На дверном стояке я обнаружил неоднократно закрашенные зарубки, где-то на уровне груди или еще чуть ниже. A-а, вспомнил я, мы же тогда отчаянно росли, и курточка, купленная к началу учебного года, расползалась по швам уже к ноябрьским праздникам, мама ловко научилась надставлять, расширять эти курточки лоскутьями немыслимого цвета — я убежден, что индейцам племени сиу или воинственным ирокезам не доводилось носить столь живописных одежд. Я попытался прикинуть тогдашний свой рост, рост третьеклассника (ага, я был тогда всего лишь на год старше «самостоятельной гражданки Катерины»), вышел на улицу, сделал легкую карандашную отметину на стоявшей посреди двора новенькой дверной коробке, присел, чтоб макушка оказалась вровень с чертою, — и море исчезло.

Исчезло!..

Став ниже сантиметров на сорок, я сумел разглядеть лишь старый редкозубый забор и неубранную ботву на крохотном картофельном поле.

«Но учителя... — с запоздалой обидой подумал я. — Ведь они-то всегда видели море. Почему же нам об этом никогда не говорили? Почему?..»

К двум часам следующего дня, безжалостно выскоблив щеки уже туповатой бритвой и постаравшись придать командировочному своему облачению относительно благопристойный вид, я зашел в здание, которое в этом маленьком, при свете дня казавшемся домашним, городке было видно отовсюду.

Поднялся по лестнице, нашел дверь с табличкой «Первый секретарь Ханты-Мансийского окружкома КПСС Виктор Васильевич Китаев» и, помедлив мгновение, зашел в кабинет.

Китаев звонил по телефону, я тем временем разглядывал карту области, на которой просторно разместился округ, и думал, о чем же буду говорить с первым секретарем.

То, что я помнил про него, имело прямое отношение к бурению на нефть, разведке нефти, ее добыче. А теперь? «Пленум окружкома КПСС. С докладом о проблемах развития сельского хозяйства в округе выступил первый секретарь окружкома партии В. В. Китаев...» Да тут еще и лесные дела, и строительство, и заботы учителей, медиков, хлопоты рыбаков, будни бытового обслуживания, трудности навигации, проблемы коренного населения — и еще, и еще, и еще... Конечно, несколько лет в обкоме партии — сначала замзавом, потом заведующим отделом — помогли прикопить определенный опыт. Но в том-то и дело, что определенный: отдел отраслевой, вел знакомые вопросы нефти и газа. Потом учеба в Москве. Ах, как я жалею, что не расспрашивал его тогда подробно, чему же там учат. Хотя программу представляю — немало моих знакомых прошли через это раскидистое здание на Миусах. Разумеется, углубление политического мышления, взгляд на хозяйственную проблему, исходя из проблем личности, всесторонняя экономическая подготовка. Но главная задача, наверное, все та же — грамотная эксплуатация нефтяных и газовых месторождений, — она определяет стратегию обучения и характер предполагаемых действий тех, кто закончил курс. Любопытно, подумал вдруг я, стал ли он защищать диссертацию? Когда-то, еще в ту первую беседу «под запись», он твердо заявил: «Любой грамотный человек через десять — пятнадцать лет после окончания института способен защитить кандидатскую диссертацию. Но наукой — я убежден — должны заниматься не просто грамотные люди, а люди с идеями. Смелыми научными идеями. И для того чтобы заниматься практической работой, тоже необходимо призвание, может быть, даже талант. Вот ты возьми Лёвина. Посмотришь на него — вроде бы обыкновенный парень, звезд с неба не хватает. Но в бурении — нет ему равных. Почему? Да потому что талант!»

Нет, защитил диссертацию или не защитил — какое имеет значение? — отогнал я праздную мысль.

И Лёвин, старый соперник и товарищ, наверное, не сможет уже помочь Китаеву ни опытом своим, ни своей знаменитой интуицией — у него тоже теперь другая планида, но Геннадий Михайлович Лёвин, давно ушедший из буровых мастеров, командует сейчас управлением буровых работ, погружен в сложное и все же до мелочей знакомое, близкое занятие. А каково тебе, Васильич?..

«Трудно ему», — вспомнил я слова Макарцева.

Трудно... Не самое точное слово, наверное.

И надо же — вот еще что совпало. Даже в родном, главном для Китаева деле далеко не безмятежная пора. На востоке округа, где прославленный Самотлор и тяготеющие к нему месторождения, приспело время, когда буйный, казавшийся неостановимым подъем прекратился, и для того, чтобы обеспечить рост или хотя бы сохранить прежний уровень добычи, потребны хорошо продуманные комплексные меры. И на западе, в Нягани, где все только начинается, располным-полна коробушка неувязок, запутанных узелков, оборванных нитей.

Ситуация, подумал я. Сюжет для производственного романа. Но у романиста есть время, даже если его герои в цейтноте (а в каком уважающем себя производственном романе герои не находятся в цейтноте?). Только цейтнот — это из шахмат, партию можно проиграть, отложить или переиграть; у первого секретаря окружкома вариантов нет. Точнее говоря, вариант всего лишь один, и обозначается он простеньким и ко многому обязывающим словом — справиться.

Как-то в бытность его буровым мастером срочно потребовалось пробурить скважину на самом озере — ученых интересовали пластовые давления в газовой шапке над куполом месторождения. Бетонные дороги тогда еще не пересекли Самотлор, стремительно надвигалась весна, уже дышал, потрескивал лед; скважине суждено было стать первой озерной, и бурить ее предполагалось прямо с ненадежного льда — отсыпать искусственное основание не было никакой возможности. Славы скважина не сулила, особой проходки не обещала, хлопот предстояло вдосталь, да и риск был очевиден: так или иначе, все буровые мастера постарались, чтобы авантюрная эта затея их миновала. Первую озерную скважину построила бригада молодого (что-то около тридцати ему было) мастера Виктора Китаева.

Однако то была частная, конкретная производственная задача.

Сегодня таких сотни — и не только производственных. Раньше я день за днем просиживал или ходил рядом с ним, присматривался к его действиям, вслушивался, как и что он говорит, постепенно понимая логику поступков бурового мастера и смысл пропущенных в деловой скороговорке слов. Теперь так не получится. Круг забот первого секретаря могу лишь смутно представить, не более, хотя и догадываюсь, что род занятий, называемый на языке этого здания туманным словосочетанием «готовить вопрос», включает в свою действующую под напряжением сеть не только все этажи окружкома, но и десятки людей и объектов в самых дальних концах округа. Так что доклад на пленуме, о котором прочитал я в «Ленинской правде» и тема которого неожиданно смутила меня, в конце концов, плод коллективного творчества знающих дело и отвечающих за дело людей.

Да и Васильичу, подумал я, сегодня уже не тридцать, а за сорок, и те, с кем он начинал, прочно стоят на ногах, так что многое зависит именно от них — в сферах самых разнообразных. Слово «отвечать» промелькнуло в размышлениях не случайно, ибо все мы в ответе за то, что происходит или не происходит при нас, за то, что делаем, и за то, чего сделать не сумели: большинству из тех, кто долгие годы оставался верен этому краю, Тюменский Север помог не просто стать на ноги, но отыскать себя — и уже одно лишь это должно было пробудить чувство благодарности, чувство ответственности. Не все складывалось и сложилось так, как хотелось бы, однако причиной тому были не только чьи-то необдуманные решения или экономические просчеты, но и наше собственное неумение или незнание. Предположим, что никто вас не понимает, — но довольно об этом: все ли мы сделали для того, чтобы нас услышали, поняли?..

— О чем задумался? — спросил Китаев.

— Да так. Об уроках.

— Каких еще уроках? — засмеялся он.

— Невыученных.

— В школу опять захотелось? — снова засмеялся Китаев. — Самое время, ага...

«Так почему же они никогда не говорили нам, что из школьного двора видно море? Наверное, им казалось естественным: коль видят они — значит, видит каждый...»

— Тебе не попадались статьи, — спросил я, — со словом «уроки» в названии?