— Так ведь, говорят, эта… активность… на мужские качества влияет?..

— Конечно, влияет, — усмехнулся бородатый. — Но — как влияет. Ты спроси у инженера, он тебе скажет, что в малых дозах очень даже полезно.

Касьянов, стоявший сбоку, сосредоточенно нахмурил брови, чтобы не рассмеяться, и глубокомысленно добавил:

— Это, знаете ли, как змеиный яд — в больших дозах смертельно, а в малых дозах как лекарство…

Еще раз оглянувшись на женщину, Влас грудью налег на медленно сползавшую «Гамму», стараясь не упустить ни одного микрорентгена, все заметили это, переглянулись и дружно засмеялись. Влас покраснел и потупился.

— Опять ты шутки шутишь, Студент!.. Гляди у меня…

— История Власа, лентяя и лоботряса, — подытожил бородатый.

Едва «Гамма» очутилась на санях, Денисенко приказал тянуть ее к полярной станции. Устроившись сбоку рядом с начальником станции, благообразным мужчиной лет пятидесяти, Денисенко начал быстро что-то доказывать, что-то втолковывать, а мужчина лишь поднимал на него умоляющий взгляд и нерешительно мямлил: — Да как же это?.. Ну?..

Пилоты остались у своего «ЛИ-2», и когда они скрылись за очередным поворотом, Касьянов неожиданно ощутил прилив зависти к этим парням, и что они сейчас вернутся на Диксон, и будут пить пиво за плюшевыми шторами синей столовки, а вечером пойдут в курятник или вообще улетят в Москву… «За два дня все здесь сделаю, и надо будет вызывать самолет, — решил Касьянов. — В такую глухомань меня еще не заносило… Экзотика и романтика, увы, не для меня. Здесь холодно и сыро, к тому же ветрено». Почему-то вспомнилась не тихая квартира в Нагатине, а прокуренная комната в КБ, и коллеги вспомнились — как-то они там сейчас? Семенова бегает по магазинам, Феликс и Карасев играют в шахматы, Фадейчев жует свой бутерброд… Какие они все милые и симпатичные люди!..

Трактор полз в гору, вскоре показались два дома полярной станции, сарай, какая-то будка, от которой тянулись провода, сортир на отшибе, почти над краем обрыва, метеоплощадка, до которой была протоптана дорожка, и гараж, около которого снег был изрыт тракторными гусеницами. Касьянов представил себе, что судьба забросила его на такой остров года на два, и ему стало тоскливо. А ведь живут же люди — и не жалуются. Ко всему привыкает человек, в самом безрадостном существовании умудряется выискивать крупицы счастья и довольства, и каждая малая удача превращается в праздник.

Сани остановились возле дома, Касьянов взял свой рюкзак и пошел следом за парнями в кают-компанию отогреваться с мороза, пить чай, который уже был заварен и ждал на столе, в огромном алюминиевом чайнике, накрытом затейливой куклой. Из раздаточного окошка, соединявшего кают-компанию с камбузом, выглянула немолодая уже женщина со скорбной складкой у рта, внимательно оглядела Касьянова и вновь скрылась. Касьянов пил чай в одиночестве — парни разбрелись по комнатам читать письма, механик возился на улице с трактором, в окне то и дело показывались также Денисенко и начальник полярной станции, переходившие из будки в будку, из сарая в гараж. От горячего чая Касьянов вскоре разомлел, его клонило в сон.

— А что это вы паритесь? — участливо спросила повариха. — Вы бы разделись… Могу до чая полотенце дать. Знаете, как раньше купцы чай пили?.. До седьмого полотенца… — женщина произносила каждое слово с доброй певучестью, по-матерински ласково, Касьянов даже растерялся поначалу от неожиданного участия. Несколько смутившись, он снял с себя куртку и свитер, остался в одной лишь клетчатой ковбойке и ватных штанах.

— У меня не вполне изящный вид в этих брюках, вы уж извините…

— Это еще что!.. — вздохнула женщина, подпирая подбородок локтем и устраиваясь в раздаточном окне поудобнее. — Сейчас хоть эти климкостюмы носить можно. А раньше — ой, батюшки! — такие балахоны нам выдавали, ни на что не похоже… Получишь на складе — мешок мешком, не знаешь, где перед, где зад… А в кармане — вдруг — записочка. «Дорогой товарищ полярник! Мы надеемся, что тебе будет тепло и удобно в костюме, пошитом на нашей швейной фабрике комсомолками, скажем, Ивановой и Сидоровой. Зимуй спокойно, изучай тайны природы». И подписи. Очень трогало, прямо до слез… В самом деле, на душе теплее становилось…

«Боже! — подумал Касьянов. — Умиляться браку, вместо того чтобы заставить шить качественные вещи. На это способны, наверное, только мы, русские люди…»

— Там, в ящике, сахар, вы берите, не стесняйтесь, — сказала женщина. — Масло, жаль, кончилось…

Вскоре в кают-компанию пришел злой как черт Денисенко, и выяснилось, что кончилось не только масло — на полярной станции из продуктов оставались лишь крупы да борщевая заправка. Оказывается, здесь успели израсходовать и почти весь НЗ, осталось десять плиток шоколада и четыре банки говяжьей тушенки. Уголь тоже был на исходе, солярки — полбочки, и на что надеялся начальник полярной станции, понять было невозможно. Но самый бурный гнев Денисенко вызвала медвежья шкура, обнаруженная в сарае, где должны были храниться шар-пилоты.

— Немедленно собирайтесь! — приказал Денисенко начальнику полярной станции. — На Диксоне я вас под суд отдам!.. Кто позволил стрелять медведей?!

— А если нам жрать было нечего? — осторожно попытался вступиться за начальника бородатый парень, который говорил с прибалтийским акцентом.

— Вы, Перконс, если хотите, сможете выступить на суде в качестве адвоката, — отрубил Денисенко.

— Надо было завоз делать вовремя, не пришлось бы мишек стрелять, — угрюмо пробурчал второй парень.

К этому времени в кают-компании собрались все обитатели острова. Усевшись за столом, молча пили чай, поглядывали на начальника радиометеоцентра и ожидали, какое решение он примет.

— Сколько времени вам потребуется, чтобы запустить «Гамму»? — повернувшись к Касьянову, спросил Денисенко.

— Дней пять, — подумав минуту, ответил Касьянов.

— Что вам для этого надо?

— Регулярное питание, — попытался пошутить Касьянов.

— Я имею в виду — какая помощь?

— Я справлюсь без помощников, — уже серьезно ответил Касьянов.

— Ясно, — сказал Денисенко и повернулся к начальнику полярной станции. — Вы контролировали работу автоматической станции? Есть отклонения?

— Были… Наши радиотехники все отрегулировали.

— Кто занимался «железным полярником»?

— Карташова, старший радиотехник-гидрометеоролог, — четко, с интонациями армейского старшины ответил начальник.

Денисенко поморщился, очевидно, это не сообразовывалось с уже принятым решением, однако передумывать было некогда.

— На острове останутся — товарищ Касьянов, механик Бочков и Карташова. Всем остальным срочно собирать вещи и улетать! Материалы наблюдений готовы к эвакуации?

— За час соберем, — пробурчал начальник полярной станции.

— Вопросы есть?..

Ответом ему было продолжительное молчание.

— Что же вы сидите? Собирайте вещи!.. Нина, — обратился Денисенко к женщине-метеорологу. — Вас я оставляю начальником полярной станции. Это для бухгалтерии. А подчиняться вы будете инженеру Касьянову. Он вам все объяснит. Переведете «железного полярника» на автономное питание, ровно сутки последите за работой системы и давайте радиограмму на Диксон. Я тут же высылаю к вам самолет. А вы, Бочков, наведите на острове порядок, подготовьте станцию к длительной консервации. Знаете, как это делается?

— Уж как-нибудь сделаем.

— Не как-нибудь, а по инструкции! — сказал Денисенко.

Он все еще продолжал злиться, и поэтому голос у него то и дело срывался на крик. А Касьянов исподволь разглядывал своих новых соседей, с которыми предстояло несколько дней жить на этом острове. Механик Бочков был тем самым Власом, который вначале боялся радиации, а потом усердно ловивший микрорентгены. С виду он был человеком замкнутым и настороженным, как говорят, «себе на уме». Нина Карташова была внешне ничем не примечательна, если не считать глаз — на худом обветренном лице они просто пылали неотразимой чернотой. Судя по загару, Нина недавно зимует на этом острове, подумал Касьянов. У всех остальных зимовщиков кожа была ослепительно белой, как у людей, долгое время просидевших в подземелье без солнечного света. А собственно, чем полярная ночь отличается от подземелья? Не приведи господи задержаться здесь больше, чем на неделю! Ведь, говорят, в здешнем воздухе процент кислорода значительно меньше, чем на материке, и будто бы именно от этого северяне очень быстро лысеют.