– И что там?

– Сняли его с занимаемой должности.

– Жалко. Видный такой дядечка. И где он теперь, не пишут?

– На повышение пошел, – сказал Букорев и показал взглядом вверх. – На небо.

Жена охнула.

– Убили, значит?

Букорев прочел ей газетную заметку, в которой сообщалось, что глава города был расстрелян из двух автоматов прямо у дверей мэрии. Убийцы, говорилось далее, бросив оружие, скрылись в неизвестном направлении («Ясное дело, что в неизвестном!» – прокомментировал Букорев), свидетелей преступления нет («Ищи дурака!»), а министр внутренних дел взял расследование под личный контроль («Ха-ха-ха!»). Узнав о кровавой расправе, происшедшей на крыльце мэрии, Константин Иванович подумал, что это, пожалуй… добрый знак. Ведь он, Букорев, предвидел подобное развитие событий. И он правильно сделал, что сбежал в Москву. И, стало быть, все у него в жизни идет, как надо. И, значит, нужно смелее двигаться вперед.

Расхрабрившись, Константин Иванович уже было рискнул взять в аренду небольшой офис и приступить-таки к высечению денег из недвижимости (а коли заявятся какие-нибудь бандюги, думал Букорев, то, что ж, никуда не денешься, придется платить гадам), но тут ему несказанно повезло.

В один из дней жена его, бродя по дорогому супермаркету, – уже не для того, чтобы что-то купить, а так, от скуки, – неожиданно столкнулась с приятелем своей школьной юности. Они обрадовались друг другу, зашли в ресторанчик, где с удовольствием вспомнили былые, беззаботные, веселые деньки.

Приятель расчувствовался. Слово за слово перешли к темам более современным и актуальным. Женщина рассказала ему вкратце о своем житье-бытье и пожаловалась на трудности, с которыми приходится сталкиваться честным людям при учреждении риэлтерской фирмы. И тут выяснилось, что товарищ юности как раз специализируется на помощи предпринимателям и готов оказать всяческое содействие.

Не прошло и недели, как отзывчивый приятель позвонил по телефону и через жену назначил Букореву встречу на площади Победы – чтобы обсудить детали.

В тот памятный июньский день было облачно и душно. Константин Иванович приехал из центра города на троллейбусе №2, приятель жены – на громадном новеньком BMW.

Букорев представился церемонно, по имени-отчеству.

– А меня братаны называют Ребусом, – усмехнувшись, ответил владелец сияющей иномарки. – Ну, давай, Костя, прыгай в тачку, сейчас посидим где-нибудь, побазарим.

Ребус положил руку на руль, и на тыльной стороне его ладони Букорев увидел татуировку в виде схематично нарисованного солнца, которое наполовину высунулось из-за линии горизонта. На среднем пальце Ребуса красовался золотой перстень с крупным черным камнем. «Представляешь, он остался таким же добрым, каким был и в детстве, по нашим временам – просто ангел», – вспомнил Константин Иванович слова жены и тоскливо подумал: «Ангелочек-то, наверно, только что из тюряги выпорхнул».

Ребус дал газу. Нагло подрезая попутные автомобили, он резко перескочил с крайней правой полосы на крайнюю левую, затем, не обращая внимания на запрещающую дорожную разметку, развернулся за Триумфальной аркой и помчал в сторону центра.

Спустя пять минут они уже входили в ресторан. Швейцар подобострастным взглядом проводил Ребуса до зала, где сдал его, как эстафетную палочку, льстивому взгляду метрдотеля. Букорева они, казалось, не заметили вовсе.

Распорядитель зала, получив от Ребуса заказ: «Я ненадолго», – затрепетал, словно кенар, попавший под кошачью лапу. Через секунду он уже несся, лавируя между столиками пустого зала, в сторону кухни. Оттуда послышались крики: «Шустро, дуры, шустро!» – «Уже несем!» – «Я же сказал, шустро».

Посетители уселись за стол. Ребус долго и молча рассматривал Букорева. Тот мялся, оглядывал зал и тоже молчал, не зная с чего начать.

– Мне жена сказала, – промямлил наконец Константин Иванович, – что у вас, может быть… гм-гм… есть возможность помочь с возможными проблемами… гм-гм… по возможности.

– Значит, она за тебя вот вышла замуж? – удивленно подняв брови, сказал Ребус.

Букорев сидел как на иголках.

Наконец Ребус взял со стола бутылку минеральной воды, налил в свой фужер, затем – в фужер Букорева и сказал:

– Ладно. Благодари жену – с тебя я за охрану ничего брать не буду. Живите себе на здоровье. Доставай ручку и записывай адрес. В том районе у меня все схвачено, там тебя никто не тронет.

Так и стал Константин Иванович бизнесменом.

Таким-то образом он и основал агентство недвижимости «Граунд+», куда устроился на работу длинноволосый блондин среднего роста и среднего сложения Владимир Осташов, который, сидя перед компьютером, мысленно задался вопросом о происхождении «этого хренова фирмача».

Устав от сидячей погони то за квартирами, то за клиентами, Владимир закрыл глаза.

В кромешной тьме перед ним возник синий прямоугольник – похоже, экран монитора, на который он напряженно глядел последние три часа, крепко отпечатался в его сознании. Воображаемый прямоугольник, помедлив немного, начал скачкообразно уплывать в черную бездну. Скачкообразность движения заключалась в том, что мираж в пути то исчезал, то затем возникал вновь, но уже оказываясь на большем расстоянии. Двигаясь таким, пунктирным образом, фантом постепенно превратился в точку, а затем мгла окончательно засосала его.

Сначала была тьма. Глухая, кромешная, тьмущая темень.

Затем раздался легкий пластмассовый щелчок, и в бескомпромиссном мраке открылся, словно люк, идеально ровный прямоугольник, заполненный видом обычного московского неба, кое-где чистого и синего, а кое-где пузырящегося облаками. Прямоугольник несомненно был порождением современной оптической техники. Об этом говорили зеленые суставчатые цифры электронного генезиса, которые откуда ни возьмись появились на черном фоне под лоскутом неба. А кроме того, в центре прямоугольника помещались две тонкие квадратные скобки, как бы сообщавшие, что в них должно быть взято главное содержание кадра.

Через несколько мгновений прямоугольное окно в небеса стало медленно опускаться, облака в нем тронулись и неспешно поплыли вверх, и вскоре в обрамлении торжественно воспаряющей небесной ваты в кадре появился жирный сизый голубь, который с меланхоличным видом сидел на какой-то темной поверхности.

Отняв от лица громадный профессиональный фотоаппарат, молодой мужчина откинул со лба прядь русых волос и ласково глянул на могучий объектив. Тот в свою очередь, как бы в качестве алаверды, сверкнул ему выпученным стеклянным оком.

Бесспорно, они были созданы друг для друга. Во всяком случае, вместе они – этот не для баловства сработанный, усыпанный кнопками и переключателями «Canon» и молодой человек в белоснежной сорочке и легком песчаного цвета пиджаке, который ничуть не скрывал его атлетического сложения, – вместе они смотрелись очень гармонично.

Мужчина поправил на плече лямку черного кофра и, с трудом оторвавшись от лицезрения фотоаппарата, поднял голову и устремил невооруженный взгляд в ту сторону, куда минуту назад смотрел через видоискатель.

Фотограф стоял на Тверской улице, спиной к пустующей витрине, а перед ним, за двусторонним потоком автомобилей, высился памятник Владимиру Владимировичу Маяковскому.

Каменная фигура стихотворца напоминала собой парусом выгнутую пятиконечную звезду. Хотя свободного пространства на площади было достаточно, казалось, что поэту этого простора мало, что он рвется на волю. В общем, Маяковский (как, очевидно, и задумывал скульптор) весь был – порыв, весь – бунт и презрение к спокойствию. Дело портил только пошлый голубь, который зиждился на голове бунтаря и выглядел в данной ситуации совершенно непотребно. Глупее здесь смотрелась бы, наверно, лишь ржавая консервная банка с той же помойки, откуда, надо понимать, прибыл и сам пернатый филистер.

Мужчина еще раз навел телескопический объектив на голубя, но на этот раз взял его более крупным планом. Голубь отчего-то забеспокоился. Он начал дергать головой, выставляя вперед то правый, то левый глаз, как будто пытался приложиться к незримой замочной скважине. Голубь словно чувствовал, что за ним кто-то пристально наблюдает, но никак не мог разобрать, кто именно.