Воровский заверил гостя, что решение съезда они выполнят. Как только он выберется из «казенной санатории», сразу же примется за работу. Пока еще мало удалось сделать: устраивал семью. С комитетом связался. Но вот вынужден жить на казенный счет… Думает скоро выбраться отсюда.

В августе у Воровских родилась дочка. Вацлав Вацлавович узнал об этом еще в больнице. На клочке бумажки он написал несколько слов для жены: «Поздравляю, но не завидую. И как тебе не стыдно с девчонкой связываться? Целую».

В конце августа Воровский вышел из больницы. Он еще больше ссутулился. Бледность лица оттеняли темные усы и сильно отросшая в больнице борода. Но глаза светились.

Он долго рассматривал свое чадо — маленький живой комочек, завернутый в пеленки. Сокрушенно покачивая головой, он полусерьезно, полушутливо говорил, что раз не сумела родить наследника, то спасибо и на дочке. И тут же выбрал ей имя: Нина.

Начались трудовые будни. Воровский внимательно знакомился с решениями V съезда РСДРП и был очень рад, что сторонники Ленина на этот раз оказались в большинстве. По вопросу об отношении к буржуазным партиям, думал Воровский, принята наша резолюция. Только так: «Врозь идти, вместе бить». Но теперь либералы показали свое настоящее нутро. Они больше не будут бить. Как это говорил Ильич: «Либерализм стремится прекратить революцию, пролетариат— довести ее до конца».

Воровский идейно возглавил Одесский комитет РСДРП. В это время в него входили по два представителя от четырех партийных групп: Пересыпской, Дальницкой, Портовой и Городской. Условия работы комитета были трудными. Полиция шныряла по пятам.

После июньского переворота, когда II дума была разогнана царем, социал-демократическую фракцию сослали в Сибирь. Одесская партийная организация несколько раз проваливалась. Большевистские кадры были значительно обескровлены, работать стало трудно, но работа все же продолжалась и велась даже более активно, чем в некоторых других местах России. И в этом, конечно, немалая заслуга Воровского, который вовремя перестроил деятельность Одесского комитета РСДРП, правильно распределил партийные силы по разным партийным организациям, наладил регулярную работу типографии. Комитету удалось выпустить четыре номера нелегальной большевистской газеты «Одесский рабочий».

Воровский хорошо маскировался. Слежки за ним не было вплоть до 19 января 1908 года, когда секретная агентура департамента полиции натолкнулась на печатное приложение к нелегальной газете «Одесский рабочий» № 1, вышедшее раньше газеты. Приложение было посвящено целиком третьей годовщине 9 января.

Охранное отделение встревожилось не на шутку и стало более тщательно просматривать почту из Петербурга в Одессу и обратно. 7 апреля 1908 года полиции удалось расшифровать химический текст письма ЦК РСДРП Воровскому.

После расшифровки письма департамент полиции 22 мая 1908 года писал в Одессу о том, что ЦК сносится с местной организацией РСДРП через Воровского, проживающего по адресу: Одесса, Карантинная, д. 10, кв. 38.

Помимо связи с ЦК, Воровский поддерживал постоянный контакт с В. И. Лениным. В письмах и через специальных агентов Владимир Ильич информировал Воровского о партийных конференциях, давал директивы, обращался с разного рода просьбами.

«Дорогой друг! Спасибо за письмо, — писал Ленин Воровскому в июле 1908 года. — Ваши «подозрения» оба неверны. Я не нервничал, но положение у нас трудное, надвигается раскол с Богдановым. Истинная причина — обида на резкую критику на рефератах (отнюдь не в редакции) его философских взглядов. Теперь Богданов выискивает всякие разногласия. Вытащил на свет божий бойкот вместе с Алексинским, который скандалит напропалую и с которым я вынужден был порвать все сношения.

Они строят раскол на почве эмпириомонистической — бойкотистской. Дело разразится быстро. Драка на ближайшей конференции неизбежна. Раскол весьма вероятен. Я выйду из фракции, как только линия «левого» и истинного «бойкотизма» возьмет верх».

«Обязательно устройте так, — писал Ленин, — чтобы могли съездить за границу. Деньги вышлем на поездку всем большевикам. На местах дайте лозунг: мандаты давать только местным и только действительным работникам. Убедительно просим писать для нашей газеты. Можем платить теперь за статьи и будем платить аккуратно»[18].

В заключение письма Ленин просил Воровского узнать о каком-либо издателе, который взялся бы издать его книгу по философии (Ленин имел в виду свою книгу «Материализм и эмпириокритицизм»).

Вскоре Воровский с семьей выехал на дачу. Он снял комнату и веранду на даче Балиховой, под Одессой, на берегу моря. Дора Моисеевна с маленькой Ниной могла теперь целые дни проводить на воздухе, в саду или у моря.

Вацлав Вацлавович сам любил проводить время на берегу. Вернувшись из редакции «Одесского обозрения» (так стала называться с конца 1907 года газета «Новое обозрение»), он забирал жену, и они вдвоем садились на берегу моря и отдыхали, наслаждаясь солоноватым морским воздухом.

Под тихий шум прибоя Воровский любил мечтать. Поджав колени к подбородку, он давал волю своему воображению. Он представлял себе, как освобожденный человек начнет штурмовать небо, проникать в неведомый мир. Как только построит на земле счастливую жизнь, так и устремится ввысь…

Но Дора Моисеевна, смотревшая в эти минуты на вещи более реально, спускала Вацлава Вацлавовича к земным интересам. Она говорила ему, что все это так далеко, а пока его впереди ждет тюрьма, ссылка и еще бог знает что!

Тогда мысль Воровского делала крутой поворот: он сразу становился серьезным. В глазах вспыхивали колючие огоньки. Он отвечал жене, что по крайней мере знает, зачем живет, что хочет, чего добивается. «Посмотри, вокруг нас сколько людишек из кожи лезут, чтобы получить орден в петлицу или подняться ступенькой выше. Подличают, подставляют друг другу ножку, лижут пятки своему начальству. И все это затем, чтобы поплотнее набить себе брюхо. Право, смешно. Нет, дорогая, жизнь нам дается не для этого. Человек — это борец, созидатель. Мы должны так устроить жизнь, чтобы всем было хорошо, свободно, сытно, весело. А добившись этого, человек покажет, на что он способен! Он полетит штурмовать Луну и Марс. Он построит корабли, способные в один миг покрывать сказочные пространства. Ты говоришь, что не доживем до тех времен? Ну и что же? Зато дети наши будут чудесно жить! Они вспомнят о нас, чернорабочих, расчищавших им путь».

Перед ним расстилалась широкая водная гладь. Море отдыхало, нежась под косыми лучами солнца. Глядя на раскинувшееся море, Воровский невольно думал: «Вот и русский народ также мил и спокоен, тих и приветлив, как это море. Но появится опасность, набежит тучка — и он весь ощетинится, зашумит и ринется в бой. Сейчас народ «усмирили». Но надолго ли? Пройдет совсем немного времени, и он снова возьмется за оружие!..»

Однажды в августе, усталый и бледный, Вацлав Вацлавович вернулся из редакции позднее, чем обычно. В окнах соседских дач уже вспыхнули огоньки. Как всегда, у калитки его встретила Дора Моисеевна со спящей Ниной на руках. Воровский обнял жену, нежно поцеловал дочку и направился в комнату, где ждал его ужин.

Вацлав Вацлавович был чем-то озабочен. Дора Моисеевна заметила это сразу: достаточно было взглянуть, как муж нервно поглаживал свою бороду. Тонкие длинные пальцы его вздрагивали. Она не ошиблась. Вацлав Вацлавович действительно нервничал. На вопрос жены он ответил, что ему кажется подозрительным субъект, появившийся недавно на их улице. Этот человек пристально следил за дачей Балиховой. Не за ним ли? Если так, придется переехать в другое место.

Дора Моисеевна подала Воровскому письмо и сказала, что оно было распечатано, а затем вновь заклеено. Воровский надорвал конверт — почерк Надежды Константиновны.

«Дорогой друг, — писала Н. К. Крупская, — давно уже получили ваше письмо, но у нас сейчас такая полная неопределенность, что неизвестно, что отвечать. Внутренние отношения совершенно ненормальны, работа стоит. Должно состояться Б. Ц., которое примет какое-либо решение. Мы ожидали, что оно состоится гораздо скорее, чем это оказалось на деле. А до тех пор все остается под знаком вопроса… Вопрос о конференции еще не получил никакой санкции. Трудно будет предпринять что-либо: организации страшно разгромлены, на Урале пустое место,