Со своим будущим мужем она познакомилась во время учебы в Тартуском университете. Одаренный девятнадцатилетний студент сразу покорил ее своей значительностью. Робкая девушка из простой семьи могла часами заворожено слушать его рассуждения о сверхличной мистике Блаженного Августина, трансцендентной философии Канта, фантазмах Гофмана, русском экзистенциализме Николая Бердяева и теории выбора Мамардашвили. Глубокомысленные речи, наполненные туманным смыслом, ночные пивные посиделки с друзьями, такими же яркими и одаренными, и ощущение своей избранности, принадлежности к некому элитарному кругу – как это все отличалось от ее прежней жизни!

Замужество лишь укрепило уверенность Маши в том, что рядом с ней избранник судьбы. Коля, ее обожаемый супруг, казалось бы, парил над бытом. Любые проявления обыденности он считал не достойной его внимания пошлостью, банальностью, заземляющей свободный дух. Обшарпанные комнаты общежития, жизнерадостных тараканов в душевой и вечный студенческий голод сносил со стоическим достоинством. Что, безусловно, свидетельствовало о натуре незаурядной, если не сказать больше – титанической.

Шло время. Мария окончила университет и устроилась работать учителем в частную гимназию, подрастали дети, Маришка и Игорек, а их отец все так же, с неиссякаемой энергией строил планы своего блистательного будущего. Университет он так и не закончил и подрабатывал на каких-то полуинвалидных работах: то торговцем контрабандного коньяка, то фотографом в воинских частях, то астрологом в газете. Вскормленный на ниве студенческой свободы, он и помыслить не мог о профессиональной работе, с ее рутинным ритмом узаконенного рабства. Однако над всей этой неразберихой по-прежнему витал дух безусловного избранничества, и Мария по-прежнему верила в то, что ее мужу судьбой уготована яркая жизнь. А дальше начались шальные географические броски: Таллинн, Тарту, Питер, Москва, маленькие подмосковные города, названия которых она уже не могла вспомнить, Новгород, опять Москва и, наконец, крохотная, заброшенная в новгородских лесах деревня.

Сюда, подальше от цивилизации, в надежде на творческий взлет Николай первоначально приехал один, а затем из Москвы перевез и свою семью: Машу и семилетнего Игорька (их старшая дочь к тому времени успела закончить шестую по счету школу и, к своей неописуемой радости, поступила в столичный вуз).

Однако не только стремление к деревенской романтике двигало Николаем. Здесь, в небольшой каменной церкви, священником служил Колин отец. Жизнь под теплым родительским крылом предвещала достаток, сытость и покой.

ГЛАВА 4

… НО НАМ С НИМИ НЕ ЖИТЬ

Родителей своего мужа Маша знала почти четверть века, именно столько к моменту рокового переезда в деревню, поближе к родовому, очагу длилась ее супружеская жизнь.

В первый раз они встретились, когда ей едва исполнилось девятнадцать. Встреча с родителями жениха накануне свадьбы – дело обычное. Но для Маши визит к будущим родственникам был сопряжен с особым волнением. Дело в том, что своих родителей Николай не просто не любил, он их искренне ненавидел. Ненависть эту он демонстрировал со всей присущей ему горячностью. И хотя о своем детстве он вспоминать не любил, об отце и матери говорил немногословно, отделываясь коротким и жестким «уроды», каждый раз, когда разговор заходил о прошлом, Николай зверел, ощетинивался, его тонкие губы, подергиваясь, превращались в чуть заметную ниточку, на лице появлялась брезгливость, словно он прикасался к влажной, склизкой мокрице.

Родители Маши были люди простые и добродушные. Выросшая в любви, она и помыслить не могла, что отец и мать могут вызывать подобную неприязнь. Какие-то глупые, пустяковые детские обиды, упреки, подростковые ссоры – все это понятно, но ненависть… Это не укладывалось у нее в голове. Эмоции, которые демонстрировал ее возлюбленный, по своему накалу превосходили все то, с чем до сих пор она сталкивалась, и, безусловно, лишний раз свидетельствовали об исключительности ее избранника. Воображение девушки рисовало мрачные картины семейного насилия, всевозможных издевательств, побоев… Словом, встреча с будущими родственниками вызывала если не ужас, то определенный внутренний трепет.

– Познакомьтесь, это Мария, моя невеста.

Перед Машей стояла очаровательно улыбающаяся, чуть полноватая женщина, с густыми блестящими волосами, крепкими белыми зубами, в изящном шелковом наряде, и скромно одетый, худощавый, средних лет мужчина. Ничего демонического в их облике не было, и даже напротив – родители жениха производили впечатление людей весьма и весьма интеллигентных. Девушка не то чтобы была очарована своими новыми родственниками. Она недоумевала. Глядя на миловидную супружескую пару: робкого Петра Евгеньевича и его бойкую жизнерадостную жену, Нину Петровну, Мария не могла понять чувств жениха.

Вечером был ужин. В тесном семейном кругу, отделенная от мира плотно задернутыми шторами, за столом, покрытым бежевой льняной скатертью, Маша чувствовала себя спокойно и уверенно. Мерно тикали часы в гостиной, в изящном бронзовом подсвечнике оплывали горящие свечи, чуть слышно журчала музыка. Будущий свекор галантно ухаживал, подливая шампанское в хрустальные бокалы, Нина Петровна томно улыбалась, один лишь Николай нетерпеливо ерзал на стуле, явно тяготясь семейным торжеством. В вопросах, которыми засыпала его невесту Нина Петровна, он отчетливо различал подтексты, и, исподтишка поглядывая на Машу, напряженно улыбался, как бы говоря: «Ну, смотри… я же предупреждал!»

– Машенька, ты живешь в общежитии? (Или, милочка, сожительствуешь с моим сыном?) – Денег на жизнь вам хватает? (Состоятельна ли твоя семья, или так, нищеброды… от зарплаты до зарплаты?) – Чем занимаются твои родители? (Они люди нашего круга? Интеллигентные, достойные, в обществе вес имеющие? Или, может, просто неучи-простолюдины?)

Маша на вопросы отвечала обстоятельно, подробно, наивно не замечая ни выразительных ухмылок, ни многозначительных взглядов, коими ее одаривала будущая свекровь. И лишь когда мужчины на пару минут вышли из комнаты и Нина Петровна, подсев поближе к девушке, взяла ее руку и нежнейшим голосом спросила: «Голубушка, ты, я надеюсь, еще девственница?», Маша встрепенулась, неопределенно хмыкнула и настороженно посмотрела на Нину Петровну. Следов безумия, вроде, не видно. Хотя пухлые розовые щеки и светились восторженной сладостью, взгляд будущей свекрови был внимателен и цепок. Женщина подвинулась еще ближе, окутав Машу сладким ароматом дорогих духов.

– Нам нужна девочка чистая. Ты же понимаешь, Коленка, мальчик, у нас единственный, – горячий шепот обжег Машину щеку. – Мы воспитывали его в строгости, но с такой любовью! Все для него… родимого. Коленька рос у нас послушании, в таком послушании… Все мамочка, папочка… – женщина удовлетворенно вздохнула и продолжила, бесцеремонно оглядев Машу с головы до ног. – А волосики-то свои ты зачем высветлила? Крашеная, поди? Не пойдет это. Брови насурьмила чего? И глазки сотри, чистенькой-то оно лучше, лучше… ведь Коленька должен в чистоте жить … с чистотой. И худенькая ты больно, вот и юбочка на тебе висит, как душа в тебе еще держится? Рожать-то как будешь?

Слушая это, Маша внезапно ощутила какой-то первобытный ужас, смешанный с брезгливостью. У нее нехорошо засосало под ложечкой, словно кто-то прикоснулся к ней холодным металлическим лезвием и стал медленно, с наслаждением копошиться внутри.

– Мама, отойди от Маши. Немедленно! Слышишь! – прикрикнул вошедший в комнату Коля.