Новгород тоже волновался, но чувства, вызывавшие в нём эти волнения, были совсем не те, что в родах:

Понимал народ новгородский, что с прибытием единого правителя всех родов приильменских — конец его вольности. Должен будет он подчиниться иной воле, придётся каждому в Новгороде склонять свою гордую голову пред властью пришельца...

Однако новгородцы видели, что не смогут они идти против всех, не охладить необычайное воодушевление, охватившее весь народ приильменский.

   — Беда нам всем будет! — шушукались в Новгороде притихшие вечевики. — Ведь князь единый не то, что посадник выборный.

   — Известное дело не то! Его, коли не люб, не ссадишь...

   — Нажили мы на свою голову!

   — Да, теперь уже ничего не поделаешь, призвали, так терпи...

Но недовольных всё-таки было меньшинство.

Устали и новгородцы от постоянных кровопролитных распрей, да и у всех ещё живы были в памяти слова Гостомысла. Он жил в сердцах народа, все наизусть знали его пророческие слова, помнили клятву, произнесённую у одра умирающего и не решались преступить её...

В томительном ожидании прошло много дней. Неизвестность томила и новгородцев, и старейшин, и даже родичей, то и дело наведывавших в Новгород, ждавших вестей из далёкой Скандинавии.

Наконец пришли эти желанные вести.

Громко звонил в Новгороде вечевой колокол, собирая на этот раз не одну новгородскую вольницу, а весь народ приильменский на совет о делах важных, касающихся избрания правителя над своей обширной страной.

Молчаливые, мрачные сошлись вокруг помоста вечевики. Всем казалось, что даже сам колокол звучал каким-то грусть наводящим заунывным звоном, а не прежним весёлым, радостным...

После Гостомысла никого не хотели иметь новгородцы своим посадником, по крайней мере до тех пор, пока жива ещё память об усопшем мудреце. Поэтому вечевой помост заняли находившиеся в Новгороде старшие и степенные бояре, посланные соседних племён — старейшины родов и концевые и пятинные старосты.

   — О чём речь-то пойдёт на вече? — послышались вопросы из толпы.

   — Если послы вернулись, пусть рассказывают!

   — Да, верно, пусть рассказывают, как на самом деле было.

   — Мужи и люди новгородские, — громко заговорил старший из бояр, — действительно пришёл посланец от старейшин, наших и будет вести речь к вам да имени тех, кого послали вы к варяго-россам.

   — Слушаем! Слушаем! — раздалось со всех сторон.

Бояре и старейшины расступились, пропуская вперёд величавого старика, одного из бывших в посольстве славян к варяго-росским князьям.

   — Слушайте, мужи новгородские и людины, слушайте и запоминайте слова мои, — заговорил он зычным, твёрдым голосом: — По указанию мудрого посадника Гостомысла и по воле вече, пошли мы за Нево к племени варяго-росскому, к трём князьям, Рюрику, Синеусу и Трувору. Труден наш путь был по бурному Нево и опасным фиордам, но Перун хранил нас от всех бед в пути и напастей. Невредимыми достигли мы стран, откуда не раз приходили к нам «гости», и везде принимали нас с великою честью. Зла не видали мы ни на пути, ни в городах прибрежных, волос не упал с нашей головы!

Вече замерло в ожидании, что скажут дальше послы.

   — И нашли мы по слову Гостомысла трёх князей варяго-росских. Знаете вы их всех, были они здесь в наших местах, когда войною на нас шли. Нашли мы их и низко-низко поклонились им.

   — Ну, зачем же низко! — крикнул один из вечевиков.

   — Так повелело нам вече, — возразил ему посланец и продолжал: — Чувства, которые испытали мы тогда, словами нельзя передать. Грозным, могучим, но и милостивым показался нам этот великий воин. Нет у нас на Ильмене таких. Высок он ростом и строен станом. Белы, как первый снег, его одежды и, как солнечный луч, блестит рукоять его меча. Осанка Рюрика величественна, высоко он носит свою голову, и твёрдая воля видна в его взгляде. Счастлив будет народ приильменский под его рукой, получит он правду свою, и в правах сокрушены будут все виновники бед наших.

   — Так говори же, согласились ли братья княжить и владеть нами! — загремело вече.

   — Послы умолили Рюрика, он стал нашим князем и скоро будет среди нас со своими дружинами. Готовьтесь, роды ильменские, встретить своего повелителя — князя, носителя правды, защитника угнетённых и грозного судью всех.

Посланец замолчал, молчало и вече. Все были готовы выслушать это известие, все чувствовали, что так и должно быть, но вместе с тем каждому вдруг стало жалко утрачиваемой вольности. До этой минуты каждый и на Ильмене, и в соседних племенах, был сам себе господин и другой воли, кроме своей, и знать не хотел.

Теперь, с призванием князя, всё это рушилось. Вечевики понимали, что воля, которой они так гордились, так дорожили, уходит от них. Князь ведь не то, что старейшина, выборный староста или посадник. Он шутить с собой, прекословить себе не позволит, чуть что, прикажет дружине своей расправиться с ослушником. Не послушались добром, силой заставят.

Но это продолжалось недолго. Помянули былую волю, пожалели её, да поздно уже.

   — Слушайте, люди новгородские и приильменские! — зычно закричал посланец, заглушая своим голосом гомон толпы. — Слушайте, что приказывает вам князь ваш, готовьтесь исполнить волю его. Будет отныне защита у вас надёжная, если враг нападёт на дома ваши, прогонит его княжеская дружина; да только вот что: нужно князю дружину свою, кровь за вас и за пожитки ваши пролить готовую, и поить, и кормить, и оружие давать ей, а потому должны вы от избытков ваших, от мехов, от улова рыбного, от сбора с полей, отделить десятую часть и принести князю вашему. Слушайте и исполняйте это.

   — Что же, можно десятую часть отдать, только пусть защищает нас, творит нам суд и милость! — загремело вече.

   — Это первый приказ князя вами избранного, а второй таков будет. Приказывает вам Рюрик: его в отличие от всех других князей родовых именовать великим князем, отдавать ему всегда почёт и зла на него не мыслить, а кто ослушается, того постигнет гнев его. Пусть на вечные времена будет для вас великий князь наш, что солнце на небе. Как на солнце, глаза не щуря, смотреть вы не можете, так и на князя вашего взоров злых не подымайте. А теперь разойдитесь по домам и весям вашим, расскажите обо всём, что здесь слышали, в родах ваших, готовьтесь встретить великого князя своего с молодой княгиней и на поклон к ним с дарами явиться.

Посланец поклонился вечу и спустился с помоста.

   — Что же, это ничего! Не тяжело, если десятую часть только, — говорили вечевики, расходясь в разные стороны.

   — Вестимо, ничего! Вот как варяги были, так все целиком отбирали да ещё сверх того требовали.

   — А насчёт того, как величать его, так нам всё едино.

   — Ещё бы! Только бы справедлив да милостив был?

Томительное ожидание закончилось. Все знали теперь, что их ждёт впереди, знали и были вполне спокойны за будущее. Да и побаивались они уже теперь этого избранного ими же великого князя. Известно им было, что не один он идёт в земли приильменские, что сопровождает его отважная дружина, которая не даст в обиду своего вождя. Тяжёл меч норманнский — по опыту знали это на Ильмене, а потому и решили в родах встретить своего избранника с великими почестями.

Весь Ильмень заговорил о Рюрике, об его жене молодой, о братьях его Синеусе и Труворе, но никто, никто не вспоминал, что он когда-то оставил эти места, гонимый и презираемый всеми.

Родовые старейшины только и толковали со своими родичами, что про нового князя; они восхваляли его доблести, его мужество, его красоту...

   — Только бы богов он наших не трогал, Перуна не обижал, — толковали в родах.

   — Не тронет! Сам ему поклоняться будет!

   — То-то! А нет, так мы за своих богов вступимся и опять за море прогоним!

Вспоминали, что, пока он был в земле славянской, не смели обижать народ норманны, и тяготы начались только после того, как ушёл Рюрик со своими дружинами за море.