– Ну, что там? – нетерпеливо спросила Алиса, когда допила чашку.

– Если я правильно посчитал, то из расчета в восемьдесят миллиграмм на килограмм веса, понадобится не меньше трех-четырех упаковок даже в твоем случае, – сказал я. Вообще-то я не был уверен и на всякий случай посчитал с запасом, чтобы у Алисы точно не хватило глупости даже пытаться. – Кстати, сколько ты там весишь?

– Ну нет, умник, эту тайну я унесу с собой в могилу.

Она недоверчиво заглянула мне через плечо и заметила три пропущенных от моей тетки. Я поспешно выключил экран.

– Странно, что ты этого стыдишься, – сказала Алиса, – по крайней мере ты хоть кому-то нужен.

Было уже восемь часов утра воскресного сентябрьского утра. Мы вышли из кафешки и побрели по незнакомой улице. Повсюду крутились эти невыносимые осенние листья, они, скомканные и порванные, вылетали вместе с брызгами из-под колес проезжающих мимо машин, липли к кедам. Редкие прохожие обходили нас с Алисой стороной – по нам, вероятно, было видно, что мы никуда не спешим, тащимся без цели в полубреду.

Мы дошли до перекрестка и встали на светофоре.

– Не люблю московскую осень, – сказал я, чтобы просто что-то сказать. Алиса выглядела совсем печальной.

– Никто ее не любит, – раздраженно сказала она. – В этом нет ничего особенного. Ты такой же, как все.

– Я и не говорил, что считаю себя особенным, я только сказал, что не люблю осень.

– Это просто химия. Любишь, не любишь – это здесь ни при чем. – Алиса качнула головой. – Обычный недостаток солнечного света и тепла, который все принимают за депрессию. Ты знал, что осенью количество самоубийств резко возрастает? И каждый, вероятно, считает себя особенным, хотя на самом деле он ничем не отличается от других.

Мы помолчали, уставившись на цифры, мигающие в красном свете на другой стороне дороги, а потом Алиса вдруг сказала:

– Эти ампулы были моим счастливым билетом. Ты ведь понимаешь, что все испортил?

Я не знал, что ответить.

– Кетамин – это не средство от кашля, – продолжала Алиса, – им не затаришься в аптеке! Первая и ее клуб сумасшедших поддержали меня, подарили мне шанс безболезненно уйти, а теперь я уже и не знаю, что делать. Я боюсь, что не смогу покончить с жизнью сама.

Я вдруг подумал, как мы с Алисой похожи. Я вспомнил тот вечер, когда все для себя решил, когда сидел в окружении стен и тоже мечтал о безболезненном выходе, но сомневался, что смогу довести все до конца. Я был мертв, и все вокруг было мертво – до самого горизонта только черная безвыходная пустыня. И вот, казалось бы, стоило мне смириться, как все так не вовремя начинает лететь неизвестно куда: я вижу розового слона на бетонной стене в грязной подвале, встречаю эту сумасшедшую девушку, которую никак не могу выкинуть из головы, а теперь иду с ней, весь грязный и побитый по неизвестной улице. Может быть, вся эта чепуха и зовется жизнью?

– А как ты вообще попала в клуб? – спросил я.

– Я нашла его по объявлению в интернете. Оно провисело там не больше пары суток перед тем, как его выпилили, так что можно сказать, что это судьба. А ты как в него попал?

– А я просто бродил по пустырю и прочитал приглашение на мятом листке, – улыбнулся я.

– Значит, тоже судьба. От судьбы ведь не сбежишь, м?

Я улыбнулся. Это Алисино «м», которое я никогда не забуду.

Загорелся зеленый свет, и мы пошли по зебре.

– Верно, от судьбы не сбежишь, – сказал я, – но, может быть, судьба говорит нам, что наше время еще не пришло?

Алиса фыркнула.

– Твое время, может, еще и не пришло, а я только и живу в ожидании, когда же все наконец закончится.

– Ты все еще... чувствуешь себя виноватой? – спросил я.

– Уже нет, – ответил Алиса. – Теперь я чувствую себя пустой.

– Мне это знакомо. В последнее время мне кажется, что я только и делаю, что брожу в темноте.

– И в этом тоже нет ничего особенного, все когда-то чувствуют себя пустыми и бродящими в темноте.

– Это тоже химия? – Я улыбнулся. – Ты прямо открываешь мне глаза на этот черный мир!

– Ну, welcome to the black parade, – сказала Алиса и тоже грустно улыбнулась.

– Что, опять из какой-то песни, которую мне стоит послушать?

– Ага, группы «My Chemical Romance».

– Ты много их знаешь.

– У меня было много времени на одиночество и музыку.

– Та же фигня.

Улица закончилась, и мы свернули на следующую. Вокруг был какой-то пригород: редкие высотки торчали вперемешку с низкими промышленными зданиями. Я не спрашивал Алису, куда мы идем, потому что она ведь тоже не знала. Мы шли, чтобы не стоять на месте. Остановившись, нам пришлось бы думать, как жить дальше. Нам не хотелось останавливаться.

Вскоре жилые дома остались совсем позади, вместо них по бокам повылезали невысокие облезлые деревья и протянулся длинный бетонный забор. Впереди появился указатель на Востряковское кладбище, и я глупо пошутил, что мы движемся в правильном направлении.

Какое-то время мы шли в тишине, Алиса опустила голову и покусывала ногти, а я не знал, чего бы такого придумать, чтобы поднять ей настроение. А потом мимо нас проехали четыре машины с одной черной впереди, и Алиса вдруг радостно вскрикнула:

– У кого-то похороны!

– Да, – сказал я удивленно, – и что с того?

Внезапно от Алисиной печали не осталось и следа. Она заулыбалась, одной рукой прикрыла рот, а пальцем другой – ткнула вперед.

– Я хочу посмотреть! – Глаза у нее загорелись, как у чокнутого ребенка в магазине мертвых игрушек. – Побежали, давай же, а то все пропустим!

Я просто выпал. Алиса была совершенно ненормальной, никогда нельзя было понять, что творилось у нее в голове. Она схватила мою руку, и мы погнались за траурным кортежем.

9.

Запыхавшиеся и грязные, мы присоединились к толпе в тот момент, когда под пафосные звуки похоронного оркестра открытый гроб поплыл на руках к месту захоронения. Церемония была богатая и народу было много, сзади несли венки, кто-то плакал. Нас приняли за дальних родственников. Я чувствовал себя ужасно неловко в своей цветной клетчатой рубашке, а вокруг все были разодеты в строгие костюмы. Алиса, правда, выглядела не лучше в своей майке с надписью «Nirvana», торчащей из-под моей куртки. Я подумал, хорошо хоть ее порезанные руки были скрыты за рукавами, а то бы эти престарелые тетушки, что стояли рядом с нами, отдали бы концы прямо на чужих похоронах.

– Видишь, гроб обит красной тканью с черной каймой? – зашептала Алиса. – Это значит, что хоронят старикашку. Если бы хоронили молодого, то ткань была бы белая с черной каймой, а если бы хоронили ребенка – то с розовой.

Действительно, когда открытый гроб проплыл мимо нас, я увидел сморщенное лицо. Алиса даже встала на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь, и заулыбалась, когда убедилась, что оказалась права. Наверно, со стороны это выглядело чертовски неприлично.

– Познавательно, – шепнул я. – Но, может, не будем мешать?

– Мы и не помешаем, просто постоим немного, посмотрим, – сказала Алиса. – Это так прекрасно!

– У тебя проблемы, точно говорю, – буркнул я себе под нос.

– Что?

– Ничего, наслаждайся, – сказал я.

И мы остались стоять там вместе, чтобы проститься с человеком, которого мы никогда при жизни не знали. Мне было скучно, но я остался ради Алисы, которая вдруг полностью погрузилась в это странное действие. Мы стояли друг к другу боком, как до этого сидели так же в клубе самоубийц, и я украдкой наблюдал за ней.

Вокруг были одни престарелые призраки: никого моложе шестидесяти. Я решил, что покойник был одинок. Или, может быть, его дети и внуки просто не пришли на похороны. И отчего-то я вспомнил о своей стареющей одинокой тетке, о том, как она плакала ночью на кухне. Имею в виду, кто придет ее хоронить, когда все будет кончено?

Вскоре присутствующие стали по очереди подходить к гробу и читать речи. Когда один говорил, все внимательно его слушали, позволяя полностью высказаться, никто не перебивал. А потом, когда исповедь одного заканчивалась, ее тут же сменяла исповедь другого. И так по кругу. Я вдруг почувствовал, что все это уже видел в комнате с розовым слоном, мне даже показалось, будто я и не покидал ее вовсе, а все еще был там и слушал призраков. Как будто весь мир превратился в один огромный клуб самоубийц, и мы с Алисой были частью бесконечного безвыходного ритуала. С необъяснимой тревогой я ждал момента, когда фонарь погаснет и нам будет вынесен приговор.