— Сказывай, что на Дону? Пошто сюда бежал, батько?

— Зрада великая, браты… Атаман Лукьян Максимов с донской старшиной предали нас. Ночью, как тати, ударили в спину… Подмогу у вас просить хочу.

— Дадим допомогу, батько! Все, как один, поднимемся! Зараз войсковую раду скличем! — загорланили, перебивая друг друга, казаки.

Булавин, выждав, пока крики немного затихли, произнес:

— Бью челом всему низовому товариству и прошу дать походные пушки и с нами за правду постоять, как было искони между нами, казаками, единомысленное братство… А дело нам до бояр да до панов, которые неправдою живут, а нас всех обижают. А нам, всех рек казакам, жить всегда в добром совете и вольности наши казацкие оберегать купно!

Запорожцам речь атамана пришлась по душе, они снова зашумели:

— Любо, любо! Станем купно за вольность! Дадим пушки! Побьем панов и арендарей!

Булавин поклонился буйному товариству, вставил:

— На вас в полной надёже я, браты… А что скажет старый черт кошевой Финенко? Не с пустыми руками надо идти на Дон, а оружие и порох в войсковой скарбнице…

— Коли не даст, так скинуть его с кошевья к бисовой матери! — предложили скорые на решения сиромашные.

— А кого ж кошевым мыслите? — осторожно задал вопрос Булавин. Кто вам годен?

Казаки сразу отозвались:

— Костя Гордеенко. Костю кричать станем. Костя преград чинить не будет.

Булавин подробно расспросил сиромашных о всех запорожцах, на которых можно положиться, и пришел к выводу, что Зерщиков прав: Костя Гордеенко в самом деле оказывался наиболее подходящим кошевым.

Кондратий Афанасьевич отправился к Гордеенко. Тот недавно женился, жил близ Сечи на хуторочке и встретил бахмутского атамана приветливо.

Константин Гордеевич Головко, или Костя Гордеенко, как звали его казаки, широкоплечий великан, буйный и дерзкий на язык, со шрамом на лице, оставшимся после азовского похода от кривой янычарской сабли, не был уже, как прежде, вожаком сиромашных. Втайне завидуя богатым сечевым старикам, Костя успел обзавестись крепким хозяйством, стал корыстолюбив и прижимист. Но, зная, какую силу в Запорожье представляют сиромашные, он на виду всегда поддерживал их требования, чем и снискал доброе о себе мнение.

Дом Гордеенко содержался в чистоте и порядке, В горнице тепло, уютно. Костина проворная жинка в цветном сарафане и желтых сафьяновых. сапожках пекла блины. На столе, покрытом вышитой украинской скатертью, стояли и сулея со старой пенной горилкой, и жбан с брагой, и рыба, и сметана. Костя наполнил кубки горилкой и, глядя на гостя чуть косящими и хитроватыми глазами, произнес:

— Бувай здоров, атаман! Рад, ей-богу, видеть тебя у нас.

— Будь здрав и ты, Константин Гордеевич!

Казаки чокнулись. Выпили. Принялись за блины.

Гордеенко сказал:

— С Дону давно идут о тебе добрые слухи… Знаю, как ты Долгорукого князя побил и как старики, собачьи дети, зраду учинили и промысел над тобой творили… Одного не разумею, — он хитровато прищурился, — кого донские старики более страшатся, царя или голоты?

Булавин высказался без утайки. Донскую голытьбу приводить в Черкасск он не собирался. Тайного договора с войсковым атаманом и старшиной не нарушал. Совершая предательство, атаман и войсковые старшины хотели прежде всего оправдаться перед царем, свалить всю вину за убийство Долгорукого на Булавина и его вольницу. Теперь же, конечно, он соберет голутвенных и поведет их на Черкасск. Расправы за измену старикам не миновать.

— А хиба ж все войсковые старики заедино? — полюбопытствовал Гордеенко.

— Не все. Есть среди них и честные, в измене неповинные. Я с их согласия в Сечи у вас ищу помогу…

— Кто ж там из стариков за вольность ратует?

— Зерщиков Илья Григорьич первый.

— Зерщиков? — удивленно поднял брови Гордеенко. — Ну, коли он с тобою вкупе… удача быть должна. Зерщиков без пользы палец о палец не ударит. — Он снова наполнил кубки горилкой. — За твою удачу, атаман!

Булавин выпил и, чувствуя, как отяжелела голова, отставил кубок в сторону. Гордеенко заметил, сморщился:

— Э, негоже! Казаки пьют, пока сидеть могут…

— А у меня уже той мочи не стало, — попробовал отшутиться Булавин. — Не приневоливай, Константин Гордеич… Мне с тобой еще о делах гутарить надо…

— Успеем, куда нам спешить-то? — И Гордеенко потянулся с кубком к Булавину. — За дружество, за счастье, за славу нашу казацкую!

А потом, когда Булавин рассказал о своих планах и встречах с запорожской сиромашней, Гордеенко пообещал:

— Коли меня кошевым на раде прокричат, охотное войско запорожское поднять тебе дозволю и на Дон идти никому возбранять не буду… порох и свинец из войсковой скарбницы дам… А когда соберешься в силах и пойдешь к Черкасскому, пошлю допомогу покрепче и пушек для осады… Я вольным людям всегда радею.

Булавин, поблагодарив хозяина за добрые намерения, признался:

— Еще опасаюсь, как бы гетман Мазепа подсылки в Сечь не сделал, чтоб меня схватить, или иной шкоды не учинил?

Гордеенко заверил:

— Того у нас не бывает, атаман. Пан Мазепа универсалы сердитые пишет, а тронуть никого не посмеет без нашего согласия… А мы за тебя единодушно постоим!

…После того как Костя Гордеенко был избран кошевым атаманом, войско запорожское приговорило; никому донского атамана Булавина не выдавать, в помощи донских казаков обнадежить, охотного войска запорожского не задерживать.

Булавин заложил свой стан сначала в Тернах на реке Самаре, а затем перебрался в Кадак.

Именно в это время Булавин написал первое обращение ко всем атаманам и вольным людям:

«Атаманы молодцы, дорожные охотники, вольные всяких чинов люди, воры и разбойники. Кто похочет с военным походным атаманом Кондратием Афанасьевичем Булавиным, кто похочет с ним погулять по чисту полю, красно походить, сладко попить да поесть, на добрых конях поездить, то приезжайте в Терны на вершины самарские»[13].

Вскоре эти «прелестные» грамотки стали обнаруживать и в донских станицах, и на всех дорогах и шляхах, и под Воронежем, и под Тулой, и под Тамбовом.

Пока Кондрат Булавин устраивался в Кодаке и собирал охотное войско, между Малороссийским приказом в Москве, киевским воеводою князем Дмитрием Михайловичем Голицыным и украинским гетманом Иваном Степановичем Мазепою велась деятельная переписка о том, как быстрей и лучше «изловить вора Булавина и разорить его воровское собрание».

ГРАМОТА ИЗ ПРИКАЗА ГЕТМАНУ МАЗЕПЕ

«Декабря 20-го числа 1707 года будучие из Сечи казаки сказывали: приезжали-де в Сечу из Кадака вор Булавин с товарищами, и для того их приезду была в Сече рада, и в раде читали письмо. И просил он Булавин войско запорожское себе в споможение, чтоб учинить бунт в великороссийских городах… И тебе нашего Царского Величества верному подданому Войска Запорожского обоих Сторон Днепра гетману и кавалеру Ивану Степановичу от себе в Сечу к кошевому атаману и ко всему поспольству по рассуждению своему писать, дабы они вышеписанного вора велели поймать, а поймав прислали б его за крепким караулом к тебе. Также, чтоб к возмущению бунта свою братью запорожских казаков они не допустили. И которые к тому злу обще с ворами явятся, и они б тем людям чинили наказание по войсковым правам. А когда тот вор Булавин с товарищами пойман будет, его прислать, оковав, за крепким караулом в Москву».

ПАМЯТЬ ИЗ ПРИКАЗА БОЯРИНУ СТРЕШНЕВУ

«Января 20-го дня 1708 года писал войска Запорожского обоих сторон Днепра гетман Иван Степанович Мазепа, Посылал он нарочного посыльщика с письмом в Сечу к кошевому атаману и ко всему поспольству, повелевая им, дабы они выдали из фортеции Кадацкой донского бунтовщика Кондратия Булавина с его единомышленниками, и, сковав их, прислали с тем же его посланным. И когда с тем его письмом посланец в Сечу приехал, и в общей их войсковой раде по обыкновению то письмо было чтено, тогда все единогласно хотя и постановили того бунтовщика выдать, а на другой день собралися в другой раз на раду и первое свое постановление о выдаче тех преступников неистовые голоса пьяниц и гультяев переменили, понеже они большим числом превосходят добрых и постоянных людей. А сказали-де, что в Войске Запорожском никогда того не бывало, дабы таковых бунтовщиков выдавать. В одном только явили будто свою верность: послали есаула с коша в Кадак к полковнику тамошнему с письмом, дабы он все гультяйство, которое почал к себе прибирать тот бунтовщик Кондратий Булавин, разогнал. И ему бунтовщику приказал бы, чтоб он в Кадаке смирно жил, гультяйство к себе не собирал и ничего враждебного и вредительного против его, Великого Государя, не починал».