Эта серебряная руда была первой в России. Поэтому в Забайкалье решили строить сереброплавильные заводы. Но строить заводы и выплавлять серебро было некому. И правительство издало указ послать за Байкал «тюремных сидельцев» — воров, разбойников и убийц: в тюрьмах, мол, они только даром едят хлеб.

«Тюремные сидельцы» стали выплавлять серебро. Но ведь и тут надо было кормить хлебом! Значит, кто-то должен его выращивать. Правительство предписало «хлебный оклад исполнять тамошнею пахотою» и для начала отправило в Нерчинск сто семей верхотурских крестьян.

Из шестисот человек в Нерчинск пришло только четыреста: многие в дороге заболели и умерли, некоторых до смерти забил батогами сопровождавший их боярин Петр Мелешин.

Затем на берега Шилки переселили крестьян с Енисея и молодых парней из-под Томска, которые должны были идти в солдаты. За Байкал отправили и не годных к военной службе русских, поселившихся в Польше после раскола церкви. Отправляли их со стариками и детьми, целыми семьями, и потому называли семейскими. Первые три партии семейских были снаряжены в путь сразу же после казни Пугачева. Они путешествовали три года и после многих злоключений одна партия поселилась в Верхнеудинске, другая — на Чикое (теперь село Красный Чикой), а третья — на одном из притоков Селенги, реке Иро. Место на Иро оказалось неудачным, через девять лет переселенцы ушли на Хилок и построили Бичуру.

Тридцать семей «отпочковались» от прибывших на Чикой и образовали село Харауз. Но через сто лет на Чикое снова стало тесновато и четырнадцати семьям пришлось уйти в другие села. Два года они скитались по чужим квартирам. Их заставляли платить не только за себя, но и за «постой» скотины — по рублю с каждой головы. Наконец вынесено было решение вообще не пускать их в дома. А кто, пожалев, пустит — с того штраф три рубля в сутки, а вдобавок двадцать розог. Бедных переселенцев вытаскивали из домов, связывали, тащили в правление.

Неизвестно еще, чем бы все это кончилось, если бы поблизости не проезжал губернатор. Переселенцы послали к нему депутатов, и депутатам повезло: после удачной охоты губернатор был в хорошем настроении и приказал землемеру нарезать земли. Землю им нарезали недалеко от Николаевского, и они образовали новое село — Ново-Салию.

Село Николаевское построили украинцы, выселенные с Кавказа. Ушедшие из Николаевского семьи заложили Тангу. Пришедшие с Чикоя «семейские» образовали Ново-Павловск и Дешулан.

В тот год, когда Бекетов закладывал Нерчинский острог, царь приказал отрубать ворам и разбойникам палец на левой руке и ссылать их в Сибирь с женами и детьми. Однако вскоре пришло разъяснение: надо отрезать не пальцы, а уши. Ссыльные должны были засевать свою и государеву пашню, а без пальцев это делать было не очень удобно. Потом вместе с ушами стали резать ноздри.

Помещикам разрешили посылать в Сибирь в зачет рекрут крестьян, не годных к армейской службе. Помещики стали скупать слепых, глухих, престарелых и подростков и отправлять их за Байкал. Крестьяне, высланные в зачет рекрут, построили Верх-Читу, Бальзино, Тыргетуй, Аргалей, село Александровское, Уикер, Ундинск.

Из Белоруссии пригнали четыре семьи Бурдинских.

Этих выходцев из Польши когда-то купил один минский помещик. Во время восстания в Польше Бурдинские тоже заволновались, и их немедленно отправили пешком за Байкал. Здесь они заложили Завитую.

Села Чащино-Ильдикан и Воробьево основаны донскими и уральскими казаками, высланными за пугачевский бунт.

Основателем двух сел был купец Михаил Сибиряков, высланный из Иркутска генерал-губернатором Трескиным. Купец приобрел несколько рудников и привез для работы крепостных. А горное ведомство «подарило» ему немного горных служителей, приписанных к заводам. После смерти Сибирякова крепостные были переведены в казаки и образовали Нижне-Борзинский поселок, а отпущенные горные служители — село Михайловское.

Когда из Сибири были вызваны охотники селиться вдоль проложенного тракта, они срубили Домно-Ключи, Еравну, Беклемишево.

И, конечно же, очень много сел было построено семьями, пришедшими на каторгу за своими отцами, и каторжанами, отбывшими свой срок. Это они основали Кутомару, Горный Зерентуй, Чалбучи, Шахтаму, Акатуй, Базаново, Александровский Завод, Алгачи и многие, многие другие поселки и села.

Когда наши прадеды обжились и обстроились за Байкалом, многим из них пришлось потом перебираться дальше, на Амур. Это переселение началось через двести лет после закладки Нерчинского острога.

И считалось оно добровольным: ехать туда должен был только тот, кто вытянет жребий.

Горше этого жребия ничего нельзя было придумать. Всякий вытянувший его заранее обрекал себя на нужду и горе.

Для амурских новоселов около Читы (на месте зимовья к тому времени уже вырос город) и около Нерчинска были построены баржи. Но на эти баржи нагружали только войсковую артиллерию, вещи и продукты. Когда темнело, на них тайно брали купеческие товары. А переселенцев сажали на плоты, на которых не было ни балаганов, ни шалашей.

На Амуре баржи, нагруженные самым ценным имуществом, сплавщики загоняли в протоки, переносили вещи на берег и прятали, А потом подстраивали аварию — сажали баржи на мель или пускали на дно, чтобы «спрятать концы в воду». Только за один год так была «уничтожена» половина казенного груза вместе с тридцатью двумя баржами!

Плыли казаки почти без вещей, потому что был приказ: «ни в коем случае не должны брать они всего домашнего, а ограничиваться самым необходимым». Лишь у некоторых были лошади и коровы, но большинство животных в пути утонуло или сдохло от бескормицы.

Никаких исследований для поселения никто не проводил, даже берегов не осматривал. Указывал начальник палкой на берег: «Быть здесь станице!» И часть казаков высаживали. В помощь им для строительства давали солдат. И вот солдаты и казаки начинали разбирать плоты, строить дома. Женщины месили глину, делали кирпичи, дети бродили без присмотра.

Стены клали без пакли и мха — ни того, ни другого не было. Леса хватало только на дома офицеров и состоятельных казаков-урядников. Для остальных из прутьев и глины делали мазанки.

Осенью в обратную сторону потянулись сплавщики, высадившие казаков по Амуру. Казакам было приказано перевозить их от станицы к станице бесплатно. Потом пошла обратная почта: багаж для офицеров и чиновников, дорогие подарки для маньчжур. Дорог между станицами не было, а в каждой станице насчитывалось по пять-шесть полуживых кляч. Они тонули в грязи, выбивались из сил. За промедление попадало начальству, начальство срывало зло на казаках…

Зимовали по три-четыре семьи в мазанках, непросохшие стены которых покрылись плесенью и мхом. Есть было нечего. Зимой почти половина детей умерла. Перезимовали хорошо только те, кто расселился от начала Амура до Албазина. Они ловили осетров и сбывали их в Нерчинск.

Весной вниз снова потянулись плоты и баржи. Теперь поселенцев заставили быть лоцманами. А летом приехал генерал-губернатор Муравьев-Амурский и спросил, сколько сеяли хлеба.

«Не сеяли, — отвечали ему, — делов по уши: возили проезжих, почту, карбазы тянем… Мазанки кругом без окон, вся станица лежит в цынге…» Губернатор не стал об этом писать в Петербург, он написал совсем другое: «Казаки деятельно устраиваются, обрабатывают землю, пашут, сеют и разводят овощи.

Домашнее хозяйство казаков успешно и принимает надлежащее развитие. Сами казаки здоровы, бодры духом, довольны местами нового поселения и обратились уже к местным промыслам»…

Так наши прадеды, освоив Забайкалье, совершили новый исторический подвиг. Несмотря на нужду и лишения, на беспомощность и злоупотребления царских властей, они заселили пустынный амурский край, построив там 50 новых станиц. И в названиях этих станиц увековечили имена отважных землепроходцев, первыми отправившихся на поиски нашего края — Пояркова, Пашкова и многих-многих других.