– Ну и то. Если бы в результате всего этого она попала на меньшую жилплощадь, тогда у нее еще был бы какой-то шанс выиграть суд. А она переехала в другую однушку, где у нее площадь больше стала. Поэтому попечительский совет и дал добро на продажу, понимаешь?

– А, понятно. Нет, подожди, она же сказала, что к сыну переезжает, в трехкомнатную.

– Да мне по барабану, к кому она переезжает! Важно не это, а то, где она будет числиться официально, по документам. Я видел все документы. У нее была выписка из домовой книги по месту новой прописки. Там было написано черным по белому – однокомнатная, площадь – сорок метров. Причем эта однушка на ее имя куплена. Там одна кухня почти как ее бывшая комната. Я же считаю все мгновенно! И вообще, чего ты так нервничаешь? На самом деле это я должен беспокоиться, а не ты. Я же купил квартиру! Но я, если ты заметил, спокоен, как удав. Короче, ты не обижайся, но давай об этом больше не будем.

– Ну да, ладно…

– Я тебе говорю: все нормально. Хотя вообще-то твой шеф правильно тебе хвост накрутил. Если не будешь держать ухо востро, можно на такие бабки влететь – мало не покажется. Ну, все, мне эта долбанная тема уже надоела.

– Василий, я еще вот что хочу спросить…

Наводничий возвел глаза к небу.

– Что?

– Погода сегодня, по-моему, чудо как хороша, не правда ли?

– А-а, да.

– Эта долбанная тема тебя устроит?

– Ха-ха, слушай, а ты вообще кто? Я имею в виду, ты же только сейчас начал квартирами заниматься. А так-то профессия у тебя какая?

– Художник.

– Серьезно?

– А что?

– Да ничего. Просто это сейчас как-то немодно. Вернее, неденежно.

– Я тоже так думаю.

– А что ты рисуешь? Или рисовал?

– В основном мне нравится городские пейзажи писать.

– А, так-так, так-так. Это очень хорошо, это очень кстати. Ты, наверно, все колоритные закоулки в центре знаешь?

– Ну, все – не все, но многие знаю, рисовал. Ты что, решил теперь и в центре квартиру купить?

– Нет, в центре я квартиру уже практически купил. Я же сегодня эту хату на Щелковской, думаешь, зачем взял? Я не так давно купил комнату в двушке на Арбате. Ну, не на самом Арбате, а в том районе, в Кисловском переулке. Во-о-от. Одна комната там моя, а во второй бабка живет. Я ее хочу сейчас отселить. Она давно мечтала на Щелковскую переехать, к дочке. И я с ней уже много раз таскался, квартиры присматривал. Я бабкин вкус точно знаю, поэтому сегодня спокойно взял эту однушку даже без того, чтоб ей показывать. Я и так знаю, что ей понравится.

– А если не понравится?

– Да и черт с ней. Квартира-то моя. Ну продам ее. Еще и наварюсь на ней немножко. Но это все фигня, бабке понравится – это без вопросов. Теперь мне осталось только сделать с ней одновременную куплю-продажу: она мне – свою комнату на Кисловском, а я ей – квартиру на Щелчке. И песец – пушистый зверь: я стану счастливым обладателем двухкомнатной в центре столицы нашей родины, городе-герое Москва. Москве. Как правильно? Ну неважно. Вот такой я молодец.

– А при чем здесь живописные закоулки?

– Это совсем другое. Сейчас скажу. Только давай зайдем, возьмем мою пленку из проявки и фотокарточки.

Василию нравилось называть фотографии на старый лад – карточками или даже фотокарточками. Он считал, это подчеркивает его особую причастность к миру фотографии, подчеркивает его профессионализм.

Он нырнул внутрь заведения «Kodak», Осташов пошел за ним.

– Алиночка, как моя пленка? – спросил Наводничий, подойдя к стойке.

– В порядке, как всегда, – ответила Алина и, отвернувшись, стала перебирать в коробке пакеты с готовыми заказами. При взгляде на крепкую спину Алины Владимиру отчего-то пришло на ум, что из этой девушки вышла бы добрая жена, классическая.

– Что там у тебя на этот раз? – спросила Алина, протягивая Василию пакет. – Что-нибудь интересненькое?

– А ты не посмотрела? Сегодня – просто триллер! – сказал Наводничий. – Сейчас покажу.

Он выбрал из пачки две фотографии. Одну дал Алине, другую Осташову.

– Супер, да?

– Фу-у, какая гадость! – сказала девушка. – Где ты такого скелета нашел? И что с ним этот очкарик старичок делает? Лоб ему, что ли, протирает? Фу, забери назад.

– Это не скелет, это настоящая мумия, – сказал Наводничий, забирая у нее фотографию. – Ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках.

Василий хотел забрать снимок и у Осташова, но тот все еще продолжал внимательно рассматривать его.

– Как тебе карточка? – спросил Наводничий.

– По композиции, да и по всему остальному, безупречно, – ответил Владимир.

– Профессионально, – согласился Василий. – Достигается тренировкой.

– Что-то мне эта мумия напоминает… Где-то я уже такое видел.

– Да, ладно, где ты мог это видеть? Это же эксклюзив! Это знаешь, где происходит? В лаборатории, где тело Ленина обрабатывают. А мумия – это древний скиф. Воин. Ему, может, три тысячи лет сегодня исполняется.

– Клевый юбилей! – сказала Алина.

– А главное, редкий, – сказал Наводничий. – Я большой специалист по редкостям. Ну, все, Алин, мне уже пора. Послушай, кстати, когда же мы с тобой в каком-нибудь другом месте встретимся?

– Ну ты точно специалист… гм, редкостный. Я что ли приглашать кавалера куда-то должна? Ой, ну мужики! Бегают тут, бегают.

– Да, точно, ну мы побежали, – сказал Василий. – Честное слово, времени – ни секунды. Пока. Как говорят украинцы, вже целую вас.

– Куда целуешь? Хи-хи-хи, – Алина толкнула Наводничего в плечо. – Вась! Хулиган.

– А что я такого сказал? Каждый понимает в меру своей испорченности.

Василий с Владимиром вышли на улицу.

– Ну, я – на метро, – сказал Осташов.

– И я, – сказал Василий, и они направились к пешеходному тоннелю, пробитому в доме напротив Ветошного переулка.

– А я думал, ты только на тачках разъезжаешь, – сказал Осташов.

– Когда как. У меня «семерка» есть, я в ремонт ее утром поставил. А вообще-то, мне все равно, на чем ездить. Мне сейчас надо на «Киевскую» – на метро туда уж точно быстрее, чем на тачке. А тебе куда?

– Тоже по прямой, только в противоположную сторону, в Измайлово. На, – Владимир протянул Наводничему фотографию с изображением скифского воина. – Хороший снимок.

– Хочешь – оставь себе. У меня их полно, я в двух экземплярах сделал.

– А, это – для этого, для «Рейтера»? – спросил Осташов и положил фотографию в карман своей рубашки.

– Нет, «Рейтер» покупает только негативы. Ну, или слайды. Им карточки не нужны. Все иностранные конторы только исходные носители покупают. А карточки, я их по нашим газетам и журналам распихаю.

– Так ты в газете работаешь?

– Работал. А теперь сам по себе. Я – стрингер. Не путать с реактивным снарядом «Стингер». Хотя эффект примерно тот же: я стараюсь делать взрывную съемку. Понимаешь, надоело на чужого дядю пахать.

– Очень даже понимаю.

– Нет, ну у меня, конечно, есть ксивы нескольких наших редакций. Но это так, на всякий случай, обычно в корочки никто и не смотрит. Знаешь, какой у меня конек? Я снимаю там, куда не успевают или вообще не могут попасть иностранцы, и они вынуждены покупать у меня съемку. Вот я сегодня поговорил с одним мужиком, который занимается сохранением тела Ленина. И поснимал в их лаборатории.

– Прямо Ленина снял?

– Нет, это пока закрыто для всех, даже для меня. Но я снял, как сохраняют мумию скифа. Там технология сохранения все равно та же самая, так что это тоже эксклюзив. Ты хоть знаешь, что такое эксклюзив?

– Ну, так, да. Сейчас столько слов английских появляется…

– Эксклюзив – это материал, который напечатан только в одной газете и которого нет больше нигде.

– Так ты же сказал, что будешь продавать свою съемку и в «Рейтер», и в разные газеты, и в журналы еще…

– Ясное дело. Сначала по частям продам пленку иностранцам – всем, кто захочет, за баксы. А потом в наши газетыи пущу карточки веером.

– Что-то я не понял, а какой же это тогда эксклюзив?