– Здоровье только портишь, – упрекнула его бывшая однокурсница, – государство дало день в году для работы на свежем воздухе, а ты его на доклад тратишь. Лично я с удовольствием поработала – вспомнила молодость, – словно между делом она поинтересовалась: – Кстати, Сережка твой не рассказывал, как он нам вчера с мешками подсобил?

– Я… м‑м‑м… мы со вчерашнего дня еще, честно говоря, как‑то не общались – он там… гм… с приятелями, дело молодое.

– Петя, – неожиданно серьезным голосом и без всякого перехода проговорила Зинаида Викторовна, – ты Линочку Кованову помнишь?

– Кованову? – с недоумением переспросил Петр Эрнестович, напрягая память.

– Ну, лаборантку из нашего отдела. Помнишь, какой шум был в позапрошлом году с Григорьевым?

Разумеется, он немедленно вспомнил – ему, заместителю директора, не могло быть неизвестно о скандальной связи старшего научного сотрудника Григорьева и лаборантки Ковановой.

Артем Михайлович Григорьев был автором полусотни или более того научных статей, прекрасным семьянином и, в сущности, совсем неплохим человеком. Однако на сорок пятом году жизни его, как говорится, бес попутал, и солидный ученый муж напрочь потерял голову из‑за Лины Ковановой. Врать супруге он был не мастак, да и трудно что‑то скрыть от жены, если она работает в соседнем корпусе. Поэтому мадам Григорьева очень быстро разобралась, что к чему и запаниковала – не для того она двадцать лет назад отбила единственного в группе парня у целого сонма алчущих заиметь мужа студенток‑медичек, чтобы теперь отдать его беспутной девчонке.

Для начала неверному супругу были предъявлены неопровержимые улики и проведен допрос с пристрастием. Старший научный сотрудник отпирался вяло, сознался в грехах довольно быстро и тут же попросил развода. Скандал и слезы не помогли – ученый был целиком во власти «беса». И тогда обманутая жена решилась на крайний шаг – написала в партком. Шаг был действительно крайний, потому что всего за год до этого Григорьев, успешно выдержав кандидатский срок, стал действительным членом ВКП(б).

Сконфуженные парторг и директор института вызвали к себе неверного мужа и в узком товарищеском кругу попытались тактично его вразумить – меньше всего руководству солидного НИИ хотелось устраивать по такому поводу шумные разборки, но не отреагировать на заявление они тоже не имели права.

О чем между ними шла беседа, не прознала даже вездесущая секретарша директора, но, судя по всему, результатов разговор этот не принес. Во всяком случае, когда Артем Михайлович вышел из директорского кабинета, на его хмуром лице застыло упрямое выражение, и он направился прямехонько в тот корпус, где работала Лина Кованова – возможно, хотел сообщить ей о незыблемости своих чувств, невзирая на все препоны.

Было время обеденного перерыва, и Григорьев, не обнаружив даму своего сердца в лаборатории, решил поискать ее в столовой на третьем этаже. Однако там, среди сотрудников, с аппетитом уплетающих салаты, борщи и котлеты с капустой, он любимую тоже не нашел. Не теряя надежды, Артем Михайлович подошел к боковой лестнице и с высоты третьего этажа увидел Лину на нижней площадке у окна.

Его ненаглядная оживленно болтала с двумя аспирантами, но о чем они говорили, было неслышно – далеко, – и до него долетали только отрывки фраз. Лица у всех троих были веселые, они смеялись, курили, пуская вверх колечки дыма, и Лина при этом кокетливо постреливала глазками в стороны своих собеседников, а одного из них даже ласково погладила по щеке, изобразив губами нечто вроде поцелуя.

В эту самую минуту Артем Михайлович неосторожно ступил на щербатую неровность – лет за десять до того грузчики выносили из столовой пришедший в негодность старый рояль и покорежили ступеньку. Все сотрудники института знали, что боковая лестница не в порядке, как правило, ею не пользовались, а молодежь, если сбегала здесь вниз покурить, предусмотрительно перепрыгивала через опасное место. Поэтому непростительную рассеянность Григорьева, забывшего посмотреть под ноги, можно было объяснить лишь вспыхнувшей в его груди ревностью. Теряя равновесие, он попытался ухватиться за перила, но промахнулся и только придал вращательный момент своему массивному телу, которое рухнуло вперед и перевернулось через голову.

Хотя впоследствии каждый из очевидцев данного события добавил от себя множество самых красочных подробностей, все они единодушно соглашались, что при таком кульбите любому человеку ничего не стоило напрочь свернуть себе шею, и Артема Михайловича можно считать невероятным везунчиком, раз он отделался всего‑то сломанным носом и вывихом плечевого сустава.

Инцидент, происшедший с Григорьевым, имел множество последствий. Во‑первых, начальник по технике безопасности института получил строгий выговор с занесением в личное дело и был лишен премии. Во‑вторых, боковую лестницу перегородили решеткой, на которой висела табличка с угрожающей надписью «Опасно, проход воспрещен!», и теперь молодежи для того, чтобы спуститься покурить на своем излюбленном месте, приходилось перелезать через перила, огибая ограждение. Ну, а в‑третьих, отношения наших влюбленных после случившегося как‑то сами собой сошли на «нет», и достоверно известно, что в то время, как жена водила травмированного Григорьева лечить сломанный нос, коварная искусительница Лина отдыхала в Крыму с новым приятелем.

Вспомнив эту крайне неприятную историю, Петр Эрнестович поморщился:

– Ах, та самая! И что?

– Строго между нами, договорились? – в голосе Зинаиды Викторовны появились интимные нотки. – Терпеть не могу сплетничать и лезть не в свое дело, но меня сейчас буквально вышибли из колеи: сообщили, что она прочно захомутала твоего Сережу.

– Что?! – голос Петра Эрнестовича внезапно сел и осип. – Кто это тебе сказал?

– Неважно, сообщили. Мне, Петенька, самой крайне неприятно, я видела невесту Сережи, когда он защищал диссертацию, – очаровательная девушка. Постарайся на него как‑нибудь повлиять, объясни, что за фрукт эта Линочка.

Едва Зинаида Викторовна дала отбой, как сестра и жена в один голос спросили:

– Что случилось?

Петр Эрнестович в эту минуту был слишком растерян, чтобы утаивать подробности короткого разговора.

– Не знаю, насколько верна информация, но, похоже, наш Сережка прочно запутался в сетях одной экстравагантной девицы.

Лицо Ады Эрнестовны выразило ужас:

– Так я и знала, что это неспроста – он разговаривал со мной ужасным тоном, просто ужасным! Петя, где она живет, ты можешь узнать? – она вскочила и заметалась по кухне. – Нужно немедленно туда ехать и вытащить его оттуда! Думаю, тут допустимы самые крайние меры!

– Не забудь захватить тачанку с пулеметом, – невесело хмыкнул ее брат.

– Что за глупые шутки, Петя! Боже мой, что же я скажу Вале! Петька, соображай, что делать – у них на сегодня билеты в театр!

Злата Евгеньевна, не вмешиваясь в разговор брата и сестры, собрала со стола грязные тарелки и отнесла их к раковине. Губы ее слегка вздрагивали от еле сдерживаемой улыбки, и Петр Эрнестович, взглянув на жену, тоже невольно улыбнулся.

– Ничего не поделаешь, – приосанившись и расправив плечи, ответил он сестре, – придется, наверное, в театр с Валюшей идти мне.

– Как тебе? – ракетой взвилась Ада Эрнестовна, вспомнив, каких усилий ей стоило получить через профком злополучные билеты. – И как ты это объяснишь?

– Да чего тут объяснять – возьму под ручку молодую девушку и пойду. Как ты думаешь, Златушка, – смеющийся взгляд его обратился к Злате Евгеньевне, – сойдет твой муж за молодого ловеласа? Если Сережка поближе к вечеру не объявится, то достань мой серый костюм и голубую рубашку, что я привез из Югославии.

– Лучше коричневый, – возразила она, оглядев мужа лучистым взглядом своих карих глаз, – ты на серых брюках пятно посадил, я никак не выведу – придется в химчистку нести. Да и рубашка голубая с коричневым пиджаком лучше смотрится.