Вот и теперь на пир созваны были норманнские дружинники, знатные киевляне и почётные гости.

В эту пору в Киеве были одни только «гости» византийские. Они и явились на княжеское пиршество. Пятеро их было: Лаврентий Валлос, Ананий из Милета, Флорид Сабин и природные византийцы Алкивиад и Ульпиан.

Каждый из них уже по нескольку: раз бывал на княжеских пирах; они сами старались попадать на пиры, чтобы первыми узнавать всё, что делается в княжеских гридницах.

Так и теперь они одними из первых явились на пир в княжеский терем.

Там уже всё было готово к приёму званых гостей. Кроме византийцев, по гриднице расхаживали несколько норманнских дружинников и славян-варягов, ожидавших появления князей.

   — Ну что? — спросил сурового Руара его товарищ Ингелот, — решаемся ли мы напомнить конунгам, что не дело воинов сидеть, сложив руки?

   — Я уже говорил тут кое с кем из товарищей... Они поддержат, и ты увидишь, как всё это выйдет, — отвечал Руар.

   — Самое важное, начать... напомнить... Вот на это кто решится...

   — И это решено. Это принял на себя славный Зигфрид.

   — Скальд?

   — Да, он... Уж он сумеет... Зигфрид также скучает... Охоты да пиры притупили его вдохновение. Как он может воспевать героев, когда они по годам не видят обнажённого меча...

   — Так, так... Стемид, ты слышал?

   — Слышал, — подошёл к ним третий дружинник, — на Византию?

   — На Византию! На Византию! — раздались со всех сторон голоса.

Все сразу воодушевились, разговоры стали шумными, лица разгорелись, глаза заискрились.

Византийские гости, тревожно переглядывались.

   — Это что, же? — шепнул Валлосу Алкивиад.

   — Что? Покричат да перестанут! — пожал тот плечами.

   — А если нет?

   — Без князей они не пойдут, а те вряд ли решатся когда-либо напасть на нашего величественного Порфирогенета.

   — Кто их знает! Вдруг придёт в голову что-нибудь этакое этим грубым людям.

   — Говорю тебе, что Аскольд и Дир не осмелятся тронуться, а если и эти с ума сойдут, то ведь мы здесь не просто так.

Громкие крики прервали этот разговор купцов. Из внутренних покоев терема показалось торжественное княжеское шествие.

Впереди шли по скандинавскому обычаю пажи, расстилавшие перед князьями богатый ковёр; за ними, окружённые самыми близкими людьми из своей дружины, следовали киевские князья Аскольд и Дир. Рядом с ними шёл высокий дружинник.

Все варяги, пришедшие с князьями на Днепр, были без бород с длинными, спускавшимися на грудь усами, бритые, с одним только пучком волос, закрученным на затылке. Этот же человек имел чёрную окладистую бороду и длинные, падавшие на плечи волосы.

Это был славянин Всеслав — любимец Аскольда и Дира, а вместе с тем и Рюрика, ушедший с ярлами на Днепр, чтобы быть поближе к Византии, где томился в плену его сын Изок.

Он, надеясь на освобождение сына, был страстным сторонником похода на Царьград и более чем другие негодовал на бездействие князей.

Князья заняли после обычного поясного поклона всем присутствующим главное «высокое» место за столом. Рядом с ними с одной стороны сели Всеслав, Любомир, Премысл, старейшины киевские, с другой — Руар, Ингелот, Ингвар, Стемид, — начальники варягов.

Аскольд, как старший, предложил присутствующим начать пир.

«Заходили чарочки по столикам». Сначала все молчали, принявшись за яства и запивая их крепким мёдом. Руар, Ингелот, Ингвар и Стемид, отставив блюда, переглядывались между собой. Потом все трое взглянули на своих князей.

А Аскольд и Дир сидели хмурые. Печать грусти явно лежала на их лицах. Видно, не заглушал их тоски шум пиршества.

   — Конунги, скучно вам! — вдруг громко воскликнул Руар. — А вместе с вами скучно и нам. Далеко мы от нашей родины, так хотя бы в память её не будем изменять её обычаям.

   — Разве вы не довольны пиром? — спросил Аскольд.

   — Нет, на столах всего в изобилии, а разве забыл ты, что для норманна пир не в пир, если он не слышит вдохновенной песни скальда про дела и битвы былые?

   — Да, пусть-ка споёт Зигфрид, прошу тебя, Аскольд, — сказал Дир. — В самом деле, скучаем мы, а это немного напомнит нам покинутую нами далёкую родину.

Аскольд, соглашаясь, кивнул головой.

   — Зигфрид, Зигфрид! Спой нам, вдохновлённый Ассами скальд! — закричали со всех сторон.

Аскольд в последнее время не очень охотно слушал скальда Зигфрида, отдавая предпочтение славянскому певцу.

По знаку обрадованного Дира в гридницу к пирующим введён был седой Зигфрид, скандинавский скальд, любимец светлого Бальдера.

Зигфрид вошёл, высоко подняв голову. Его выцветшие от лет глаза на этот раз светились огоньком вдохновения. Таким Зигфрида давно уже не видели. Все при его появлении мгновенно затихли.

   — Привет вам, витязи, привет вам, мужи Днепра и Скандинавии! — произнёс Зигфрид, останавливаясь напротив князей. — Чего желаете вы от старого певца?

   — Спой нам, Зигфрид, — сказал ему Дир.

Скальд тихо засмеялся.

   — Спеть вы просите, а о чём? — заговорил он, повышая с каждым словом голос. — Где я почерпну вдохновение для моей песни? Разве слышу я шум битв, звон мечей? Разве вижу я теперь героев, жаждущих пройти через все пять сотен и сорок дверей Асгарда в светлую Валгаллу? Нет. Вместо героев — трусливые бабы, да и то не норманнские, а такие, каких наши воины видели разве только в одной Исландии...

   — Молчи, старик! — гневно воскликнул Аскольд. — Тебе позвали петь и пой!

   — Ты прав, конунг или князь, — уж не знаю, как теперь и называть тебя, — усмехнулся Зигфрид, — хорошо, я спою, но спою я только тебе да названому твоему брату...

Он с минуту помолчал и потом запел сначала тихо, но затем его старческий голос начал крепнуть и наконец стал таким же звонким, как голос юноши.

О родных скалах родимой Скандинавии пел он; о фиордах, откуда по всем морям, известным и ещё неведомым, расходились лёгкие драхи смелых викингов. Пел он о славе берсекеров, об их отважных походах на бриттов, саксов, франков, вспомнил об Олофе Тригвасоне, мудром смелом Гастингсе, перед которым трепетала Сицилия, потом запел о чертоге Одина — светлой Валгалле, о тех неземных наслаждениях, которые ждут там души павших в бою воинов и вдруг, глядя в упор на Аскольда, запел:

   — О, замолчи, молю тебя, замолчи, Зигфрид!— прервал скальда, вскакивая, Аскольд. — Ты разрываешь душу мою...

   — Почему я должен молчать, славный прежде витязь? — гордо спросил Аскольда Зигфрид. — И с каких это пор норманны прерывают песнь своего скальда, заставляют его умолкнуть, когда светлый Бальдер, певец Ассов, вдохновил его?

   — Я знаю, что ты хочешь сказать... Ведь мне всё понятно! — проговорил растерявшийся Аскольд. — Все, все вы здесь против меня... Вам не нравится спокойная жизнь, вы стремитесь к кровопролитию и грабежу.

   — Подожди, конунг! — перебил его Руар. — Как решаешься ты пред лицом своих дружинников говорить о грабеже? Не к наживе стремимся мы, а к светлой Валгалле, к тому, чтобы в потомстве не были покрыты позором наши имена. Об этом и пел Зигфрид. Вспомни, кто ты! Да разве мы для этого подняли вас обоих на щит, разве для того мы избрали вас своими вождями, чтобы мечи наши ржавели, секиры притуплялись, а щиты покрывала плесень? Нет, нам таких конунгов не нужно... В самом деле они рождены для прялки, а не для меча...