Прошло уже пятьдесят лет с тех пор, как перестали обирать Чупрова купцы, а он до сих пор не может забыть их. Тогда он только недоумевал, почему это каждый раз он, отдавая им свою добычу, оставался в должниках, как это зюльзинским купцам Мальцеву и Комогорцеву удавалось обвести его вокруг пальца. А теперь, с годами, хорошо разобрался в этой механике.

Эвенки, обремененные ясаком, всегда жили трудно. И вдруг находился «благодетель», который говорил: если хочешь, я тебе могу и товаров, и денег дать вперед, авансом. Но с одним условием: к весне ты мне принесешь тысячу белок по двадцать пять копеек за штуку. Ну, а уж если не сможешь добыть тысячу, не обессудь: за каждую недоданную белку я вычту по рыночной цене.

Не подозревая, какая тут ему поставлена западня, охотник торопливо соглашался на эти условия да еще и благодарил своего «благодетеля». Весной, отправляясь к купцу с восемью сотнями шкурок, охотник думал: «Ну ничего, за восемьсот шкурок все же прилично получу, отдам долг, возьму товаров — глядишь, и ладно будет». Но не тут-то было: оказывается, купец должен из стоимости восьмисот белок вычесть стоимость двухсот белок по рыночной цене. А рыночная цена на них — полтора рубля за штуку. И уже, оказывается, не купец должен заплатить охотнику, а охотник должен приплатить купцу!

Чертыхаясь, возвращался охотник в дырявый чум с новым авансом и еще большим долгом. Ему и невдомек было, что рыночную цену купец поднял специально.

Так обманывали эвеннов-охотников купцы из села Зюльзя, что стоит недалеко от Нерчинска. Так действовал нерчинский купец Кандинский, который держал в своих руках весь край, так поступали сотни других купцов.

Кандинский был хитрее любой лисицы. Он так опутал эвенков, крестьян и чиновников долгами, что они чувствовали себя мухами, попавшими в паутину. Доходило до того, что чиновники месяцами не получали жалованья — его за «долги» забирал купец.

Отец Кандинского был церковным вором и сидел в якутской тюрьме. Сын — будущий купец — за темные дела угодил на Нерчинскую каторгу. Не отбыв срока, этот ловчила вышел на свободу и каким-то образом вступил в купеческое сословие, занимаясь больше разбоем на больших дорогах. Через пятнадцать лет он стал купцом первой гильдии. (Эти степени присваивались не по способности, а по деньгам. Тот, у кого было до двадцати тысяч рублей, считался купцом третьей гильдии, у кого их было до пятидесяти — второй, а у кого было и того больше — первой. Для купцов были заведены бархатные книги, в которых записывался их род, они имели право носить шпагу.)

Все шесть сыновей Кандинского тоже стали купцами первой гильдии. За товарами они ездили в Селенгинск, Иркутск и Москву. Почти все забайкальские охотники отдавали им пушнину за долги, за продукты, взятые вперед. От того, что часто охотники не могли выполнить чудовищных условий — сдать определенное количество пушнины — она доставалась купцам почти даром. Чиновники и судьи были подкуплены Кандинским, так что жаловаться на него было бесполезно.

Когда к добыче золота в Сибири были допущены дворяне и купцы, Кандинский первым открыл прииск. Работали на этом прииске ссыльнокаторжные, а поэтому добыча золота обходилась очень дешево. Получая огромные прибыли, купец стал настоящим царьком: он сам судил и сам расправлялся с неугодными — бил кнутом, отбирал имущество. Одно время у него был даже свой монетный двор.

И лишь когда о темных делах Кандинских появилась заметка в журнале «Современник», который редактировали Чернышевский и Некрасов, их звезда закатилась. Все их устные сделки с охотниками были объявлены недействительными. И тут их доходы сразу уменьшились в пятьдесят раз. А вскоре и все их имущество и дома были проданы с молотка.

(Все знают, что сейчас за границей в моде абстрактные картины. Но мало кому известно, что «отцом» абстракционизма явился как раз потомок нерчинского купца Кандинского, который уехал в Америку.)

Едва сгорела на Нерчинском небосклоне одна купеческая звезда, как ярко вспыхнула другая. Научившись у своих хозяев обманывать и обсчитывать, «выбились в люди» приказчики Кандинских — братья Бутины. (Они жертвовали немало денег на развитие культуры своего края, но это не мешало им оставаться хищниками.)

Бутины, построили в Нерчинске дворец. Да такой, что даже американский путешественник Джон Кеннан, побывавший в нашем крае, ахнул: «Что особенно поражало в городе всякого нового человека, то это роскошные палаты богачей — золотопромышленников Бутиных. Эти палаты могли бы поспорить и с богатыми столичными домами. Представьте пышное частное жилище с изысканными паркетными полами, шелковыми занавесками, с изящными ткаными обоями, с цветными стеклами, блестящими канделябрами, восточными коврами, золоченой, крытой бархатом и атласом мебелью, картинами старой фламандской школы, статуями, фамильными портретами кисти Маковского и с обширной оранжереей с пальмами, лимонными деревьями и тропическими орхидеями…»

В своем описании Кеннан забыл упомянуть о зеркале. А оно стоит того, чтобы сказать о нем особо. В одном из залов бутинского дворца стояло самое большое зеркало в мире. Сделали это зеркало в Италии и привезли его на Всемирную выставку в Париж. За очень большие деньги, удивляя иностранцев, купили это зеркало купцы из неведомого миру Нерчинска. Везли это зеркало по многим морям и океанам и, наконец, попало оно в устье Амура. Здесь для него построили специальную баржу и на ней переправили в Нерчинск.

Прикиньте теперь, скольких людей обсчитали Бутины, у скольких отняли последний кусок хлеба, чтобы сколотить капитал только на одно зеркало!

Лишь после революции все это вернулось к законному хозяину — народу: сейчас во дворце Бутина расположены библиотека и Дом пионеров.

Огромное богатство Бутиных не давало покоя другим сибирским купцам: в купеческой семье всегда, что в волчьей стае во время бескормицы.

Для того, чтобы закупить товары, Бутины нередко занимали у других купцов деньги. И вот однажды все их кредиторы сговорились. Они дождались, когда наступила засуха, и одновременно потребовали с Бутиных долги. Поскольку речки, на которых промывалось золото, пересохли, Бутиным расплатиться было нечем. По законам того времени их объявили несостоятельными и отстранили от дел. Десять лет шло судебное разбирательство. Когда оказалось, что кредиторы были не правы, у Бутиных уже не осталось состояния — его промотал совет, назначенный управлять их торговым делом.

Десятки миллионов рублей украли у народа подрядчики, строившие Великую Сибирскую магистраль. Ленин писал, что она была «Великой не только по своей длине, но и по безмерному грабежу строителями казенных денег, по безмерной эксплуатации строивших ее рабочих».

Подрядчик Кнорре нажил на ней семь миллионов рублей, Березин — пять, Бонди, Сидоров и Сидельников — по три, Салтыков и Молчанов — по два. Хищники поменьше положили в карманы «всего» по нескольку сот тысяч.

Одни из них проматывали награбленные деньги: другие, обладая миллионами, прикидывались полунищими. Таким был, например, иркутский купец миллионер Медведников. Он менял русские товары на китайские, а китайские на русские и при этом из одного рубля делал пять. Вот как описывает встречу с ним один из его современников: «В эту минуту растворилась калитка ворот, из которой вышел Старик с давно уже не бритою бородой, в засаленном сюртуке неопределенного цвета. Старая, пуховая, остроконечная, до бесконечности измятая шляпенка торчала на голове, осененной длинными поседелыми волосами, шейный черный платок и жилет, бывший когда-то полосатым, рекомендовались неподдельной древностью. На ногах козловые сапоги с длинными голенищами прикрыты были солнечного жара слоем пыли, смешанной с сальной глазурью. Этот человек имел физиономию серьезно-угрожающую. Вышедши на улицу, он осмотрелся кругом, взглянул на каменный забор своего замка, вынул из кармана клетчатый бумажный платок, вычистил им нос, снял с головы шляпу, перекрестился и отправился медленным шагом к толкучему рынку, ковыряя простою палкою рыхлую почву улицы».