– А вареники есть?

– Есть. С картошкой и творогом, – удивилась, ещё раз улыбнулась и провела пальцами по его затылку.

– Давай с картошкой, – промычал сталкер в моё плечо.

***

В подоконник мой бьются горошины

Тишину разбивая веселием

Умирали давно понемножку мы,

И, наверное, было спасением

Уматурман «Проститься»

Он остался со мной на весь день. Засыпали в обнимку, переплетаясь ногами и руками под одеялом. Мурлыкал какую–то знакомую мелодию под нос – хоть убей, не могу вспомнить какую. Целовал лицо, гладил волосы и перебирал кожу пальцами.

Проснулась ночью, стало зябко. Повернулась и села на кровати, прикрывшись одеялом. Он стоял у окна, спиной ко мне, опустив руки на подоконник.

– Эй, – тихо позвала сонным голосом.

– Эй, – ответил, повернув голову.

Я выползла из тёплой постели, и подошла к нему, обнимая со спины.

– Не спится? – спросила, проводя носом по лопаткам.

Отрицательно промычал, накрыл мои ладони своими, переплёл наши пальцы. За его спиной не было видно внешнего мира, как будто кирпичная стена – твёрдая, крепкая, надёжная. Развернулся, обхватил моё лицо ладонями, поцеловал нежно и аккуратно. К животу прижался тёплый член, я опустила глаза – в полумраке не разглядеть. Облизнула губы, и потянулась рукой к нему, пробежала пальцами по шелковистой коже.

Подняла голову – смотрел с таким жаром, с такой страстью. Поняла, что пропала ещё тогда – когда открыла дверь соседки и впервые заглянула в тёмные глаза. Поняла, что знала своего сталкера ещё до того, как снизошло озарение.

Медленно опустилась на колени с поднятой головой – остатки гордости. Посмотрела на его достоинство, которое начало подниматься от моего взгляда. Бросила вопросительно: «Помоги».

– Ещё ни разу? – спросил мягко, без издёвки.

– Ни разу, – ответила с кивком, и снова посмотрела на него с интересом.

Он протяжно вздохнул, мягко приподнял подбородок.

– Открой рот.

Я повиновалась, разомкнула губы. Он положил мне на язык два пальца, я облизала их, пососала – горько, но вкусно.

Он провёл ими по головке, та заблестела в отблесках лунного света – так маняще и притягательно. Прикоснулся гладкой кожей к губам, я открыла рот шире и облизнула, причмокнув.

– Вот так, – шепнул напряжённо, – Не торопись. Если не хочешь глотать, скажи.

Пошло, грязно звучали его слова. Подстёгивая, побуждая к большему. Не знаю, почему никогда не делала этого раньше, а сейчас рот наполнился слюной, как у бешеной собаки. Взяла его за основание, провела языком по всей длине, потом рукой вверх–вниз. Стон сорвался с губ моего мужчины, стон удовольствия. И всё это делаю я.

Не стала думать «Как», «Почему» и «Зачем», просто взяла его на всю длину, пока головка не упёрлась в глотку. Чуть неприятно – но жить можно. Он положил руку мне на голову, сжал волосы. Застыл напряжённый, я начала сосать. Сначала неумело, осторожно, боясь прикусить зубами. Потом жадно, быстро, стараясь взять как можно глубже.

Мужской вкус на языке – терпкий, солёный, мускусный. Для женщин должны придумать карамель с этим вкусом – без него, наверное, жить нереально. Сосала, заглатывая, не могла насытиться им. Тугой, твёрдый, гладкий – неповторимый. Обалденный. Сводящий с ума. Оторваться невозможно.

Поняла, что подрагиваю от возбуждения, опустила одну руку по животу к клитору. Начала его поглаживать и не сдержалась – запрокинула голову и громко простонала.

– Что же ты со мной делаешь, – в голосе укор, но он сменился лаской, когда вернулась к прежнему занятию, – Твой рот… Как у… Ангела, – больше простонал, чем сказал, сжав мои волосы до боли.

Я тоже стонала и всхлипывала. Хотела съесть его – именно так. Проглотить целиком, так вкусно мне было. Почувствовала, что он увеличивается, дрожит у меня во рту и замерла на секунду. Хотела закончить, но этой мимолётной осторожности хватило.

Поднял меня рывком за волосы, усадил на подоконник и вошёл до упора. Накрыл рот ладонью, но мне так понравилось, что я нашла его пальцы губами и снова начала сосать, тихо постанывая. Спина прижалась к холодному стеклу, его рука мяла грудь, пощипывала сосок, пока он работал бёдрами.

– Не больно? – прошептал между осторожными толчками.

– Нет, – ответила с его пальцами во рту, и улыбнулась.

Он задвигался жёстче, сильнее. Я запрокинула голову на окно, продолжая сосать его пальцы, стараясь попадать в ритм. Как будто он трахал меня в двух местах одновременно – грязно, возбуждающе, пожалуй, мечта любой женщины. Наклонился к плечу, прикусил тонкую кожу и прижался лицом к волосам.

Спазмы накрыли моментально, живот напрягся, не удержалась – вцепилась зубами в его костяшки. Он вскрикнул, ворвался в меня ещё четыре раза и кончил со мной – я ещё дрожала. Мягко обнял, перенёс на кровать и уложил на постель. Я вдохнула запах, его запах, которым пропитались простыни и одеяло, улыбнулась. Сквозь сон услышала тихое:

«Какой же я мудак»

Скорее всего показалось…

***

Время смотрит спокойно с презрением,

Вы меня уже верно не вспомните.

Опоздавшее ходит прозрение,

По моей гладковыбритой комнате.

Уматурман «Проститься»

– Слушай, я понимаю… – Слава заметно нервничал, пристально разглядывал, будто хотел увидеть какие–то перемены, – Но это такой шанс для тебя.

– Слав, слишком большой объект. Я не работала с такими, и…

– Ты справишься, – перебил он, – Я знаю, уверен.

Я опешила от похвалы – от него редко услышишь тёплое слово. Обычно журил, подначивал, зная мой характер – упёртая, буду делать назло, если подстегнуть. А тут приятные слова.

– Если ты сомневаешься, съездим. Посмотришь обстановку, стены уже стоят – осталась только отделка. Проектировщик хочет что–то необычное, ты что–нибудь придумаешь. И заработаешь на полгода вперёд.

– Не знаю, – вздохнула и отвернулась, – Можно мне подумать немного?

– Хорошо. Отвезти домой?

– Да.

Сидели, как подростки, в машине. Перехватил из магазина, сказал: «Есть предложение». Я же рвалась домой, уверенная, что меня ждут.

Вёл машину, как всегда, уверенно, изредка матеря неосторожных водителей. На заднем сидении поселилось детское автокресло – лишняя шпилька в мою сторону – не захотела рожать, не подарила наследника, а другая сделала это.

Мы молчали, говорить нам было не о чем. После развода все разговоры сводились к делам: помоги, подскажи, бери этот заказ. Помогала. Подсказывала. Брала заказы, поддерживая видимость созданного когда–то вместе бизнеса.

Мать Тереза хренова.

Привёз к дому, выскочил из машины и быстро обошёл её, открыл дверь. Я удивлённо моргнула, но приняла протянутую руку. Ступила на тротуар, двинулась в сторону, направившись к подъезду.

– Подожди! – крикнул в спину.

В два шага нагнал, подошёл в плотную – стало непривычно чувствовать его тело так близко. Быстро посмотрел на окна домов, а потом обхватил лицо ладонями и поцеловал.

Я застыла в шоке, а он просто пытался целовать меня, как прежде. Проблема в том, что «как прежде» уже не будет – язык был слишком вялым, слюны слишком много, а из его рта пахло жареной картошкой и прокисшим кофе. Мягко оттолкнула в грудь, отстранилась.

– В чём дело? – спросил удивлённо.

Никогда ведь не отказывала. Неважно: болит голова, живот, просто нет настроения – всегда давала то, что он хотел. Хотел немного – всего две минуты слабых раскачиваний, облизывание руки и пара толчков. Поэтому, наверное, и давала. Устать от такого «секса» было невозможно.

– У меня есть мужчина, – ответила честно, без обиняков.

Прозвучало даже нагло, дерзко. Мысленно порадовалась – стала смелее.

– Хм, – промычал, убрав привычным жестом мои волосы за уши, – И как зовут?

Я моргнула. Один раз. Потом ещё один. И в третий. Почувствовала, что бледнею, убрала его руки от лица и сжала кулаки.