Дорога привела меня к мужской гимназии. В ней учились Димитр Узунов, Захарий Захариев и Пенчо Георгиев.

Техническое училище находилось раньше на самом краю города. До перехода на нелегальное положение в нем учились Иван Немцов и Георгий Джендов.

У мемориальной плиты с именами погибших в борьбе студентов училища я вновь вспомнил о тех, кто принимал участие в расстреле. Вместе с обреченными на смерть патриотами из города выехало восемнадцать жандармов. В Айтосе к ним присоединился еще один жандарм, по имени Христо. В селе Топчийско грузовик встретил Тодор Стоянов из моторизованной роты жандармерии. Еще раньше к месту казни прибыл взвод подпоручика Теню Дончева из третьего батальона жандармерии — около тридцати пяти человек. Вместе с ними были начальник бургасской полиции Андров с группой полицейских, агент Айтосского околийского управления Георгий Георгиев с тремя полицейскими и сын управляющего Сливенской околией, связной генерала Георгия Младенова, — Цветан Византиев с двумя лесными сторожами. Каким цинизмом было присутствие представителей так называемых «сил общественного порядка» при казни. По самым скромным подсчетам, свидетелями и участниками жестокой расправы над патриотами были более шестидесяти человек. Впоследствии народный суд сурово покарал лишь непосредственных организаторов преступления и участвовавших в казни палачей. Ряд лиц был приговорен к различным срокам тюремного заключения, а свыше сорока человек вообще остались на свободе. Я верил, что хотя и поздно, но мне все же удастся встретиться с некоторыми из них, чтобы вновь пройти по тому роковому маршруту. Те из них, с кем мне уже удалось побеседовать, и изученные мною архивные материалы полностью подтверждали слова шофера: «…что за особенные люди были… За всю дорогу никто не охнул, никто не заплакал. И умирали гордо».

А ведь все они были молоды, совсем молоды…

Командующий государственной жандармерией генерал Димитров тщательно подбирал себе помощников среди «наиболее достойных» офицеров армии и полиции. 12 февраля 1944 года вышел царский указ о назначении командиров формируемых батальонов жандармерии. Через неделю был опубликован закон о создании государственной жандармерии, из которого народу стало ясно, что военно-полицейский режим произвел на свет «нечто новое», чье появление было обусловлено «потребностями особого времени». Официальные газеты заверяли население, что создание жандармерии преследовало благородную цель — «обеспечение безопасности государства» — и что отныне борьба с врагами царя и отечества будет поставлена «на здоровые начала и солидную основу».

Штаб жандармерии разместился в столице. При нем имелись интендантство, усиленная моторизованная рота и жандармский конный эскадрон. Началось ускоренное формирование двенадцати батальонов жандармерии. В каждом батальоне кроме своего штаба было по три пехотные и одной моторизованной роте, по одному кавалерийскому эскадрону, взводу крупнокалиберных пулеметов и минометному взводу. Естественно, что для нужд жандармерии были открыты все склады и арсеналы фашистской армии.

4 марта 1944 года со специальными курьерами всем командирам батальонов были отправлены одобренные Министерским советом «Правила организации государственной жандармерии». Каждый, кто знакомился с ними, убеждался, что рождается действительно «нечто новое». И все же даже офицерам жандармерии не было до конца ясно, для каких целей создавалась жандармерия, ее задачи и статус, место и роль, которые отводились ей в репрессивном аппарате монархо-фашистского режима. Вот почему на первом совещании, созванном еще в марте, генералу Димитрову пришлось ответить на довольно большое количество вопросов своих подчиненных. В числе других ему был задан и такой вопрос: «Что же такое жандармерия, это войска или полиция?»

— Да, мы войска, но не такие, какие были в стране до сих пор, — разъяснил генерал. — Мы особый вид войск, с той же самой армейской организацией, но со специальными задачами и более широкими правами. Жандармерия представляет собой внутренние войска, призванные охранять устои государственной власти. Командиры батальонов подчиняются только мне и министру внутренних дел и народного здравоохранения.

(Какой парадокс — министр внутренних дел должен был заботиться еще и о здоровье народа!)

— Армейский офицер, — разглагольствовал генерал, — может сделать замечание военнослужащему из частей жандармерии, но не имеет права арестовать его. Никто, кроме меня, не вправе ставить боевые задачи батальонам. Но, господа, запомните следующее: наши отношения с армией должны быть братскими.

Нетрудно догадаться, да это подтверждается и документально, во имя чего генерал призывал своих подчиненных к братским отношениям с армией, — совместными усилиями армия и жандармерия должны были разгромить антифашистское движение и беспощадно уничтожить народных борцов.

— Что касается личного состава, — продолжил генерал, — то он будет пополняться не за счет мобилизованных и призванных из запаса военнослужащих, а главным образом за счет хорошо проявивших себя в деле чинов полиции, чья служба в жандармерии будет высоко оплачиваться.

Новосозданная жандармерия рьяно включилась в борьбу с антифашистским движением. Генерал Димитров едва успевал подписывать приказы о поощрениях и денежных наградах для жандармов, отличившихся при расправах над народными борцами, во время арестов и истязаний, поджогов и грабежей. Представляемые им правительству победные реляции были полны описаний таких зверств, что даже министр внутренних дел и народного здравоохранения испугался и посоветовал генералу действовать «более тактично». В связи с этим генерал Димитров издал специальный циркуляр, в котором указывалось, что господин министр получил сведения «об известных проявлениях садизма со стороны жандармерии при уничтожении нелегальных».

Что же могло так испугать министра? Может быть, сообщение о том, что какой-то гражданин наткнулся на обезображенные обнаженные тела девушек, убитых в овражке неподалеку от соединяющей два соседних села дороги?

Генерал тут же провел разъяснительную работу с командирами жандармских батальонов:

— Неужели, если эти девицы действительно были связаны с партизанами, нельзя было ликвидировать их где-нибудь в другом месте? Разве мало глухих уголков в горах? По крайней мере надо было зарыть их, чтобы не оставлять никаких следов.

Следовательно, жандармы должны знать не только, кого и как убивать, но и где убивать.

А может быть, до министра дошли слухи, что в одном из сел по окончании следствия по делу задержанных ремсистов их родители заплатили жандармам по сто тысяч левов, чтобы спасти своих детей? Генерала удивило лишь то, откуда бедные крестьяне могли достать такие деньги. В неподкупности своих подчиненных он был абсолютно уверен. Проверка подтвердила, что, хотя жандармы и взяли деньги, арестованные ремсисты были все же расстреляны. Так что, по мнению генерала, его вояки на этот раз оказались на высоте.

Или, возможно, «гуманного» министра из правительства Багрянова покоробило известие, что бандиты капитана Русева у двух партизан, убитых в бою неподалеку от села Дюлино, отрезали головы и, насадив на колья, выставили их на сельской площади? Что касается генерала, то на него это событие не произвело особого впечатления, он даже похвалил третий бургасский батальон жандармерии за активные действия против партизан отряда «Народный кулак». Генерал счел нужным лишь слегка пожурить жандармов, ставших фактически профессиональными убийцами. Свою позицию генерал изложил в директивном письме, разосланном командирам всех батальонов жандармерии. «Выставление в населенных пунктах трупов и отрезанных голов убитых партизан не оправдано, так как дает возможность нашим идейным противникам, создавать вокруг этих людей ореол героизма и мученичества».

Одобряя в душе преступления возглавляемой им банды убийц, генерал на словах всячески стремился представить жандармерию «защитницей общественного порядка и государственных устоев».