— А-у-ы… — элегантно оплеванный фон Дитц чуть не взвыл — герр Юнг забирал всех, кого счел нужным, а его выдворял с территории, как нашкодившего щенка, да еще ткнув носом в старое вранье. Но спорить было бесполезно — по знаку лейтенанта трое конных копейщиков в кирасах и шлемах мрачно воззрились на пешего графа и его сподручных, трое из которых были перевязаны и вряд ли могли передвигаться самостоятельно.

— Эй вы, — Юнг обратился к четверке Вольфа, — пояса с ножнами снять! Леон, Фриц, проверьте сапоги, нет ли там острых сюрпризов! Да под рубахами посмотрите тоже. Этих троих в общую колонну, — еще один элегантный жест в сторону ребят и меня, — арбалеты свои пусть сами тащат. Болты где? Отвечать, когда вас спрашивают!

— Тут, — Гунтер показал на наши мешки и к ним подошел хмурого вида мужчина.

— Разрешите проверить, герр Юнг, что у них в мешках. — Он уже не дожидаясь разрешения влез в один, пошарил там рукой и вытащил кожаный мешочек с болтами. Покрутил его и бросил назад. Потом подошел к мешкам вольфовской четверки, развязал один и полез вовнутрь. Хайнц, стоявший лицом к мешкам, дернулся и толкнул Вольфа, отчего тот сжал кулаки и, набычившись, напряженно смотрел на то, как стражник роется в их имуществе. Их телодвижения не остались незамеченными — по знаку Юнга двое опустили копья, направив их на вольфовцев, а хмурый поднялся и подошел с мешком к лейтенанту.

— В чем дело, Конрад?

В ответ тот поднял мешок и Юнг заглянул туда, потом сунул вовнутрь руку и посмотрел на хмурого.

— Их сложить отдельно, — Конрад уже свернул мешок и бросил его к оставшимся. — Фриц, найди мне пустой, чтобы сложить их вместе.

— Все или только эти четыре? — молодой парень уже протягивал Конраду пустой мешок.

— Только эти. Те три завязать в другой мешок, — отдал приказание хмурый. — Этим содержимым займемся в замке.

— Герр Юнг, — Гунтер колебался, но все же решил обратиться к старшему. — Разрешите нам подойти к воде, два дня во рту и капли не было. Март едва на ногах держится…

— Ну и сидел бы дома, коли хлипкий такой, — проворчал лейтенант, впрочем, подзывая Леона. — Дай этим соплякам воды, а то сдохнут по дороге. — Последнее было сказано с гордым поднятием головы и осознанием собственного благородства по отношению к поверженным врагам.

Леон принес нам целый мех и мы никак не могли напиться, пока вода уже не стала подступать к горлу. Гунтер положил мне руку на плечо и подтолкнул к уже строившимся для передвижения всадникам.

— Все нормально, Марта, они просто будут идти рядом, чтобы мы не разбежались.

— Идти по одному, на расстоянии двух шагов, кто попытается убежать, будет убит на месте. Все поняли? — голос из-под шлема постучал всем по головам, чтобы выбить даже саму мысль о побеге. — Вперед, пошли!

Темп передвижения был задан приличный, но дорога шла частично по лесу, где и так было прохладно, с нас сняли все оружие и мешки, погрузив их на одну из лошадей, дали напиться — и жизнь уже показалась достаточно сносной. Одно то, что за спиной больше не стучал по костям арбалет, а по бокам не бил мешок с болтами, уже делало пеший переход почти легким и приятным. Правда, оставались другие неудобства, например, конный конвой, но пока его можно было не замечать.

На привале все повалились на траву, с наслаждением вытянув ноги. Подступал зверский голод и приходилось сводить челюсти, чтобы не просить еду. Конвоиры попивали из походных баклажек какое-то пойло, негромко переговариваясь между собой. Для нас наполнили один мех водой и отдали на растерзание… до меня дошли какие-то жалкие пара глотков. Возмущаться я не стала из опасения разоблачения, молча поднялась и поплелась в середине колонны, которую замыкали Гунтер и Лукас.

Вечером наша траурная процессия подошла к постоялому двору. Юнг сделал знак остановиться и пошел к хозяину, оставив нас сидеть на траве под присмотром своей братии.

— Поднимайтесь, чертово семя, — беззлобно ругнулся он, — пошли все вон в тот сарай, — и указал на открытые двери каменного строения. Там и переночуете, сена хватит на всех.

Спать на сене — удовольствие ниже среднего. Это только в кино герои катаются по сеновалу, занимаются там любовью в полураздетом виде или просто спят. Чушь это все, сено колется и залезает в самые различные места, сыплется за воротник и в штаны, а спина после него чешется, как будто ты спал в муравейнике. Покрутившись, я пристроилась на голых досках, лежа на животе — так хоть ничего кусать не будет. Остальные попадали именно в сено — как они выдержали там эту ночь, не знаю. Я бы умерла, это точно, или исчесалась.

Самое интересное было то, что нам принесли еду — остатки подгоревшей каши, залитые водой. Пока четверка Вольфа кривила носы, парни уже начали черпать кашу прямо руками и я поспешила присоединиться, памятуя о выпитой воде. Никогда не думала, что пресная подгоревшая пшеничная каша так вкусна… как и руки, облизанные и вытертые о сено. Пришла в голову мысль, что через некоторое время я буду с удовольствием хлебать из свиного корыта, забыв о высшем образовании и умении правильно вести себя за столом. Дела-а…

Окошки были сделаны под самым потолком и такие широкие и низкие, что выбраться через них даже мне было затруднительно, не говоря уже о взрослых мужчинах. Света через них практически не проникало и все повалились на остатки сена по углам, только Хайнц с Петером ушли к окну.

— Ну, что ты там видишь? — Вольф стаскивал сапоги, сидя на полу и по всему амбару пополз невообразимый запах. — Все во дворе торчат или как? И куда понесли наши пояса с ножнами?

— Лошадей увели, все ушли…жрать, поди, отправились! Да откуда ж мне видно, куда все унесли?

— Под задницы себе подложили! — к Хайнцу уже вернулась его жизнерадостность, но Вольф только крякнул и лег на спину, раскинув руки.

— Темнеет уже, народ шныряет туда-сюда… — продолжал докладывать Петер, переступая ногами по плечам и повыше подтягиваясь к оконцу под крышей, — вон поволокли курей щипаных…

— Что нам до твоих курей, ты смотри, много ли народу толчется там! — командир устроился поудобней и стал чесать заскорузлые пятки об деревянный пол. — Можа и уйдем отсюда…когда все притихнут. Вилли! — прикрикнул он, — посмотри-ка двери да стены… авось что придумаем!

— Смотрел уже, — протянул тот из темного угла. — Засов в руку, стены толстые.

— Ах ты ж… — Вольф выпустил замысловатую тираду, — и ножей у нас нет, все отобрали…

Пока они препирались, я отошла в самый дальний угол, благословя темноту сарая. Пока мы шли, мужики облегчались на коротких стоянках, а я не могла сделать и этого. Спасала интересная особенность моего организма — без посещения туалета я могла обходиться достаточно долго, не испытывая затруднений, а два дня без воды и вовсе иссушили все внутри, так что выпитая вода разошлась почти без последствий, созревших лишь сейчас. Отжурчав свое, я пристроилась на небольшой охапке у подпорного столба, положив под голову локоть.

— Воды бы хоть дали, — Лукас повозился где-то рядом, устраиваясь на ночь. — Да и жрать опять охота…

— Жди, дадут! — Хайнц тоже откликнулся из темноты, — вон сено вокруг лежит, жуй его!

— Сам жуй! — огрызнулся Лукас. — Я что, коза или корова? Сколько еще они нас тащить будут с собой?

— А ты выйди, да спроси, — голос Вольфа докатился уже с другой стороны, не там, где он лежал, — потом нам расскажешь, повеселишь ответами. Можа еще придется и сено жрать…

Пообсуждав, что можно съесть в пустом сарае, они замолчали, а у стены запищала мышь, придавленная котом.

— Слыхали, как схарчили? — спросил Хайнц, но никто ему не ответил. — Скоро сами так будем мышей давить… — и, не закончив фразу, захрапел.

Утром нас вывели на двор и поставили большой котел с…ой, что там только не лежало! Не иначе рачительный хозяин долго собирал все объедки и решил на них подзаработать таким образом, как кормление арестованных. Арестованные сунулись было в котел, поморщились, но все же начали есть. Голод он, знаете ли, не тетка!