Одним из важнейших мест, где велись практические работы по биологическому оружию, были, как считается, Соловецкие острова, где в середине 1930-х годов была создана опытная база (1,2,10). Существование на одном из крупнейших островов концентрационного лагеря СЛОН для политзаключенных с сильнейшим в научном отношении составом заключенных позволяло вести работы в режиме «шарашки».
«Готовая диссертация уже лежала на столе В.А.Энгельгардта, но мне не суждено было ее защитить в 1937 г. — я был арестован и начал иную жизнь… Военная коллегия Верховного суда СССР в самой жуткой московской Лефортовской тюрьме приговорили меня к 10 годам заключения. После Лефортовского судилища нас погрузили в железнодорожные вагоны и повезли в неизвестном направлении.
Путь был недолог, и в поздний час осеннего дня мы были пересажены на какое-то небольшое судно, Кто-то из спутников случайно увидел название парохода СЛОН. Все стало понятным: СЛОН — это сокращенно «Соловецкий лагерь особого назначения». Мы были на Белом море и, видимо, направлялись на Соловецкие острова.
Организации Соловецкой тюрьмы предшествовал Соловецкий лагерь, в котором было заключено множество интеллигентных людей. Они создали прекрасную библиотеку, перешедшую в наследство Соловецкой тюрьме. Заключенным разрешалось получать две книги в неделю
В один из июльских дней 1939 г… нас Северным морским путем доставили в г. Норильск, в тамошний лагерь…Здесь мне суждено было пробыть 8 лет — до 1947 г. Я был назначен врачом больницы, обслуживавшей свободное наемное население Норильска».
Из книги «Академик Александр Александрович Баев».
М: Наука, 1997, 522 с.
На испытательной базе на Соловецких островах велись исследования с такими возбудителями, как Ку-лихорадка, тиф, сап, мелиоидоз. Трудно отказаться от мысли, что опыты проводились непосредственно на людях. Во всяком случае симптомы, которые были описаны в секретных отчетах о тех опытах, могли быть получены только в процессе опытов на людях (10). Однако вряд ли в наши дни возможно установить, кто именно из представителей интеллектуальной элиты, занесенных по воле судьбы на Соловецких острова, был вовлечен в исследования по биологическому оружию.
Мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть все эти данные, в основном опирающиеся на результаты допросов советских военнопленных в годы второй мировой войны (1–3) — в доступных российских архивах они нам не встретились.
Поэтому на этом «наступательную» часть биологической войны мы закончим и перейдем к «оборонительной», без которой затеваться с биологической войной могут только политические самоубийцы.
На сей счет имеется интересное и уже упоминавшееся свидетельство 1931 года. Не знакомый с реальными работами СССР по наступательному биологическому оружию, «член партии профессор бактериолог тов. Елин» сообщил руководству армии свое мнение в связи с муссировавшимися в те годы в истеблишменте мыслями о бактериологической войне как «палке о двух концах» (будто бы «бактериологическая война вообще невозможна, ибо бактерии не разбирают ни своих, ни чужих и что вслед за заражением неприятельской армии или населения, территории, занятой неприятелем, вскоре последует заражение собственной армии»). В свою очередь профессор В.Л.Елин проанализировал положение дел более внимательно и пришел к выводу, что не все так безнадежно. Ход его рассуждений иллюстрируют два пример. Во-первых, в ходе Крымской войны 1854 года у англичан было в 10 раз меньше инфекционных заболеваний, чем у сражавшихся рядом с ними французов. Во-вторых, в первую мировую войну у немцев погибло от столбняка после инфицирования ран примерно 600–700 человек, а у французов — десятки тысяч (в немецкой армии к тому времени уже использовалась противостолбнячная сыворотка). Таким образом, по мнению В.Л.Елина, «нужно учитывать целый ряд обстоятельств, которые могут сделать бактериологическую войны губительной для одной стороны и мало чувствительной для другой. Здесь решающую роль играет: 1) степень санитарной культурности армии; 2) степень целесообразности и совершенства санитарно-профилактической организации армии; 3) современная и поголовная превентивная вакцинация» (75).
Оставим на совести автора мечты о «совершенной санитарной организации Красной Армии и тыла на случай войны» и рассмотрим, далее, прозу жизни.
В довоенные годы биологическая война была предметом интересов Военно-медицинской академии (ВМА), которая находилась в Ленинграде. В ней, начиная с 1920 года, на кафедре микробиологии и эпидемиологии работал профессор С.И.Златогоров (1873–1931). К тому времени он был уже известным бактериологом, если учесть, что докторская диссертация была защищена им еще в 1900 году в С.-Петербурге (тема «К вопросу о судьбе бактерий в организме животных восприимчивых и невосприимчивых. Экспериментальное исследование из бактериологической лаборатории при клинике инфекционных болезней Н.Я.Чистовича») (7).
В первых работах по биологическому оружию С.И.Златогоров не участвовал — в 1924–1929 годах он выезжал в Харьков, где возглавлял Украинский санитарно-бактериологический институт (7).
А в это время, как уже упоминалось, власти Советского Союза решили все данные об эпидемиях сделать предметом засекречивания от населения и тем более от Запада. Чтобы оценить уровень опасности для страны этой таинственности, укажем на некоторые эпидемии тех лет.
Чума в те годы была постоянно действующим фактором жизни страны. Так, с 14 сентября по 3 октября 1928 года в Нарынском кантоне Киргизской АССР было зарегистрировано 56 случаев заболеваний чумой, из них 55 — со смертельным исходом (134). В Джаркентском уезде Казахстана в декабре 1928 года было зафиксировано 100 смертельных случаев легочной чумы (135), а в декабре 1929 года — уже 107 (136). В Северо-Кавказском крае в мае-июне 1930 года было зафиксировано 15 случаев чумы, преимущественно среди детей и подростков (137). В августе 1930 года в верхах страны обсуждались 49 случаев заболевания чумой в Дагестане (12 — в легочной форме, 4 — септической, остальные — бубонные) (138).
Приведем пару примеров, касающихся других опасных инфекций. Эпидемия туляремии в августе 1931 года случилась в Балашовском районе Нижневолжского края (118). В июне 1938 года было 16 случаев заболевания холерой в Хабаровске, 4 из них окончились смертельно (139).
Ничего этого граждане Страны Советов знать не могли. А для медицинской профессуры работа было много.
В 1929 году С.И.Златогоров был отозван в Ленинград, где создал и возглавил Профилактический институт при ВМА, явившийся ядром кристаллизации военно-биологических работ. В письме из ВМА начальнику ВСУ, посвященном вопросам создания института, предусматривалось, среди прочего, исследовать «работу современных противогазов в условиях бактериологической войны… методы борьбы с микробной войной» (140). Объяснительная записка С.И.Златогорова уточняет, что речь идет о решении «проблем, оставшихся не разрешенными в области химической и бактериологической войны» (141). Смерть С.И.Златогорова не приостановила военно-биологической активности в этом научном центре.
Осталось указать на несколько других организаций здравоохранения, которые были гражданскими, но работали по заданию армии. В довоенные годы к работам по биологическому оружию начали привлекаться институты противочумной системы, которая была создана еще в 1887 году. В частности, в Саратове задания на военные исследования стал получать широко известный институт микробиологии «Микроб» (70). Например, в начале 1930 года его директор С.М.Никаноров участвовал в создании походной противочумной лаборатории для противочумного пункта Красной Армии в Даурии (142). А потом, как уже упоминалось, он сгинул в «шарашке» в Суздале.
В 1934 году был образован противочумной институт в Иркутске.
1.6. Великая Отечественная…
В целом к началу второй мировой войны Наркомздрав располагал серьезной научной и опытной базой для проведения работ в области бактериологии, вирусологии, эпидемиологии. Многие из этих организаций полностью или частично работали по заданию армии.