— Твоя. Навеки твоя. А ты мой. Мой? Правда ведь мой?

Проводив, долго махала рукой с крыльца. Давно Симеона не стало видно, а Арина махала, махала. Замёрзла босая и не было силы уйти.

…Симеон до рассвета бродил по поскотине. Бродил без цели. Пугал уснувших коров. Рассвет встретил у пруда. Хлюпала вода на плицах мельничного колеса. Хлюпала, пробилась на капли. Капли были такими же розовыми, как вчера на огороде у Арины.

— Арина… Арина… — несколько раз повторил Симеон… Имя звучало по-новому. Буднично. Сухо. Ничего не тревожа. Вспомнив, что сегодня косить, Симеон пошёл домой. Навстречу из проулка вышел солдат. Шинель внакидку. Фуражка армейская. За спиной вещевой мешок. Лицо запылённое, худое, обросшее. Симеон хотел пройти мимо, но что-то показалось знакомым в солдатском лице. Вгляделся.

— Кирька? Кирюха! Неужто ты? — протянул другу руку.

Видно, рад Кирилл неожиданной встрече, а руки не подал. Как-то странно, боком прильнул к Симеону. Голову наклонил и скульнул по-щенячьи. И Симеон заметил — рук-то у Кирюхи нет. У Кирьки? У первого силача на селе!

Люди обступили Кирюху. Высокая, костистая старуха, в чёрном платке пробилась к нему.

— Кирюшенька, родненький, Николая-то нашего давно видал? Пятый месяц весточек нет.

— Видал, бабушка Степанида, — и опустил голову.

— Неужто убит?

Расступился народ. Простоволосая, растрёпанная жена Кирюхи повисла на шее мужа, припала к груди. А Кирилл извернул штопором плечи, откинул назад голову. Колыхнулись и свисли пустые рукава.

— Братцы! Закурить дайте. Душа зашлась, — просил Кирилл.

А где там закурить? Кругом кержаки.

Тут Симеон увидел Арину. Она стояла в стороне и, прижав руки к груди, смотрела то на Кирилла, то на него. Наверно, хотела спросить про Никифора, но только шевелила губами и плотнее прижимала руки к груди.

Симеон повернулся и побежал — от Кирюхи, от войны, от Арины. Возле дома его встретила Ксюша.

— От дяди весточку получили. В избе человек ждёт.

Сысой, как и многие в этом краю, не любил суеты железной дороги и предпочитал ездить на лошадях: кони свои, корм у дороги, а времени не занимать. Времени хватало всегда. Расседлает лошадей у какой-нибудь речушки, рыбёшки половит, сварит ушицу, выспится на свежем воздухе, а утром чуть свет снова в дорогу. И в каждом селе какое-нибудь заделье: где о дёгте с мужиками договорится, где холсты закупит у баб.

На этот раз лошади были чужие — Ваницкого, и время поджимало: надо поспеть в город прежде Устина. Непременно прежде его. Добравшись до станции, Сысой отпустил людей с лошадьми и сел в поезд. Махорочный дым сизыми облаками тек по вагону. Сысой с непривычки кашлял и выбравшись в тамбур, открывал дверь, садился на ступеньки.

Поезд тащился медленно, паровозик надсадно пыхтел, стеля за собой длинный дымный хвостище. Сысой смотрел, как медленно проплывают мимо вагонов телеграфные столбы, деревни с огородами, желтые казармы путейских рабочих, и вспоминал события последних дней.

После бегства Устина Аркадий Илларионович позвал к себе в кабинет Сысоя, притворил дверь и спросил:

— Ты, знаешь, где село Рогачёво?

— Как же, знаю.

— Так вот, один мужик оттуда, Устин Рогачёв, открыл новый золотоносный ключ.

— Да ну? Богатый? — вскинулся Сысой.

— Не хочешь ли в компаньоны записаться? — Ваницкий погрозил пальцем. — Смотри у меня. Бедный этот ключ или богатый — мне его надо купить.

Обычно Аркадия Илларионовича понять не просто: скажет — беги, а пообмыслишь, выходит, надо ему чтоб на месте стоял. Но в этот раз Ваницкий шёл прямо к цели.

— Конечно, надо, — заторопился Сысой. — Чужой прииск в соседях — заноза. Там и порядки свои заведутся, и вообще, для округления хозяйства.

— Спасибо за моральную поддержку, Сысой Пантелеймонович, — съязвил Ваницкий. — Но я тебя звал не за этим. Окажи мне услугу, купи у Устина его находку.

— Запросто. Только вот денег наличных нет.

— Деньги я дам, но с условием: ты покупаешь участок и продаешь его мне.

Помнит Сысой, как метнулась шальная мысль: «Только б купить, а там посмотрим».

А Ваницкий продолжал:

— Часа два назад Устин уехал с прииска по дороге в «жилуху», как у нас говорят. Подписывай купчую и получай особый задаток.

Уж так не хотелось Сысою подписывать купчую. Ваницкий, видно, заметил промедление Сысоя и прикрыл бумагу с деньгами ладонью.

— Не неволю, Сысой Пантелеймонович. Свет не клином сошелся.

— Да что вы, Аркадий Илларионович, с радостью подпишу.

Радости мало, но за Сысоем грешки. У Аркадия Илларионовича в сейфе поддельный вексель Сысоя. Не согласишься, вексель будет в суде. Сам Ваницкий про вексель молчал, а его адвокат раза два напоминал. Приходится соглашаться.

— Та-ак. Может случиться, что Устин заупрямится…

— Пусть попробует. Я к нему прилипну, как репей к хвосту. Мне бы только узнать, где тот ключ, а там я сейчас же в город, в управление горного инженера и заявку прямо на вас, а Устин утрись кулаком.

— Меня не интересуют подробности. Прииск я покупаю у тебя и в твои дела с Устином Рогачёвым вникать не намерен. Желаю успеха. Люди и лошади у крыльца.

…Сысою повезло. Он быстро настиг Устина и, казалось, сумел войти в доверие. Но ночью Устин сбежал.

— Это чертов каторжник его подучил, — шептал тогда сквозь зубы Сысой. — Ну попадись ты мне — шкуру спущу…

Шесть дней колесил Сысой по тайге в поисках Устина. Увидит вдали дымок и к нему. Доберется — никого нет возле костра. Заметит на гребне горы человека — по обличию вроде Устин. Окружат гору Сысоевы люди, все тропки с неё перекроют, а заберутся на гребень — опять никого.

Измучил людей и сам измучился до того, что с коня валился. Когда вышли продукты, пришлось выбираться в село Притаежное, что раскинулось в сорока верстах от Рогачёва, и тут неожиданно отыскался Устин.

— Пять дней назад на двух лошадях в город проехал, — сказал Сысою знакомый лавочник.

Не дав отдохнуть людям, помчался Сысой в погоню.

— Какая нечистая понесла в город Устина? — терялся в догадках Сысой. — Заявку решил оформить? Да кто ж его, сиволапого, надоумил? Каторжник? Ну погоди у меня…

Все больше и больше росла у Сысоя злоба на ненавистного чёрноусого каторжника.

Приехав в город, Сысой прямо с вокзала отправился в управление окружного горного инженера. Тут его ждал удар.

— Устин Рогачёв? Вчера приходил.

— И сделал заявку? Разрешите её посмотреть.

— К сожалению, Сысой Пантелеймонович, она уже у господина окружного горного инженера.

«И тут опоздал. — Опустив голову, Сысой вышел из управления. — Днем бы раньше… Можно было умаслить, задержать заявку. Эх, неудача какая. И купчая лопнула, и задаток надо вертать, да ещё Аркадий Илларионыч поди кричать зачнёт. Эх, кабы они ещё не вернулись в город. Кабы их дела на прииске задержали».

Подходя к дому Ваницкого, Сысой задержался на широких гранитных ступенях подъезда. Повертел, зажмурившись, пальцами. Погадал. Вышло: не приехал. Ободрённый, открыл дверь с зеркальными стёклами, уверенно спросил у лакея:

— Господин Ваницкий ещё не приехали?

Лакей быстро оглядел запылённую поддёвку Сысоя, грязные сапоги и почтительно поклонился.

— Приехали-с. Как прикажете доложить?

Прислуга Ваницкого приучена относиться с почтением к посетителям в запылённой одежде. Сегодня утром пришёл мужичишка в продранных броднях, а хозяин принял его как лучшего гостя. Запёрся в кабинете и приказал: «Час буду занят. Кто бы ни спрашивал, ко мне не пускать». Сам управляющий банка ждал целых пятнадцать минут.

— Просят пройти, — сообщил, вернувшийся лакей. Но когда Сысой ступил на красную бархатную дорожку, лакей так же почтительно поклонившись спросил — Может, угодно пообчиститъся малость? Тогда покорно прошу вас направо.

Сысой оглядел свои запылённые сапоги и смутился совсем.