— Мое задержание может вызвать скандал. Думаю, те, что подсунули наркотик, на это и рассчитывали. Но если я сегодня смогу уехать, то даже и не вспомню про этот случай.

— Это что — угроза или просьба?

— Боже упаси! Какая еще угроза?

— Ладно. Ты пока посиди, а мы решим, что с тобой делать, — начальник уголовного розыска вышел из комнаты.

Короче, УГРО от меня отказался, передав на попечение следственного отдела науского ОВД. Наркотика, опия-сырца, после третьего и последнего взвешивания оказалось 6 г 300 мг. Это не слишком обрадовало — количество наркотика хоть и уменьшилось, все равно оставалось в пределах уголовно наказуемой в Таджикистане дозы, которая составляет 0,5 г и выше.

После долгих уговоров надо мной сжалились и разрешили позвонить в консульство. Оттуда приехал третий секретарь, с которым я всего за два дня до всех этих событий разговаривал в своем номере в Ходженте.

— Постараемся вам помочь. Хотя, как вы понимаете, сделать мы можем немногое. Да, и еще одно, мы тут выяснили, что по статье 240 УК Таджикистана вам грозит от 5 до 10 лет с конфискацией имущества.

Последний пункт меня не мог не рассмешить, ведь из всего имущества у меня и были-то только описанные при изъятии три сорочки, журналистские блокноты и сто долларов. Консульству хотелось верить. Но, как ни покажется странным, основная надежда была на местных милиционеров. Еще в первый вечер мне сказали так:

— Не все в Таджикистане совесть потеряли. Не бойся, мы все выясним.

Многие из сотрудников местной милиции мне выражали свое сочувствие, поверив, что я в этой истории лицо потерпевшее. Но не все сочувствовали абсолютно и искренне. Однажды ко мне подошел какой-то человек, который, не представившись, сказал, что тоже когда-то был журналистом и прекрасно понимает все сложности этой работы.

— Эй, Алексей, — сказал сопровождавший меня милиционер, когда этот „тоже журналист“ отошел, — у узбеков есть поговорка: зажми свой арбуз под мышкой!

Т. е. не расслабляйся, а не то разобьешься вдребезги. Как вскоре выяснилось, „коллега“ трудится в Министерстве безопасности. Я честно старался удовлетворить его профессиональное любопытство, но до сих пор не понимаю, что же ему было от меня нужно.

Между тем ситуация никак не прояснялась. Настроение было неважное. Его никак не улучшил краткий разговор с прокурором, который заявил, что формальных оснований закрыть дело у него нет, поэтому мне придется посидеть некоторое время в изоляторе временного содержания...

Уже позже милиционеры мне сказали:

— Из нашего ИВС ты не выйдешь. Там такие условия, что даже местные с трудом выдерживают. Ну, а ты... Да и настоящих преступников хватает. В общем, ночевать будешь здесь, в кабинете у следователя. И выкрасть тебя тем, кто подбросил наркотик, отсюда будет непросто.

То, что пропасть бесследно в Таджикистане проще-простого, мне было известно, так что в целях самозащиты приходилось на ночь класть под дверь монтировку. Потом начались допросы и очные ставки с таможенниками, задержавшими меня. О нарушении правил, о том, что в момент изъятия понятые отсутствовали, я написал в первом протоколе еще на таможенном посту и продолжал твердить это на всех очных ставках. И не знаю, что сыграло свою роль: то ли моя настойчивость, то ли дружеское отношение ко мне милиционеров, здоровавшихся со мной за руку, что не могли не заметить таможенники, однако те растерялись и начали показывать то, что было на самом деле, а именно: протокол об изъятии подписали трое, но двух из них в тот момент в комнате не было, они зашли позже, когда злополучный пакетик уже лежал на столе.

Еще мне очень помогло то, что в показаниях обоих понятых были явные противоречия. Один из понятых долго отказывался подписывать свои показания на очной ставке. Следователю пришлось его убеждать на таджикском языке. Насколько я понял, тот подчеркивал, что дача ложных показаний сурово карается. Тогда понятой расписался, что видел, будто сверток достали „из-под подкладки сумки“. Но описать того, кто именно вынул, не смог. А второй понятой заявил, что первого в момент обнаружения наркотиков в комнате не было.

Во всей этой истории и следователя, и меня интересовал вопрос: где подложили? Конечно, вполне возможно, что прямо на таможне. Но больно уж у самих таможенников был растерянный вид. Да еще эти глупые проколы с оформлением документов. Если бы это были таможенники, то уж наверняка они бы устроили все так, чтобы не подкопаться. Значит, оставался единственный вариант: я оставлял свою сумку без присмотра в гостинице, пока был в городе Чкаловске, что недалеко от Ходжента. Перегородки между балконами доходят там только до уровня человеческого роста. Замки примитивные, так что любой свободно мог зайти.

Наконец, после долгого ожидания прокурор мне сообщил, что, поскольку доказательств моей виновности, кроме изъятия опия, нет, да и изымали его с нарушениями, я освобождаюсь под подписку о невыезде.

— Пока расследование не закончено, с территории консульства прошу никуда не выходить.

Пока расследование ни шатко, ни валко продолжалось, мне рассказали историю про еще одного московского журналиста Мишу-фотографа. Приехав в Таджикистан, тот крепко выпил в гостинице с незнакомыми людьми. А поутру, проснувшись, не обнаружил ни денег, ни куртки. Пошел звонить в Москву и на переговорном пункте увидел парня в своей одежде. Началась у них драка, после чего Мишу забрали и после обыска нашли у него в чемодане... пистолет. Естественно: „С каким заданием ты послан? Кого здесь собирался убить?“ Российское посольство парня еле-еле выручило.

Наконец, через неделю в гостиницу, где находилось консульство, приехал мой следователь и сообщил, что ко мне претензий больше нет и я свободен. Тем и закончилась эта история. Кстати, от российских дипломатов я узнал, как обошлись с приехавшей в Ленинабадскую область через несколько дней после моего ареста съемочной группой НТВ. К работавшим в группе подошли неизвестные, приставили к голове одного из них пистолет и предложили мирно убраться восвояси. Так что это еще вопрос, кому повезло больше.

И вот, наконец, все позади. Те, кто пытался запихнуть меня в тюрьму, не предполагали, что в истерзанной гражданской войной и страхом стране я встречу хороших и честных людей. Они думали, что я больше не вернусь. Как бы не так. Вы обо мне еще услышите!»

В советские времена гости из КНР были редкими визитерами в Москве. Больше представителей Китая стало появляться в российской столице с конца 80-х годов. Ныне же, даже по самым скромным подсчетам, в Москве находится почти 100 тыс. китайцев. Почти все они — граждане КНР. Многие из них занимаются бизнесом.

При милицейских проверках и установлении личности китайцев, например на рынке в Лужниках, как правило, оказывается, что либо их документы примитивная подделка (в Пекине цены на их изготовление сейчас упали до 10 долларов США), либо их визы, дающие право въезда на территорию России, давным-давно просрочены. Поскольку проверки проводятся рядовыми милиционерами, задержанные китайцы притворяются абсолютно не знающими русского языка, так что для беседы с ними требуется присутствие переводчика. Китайцев приходится везти в посольство КНР, находящееся всего в пяти километрах от Лужников. После беседы обычно выясняется, что ввиду отсутствия у задержанных каких-либо средств на билеты, их невозможно выдворить из страны. Посольство также не располагает необходимыми для этого суммами. Ясно, что и у милиции сегодня нет финансовых источников для создания специальных фондов, из которых бы оплачивались транспортные расходы бесчисленных граждан КНР.

Что же прикажете делать в такой ситуации сотрудникам милиции? Поскольку китайцы в основном задерживаются при обычных проверках документов, у милиции нет оснований для их дальнейшего задержания, поэтому единственным выходом является взятие с китайцев обыкновенной подписки с обязательством покинуть территорию РФ, после чего отпускают их. Дальнейшие их действия предугадать не составляет труда, а именно: они снова возвращаются к прерванным занятиям.