гемптонс-резерв "Кэннонболл", и три часа спустя был в Монтоке. С тех пор прошло уже два месяца.

В течение этих последних пары месяцев я был, как Иона, поглощён китом. Я был погружён в чтение "Моби Дика", и только теперь действительно начал понимать его, только теперь я увидел, чем он является в действительности. Это был волнующий процесс, так как не думаю, что до этого кто-нибудь понимал, чем на самом деле является эта книга. Я начал читать её, поскольку остановился в доме одной женщины, для которой Герман Мелвилл и "Моби Дик" имели особое значение. Она преподавала эту книгу много лет назад, когда была учителем литературы в колледже, и потом, в течении многих лет, они со своим последним мужем формировали свою личную жизнь вокруг американского китобойного промысла девятнадцатого века, и в центре всего этого был мелвиллский "Моби Дик".