Покуда я размышляла, Дегонский постепенно рос в моих глазах, превращаясь в дальновидного парня, не ставшего раздувать конфликт из разумной предосторожности, в то время как Мелёшин, сидя на другой чаше весов моего правосудия, опускался все ниже и ниже с адским хохотом, и постепенно у него появились хвост, рога и копыта, нарисованные фантазией. В конце концов, принципиальность Мэла в отношении личного едового места выглядит смешной. Сдался ему этот стол в углу!

После консультации я нагнала Мэла в коридоре.

— Чего тебе, Папена? Я тороплюсь, — сказал он, оглядываясь по сторонам.

— Ты подстроил исследование в паре по элементарке?

— Папена, твое мнение о себе выше, чем есть на самом деле, — сделал скучное лицо Мелёшин. — Мне без разницы, что и с кем изучать.

— Понятно.

Я развернулась, чтобы уйти, но вспомнила и спросила:

— Утром, в столовой… Вы с Дегонским на полном серьезе говорили… ну… о парке?

— Я похож на шутника? — прищурился Мэл. — Смотрю, ты распереживалась за него. Или за меня?

— Больно надо.

— Странно. Я ждал, когда бросишься защищать Дегонского как настоящая альтруистка, — сказал насмешливо Мелёшин. — Нимб блестит — глазам больно.

— Ты спровоцировал его. Зачем?

— Хочешь заступиться? — спросил Мэл с легкой издевкой и предложил: — Заступись. Попроси за него у меня.

— Почему у тебя? Это у Дегонского я должна просить за твою линялую шкурку.

— А ты попросишь? — заинтересовался Мелёшин. — Все-таки беспокоишься обо мне?

Умеет же человек запутать и развернуть разговор задом.

— Я не то хотела сказать. Дегонский имеет право вызвать тебя в парк, а не ты его.

— Не вызовет. Остынет, подумает, посоветуется. Еще раз подумает и откажется. А я — нет.

Сказал — и точка. Своими словами Мэл подтвердил намерения в отношении кудрявого. С непонятной целью на пустом месте устроил конфликт, а теперь пытался и меня втянуть в него.

— У тебя есть время подумать, — обронил Мелёшин и удалился.

Следом энергично и громогласно отлетела консультация у Стопятнадцатого, из которой я не поняла больше половины в силу многократного эха. По окончанию занятия подошла к декану, собирающему высокую стопку из рефератов, сданных должниками и, протянув брошюрку, соврала, не моргнув глазом:

— Спасибо, Генрих Генрихович. Очень помогло.

— Прекрасно, — ответил Стопятнадцатый. — Где же вы оставили книжку на ночь?

— В архиве, — ложь полилась рекой. — А с утра забрала.

— Хорошо, что не забываете об ответственности. Сами понимаете, если бы страж задержал при входе, мало того, что позора не обрались, так исключили бы сразу и без объяснений. Вы поступили дальновидно, милочка.

Незаслуженная похвала пристыдила. Теперь я с Монькой повязана преступной нитью толщиной с канат. Совесть повелела мне вздохнуть тяжко и покаяться:

— Генрих Генрихович, вчера в оранжереях случилась неприятная история…

— Знаю, — кивнул декан и огладил бородку.

— Откуда? — вскинулась я и увяла. Конечно же, безобразие, оставшееся после объедалова, было трудно не заметить.

— Вашего участия, вернее, причастности, не установлено, — объяснил терпеливо мужчина, взял рефераты под мышку, и мы пошли, разговаривая по пути. — Вы действовали, правильно оценив обстановку. Лаборант Матусевич нарушил правила и покинул место, не закончив работу.

— Он не виноват, честно-честно! Я постучала, а он вышел и надышался… а потом мы… Неужели всю вину возложат на него? — спросила с мольбой.

— У Матусевича выявились смягчающие обстоятельства. Оказалось, больше полугода он находился на грани нервного срыва, в котором косвенно виноват Максимилиан Эммануилович.

— Каким образом? — изумилась я.

— Единоличным решением поставил под сомнение актуальность диссертации Матусевича, которая, кстати, при необходимом материальном оснащении обещает стать революционной вехой в висорике.

— Значит, камнееды все-таки нужные? — воскликнула я, не в силах удержать радость от известия Стопятнадцатого.

— Нужные, — засмеялся мужчина. — Экая вы, Эва Карловна, беспокойная.

— А уборка? Мы там… ну… порядочно…

— Наели? — улыбнулся декан. — Меня порадует, если употребленные вами оранжерейные наработки пойдут на пользу организму.

— Спасибо, Генрих Генрихович! — крикнула я, убегая.

— Мне-то за что? — пожал он плечами. — В следующий раз мойте руки перед едой!

Желудок уркнул, пробудившись после спячки. Где там сухарики в нашей сумке?

На очереди стоял обед в обществе пресветлых персон, четко давших понять всему институту, что столик в углу столовой неприкосновенен. Бесконечная карусель, начинающая навевать на меня тоску.

В холле на глаза попался Петя, разговаривавший с другом у святого Списуила. Собеседник Пети в точности походил на него фигурою, и я тут же решила, что парни ходят на одни и те же тренировки.

— Привет! — не стесняясь, присоединилась к маленькой компании.

Петин друг вежливо поздоровался со мной, попрощался с ним крепким рукопожатием и утопал в сторону спортивного крыла.

— Привет, — поприветствовал Петя. — Ты куда и откуда?

— А-а, — махнула я рукой. — Надо идти в столовую. Поздравляю с заслуженной наградой! Хотела до тебя добраться, но помешала давка со стриптизом.

— Вот набралась девчонка, правда? — оживился спортсмен, но тут же сделал благопристойное лицо. — А я домой пошел, не стал дожидаться, когда её снимут со стола.

— Я тоже ушла. Сильно устала, да и музыка громко играла, — соврала легко и непринужденно.

— Зато с символистиком неплохо потанцевала, — сказал равнодушно Петя, но в голосе просквозила обида.

— Да ну, — махнула я рукой, — опозорилась перед всем институтом. Хотела и с тобой потанцевать, а ты исчез.

Петя оттаял, успокоенный безобидным враньем. Хотя кто знает, если бы он отыскался в толпе, то, возможно, мы потанцевали бы.

— Какие люди! — раздался позади веселый голос, и мы с Петей синхронно обернулись. Не знаю, как Петя, а я — обреченно, потому что голос принадлежал никому иному, как Мелёшину.

И просчиталась. Мэл, в куртке и зеркальных очках, сдвинутых на макушку, бережно поддерживал за талию блондинистую подружку и приветливо улыбался, словно и не он собирался в прошлую субботу выяснять на кулаках отношения с Петей.

— Здрасте, — сухо кивнула я.

— Здравствуйте, — отозвался настороженно Петя.

Девушка неопределенно мотнула головой, и было непонятно, то ли она таким образом поздоровалась, то ли ей в тягость наше общество. А мы и не навязывались! — задрала я нос. Сами окликнули.

— Помнишь Иза, я рассказывал тебе о недоразумении, возникшем между моей однокурсницей и ее…

— парнем, — быстро вставила я, и Петя согласно кивнул.

— парнем, — повторил Мэл и замолчал, обдумывая услышанное. Даже улыбаться перестал на мгновение, а потом, как ни в чем не бывало, нацепил ослепительную улыбку.

Девушка вопросительно посмотрела на Мелёшина. Интересно, в каких красках Мэл живописал ей субботнюю омерзительную продажу?

— Милая, я чувствую себя виноватым, — пояснил он подружке. — Не могу спать спокойно, зная, что ко мне питают неприязнь.

Тут Мелёшин посмотрел на нас с Петей, и мы со спортсменом непонимающе переглянулись.

— Чтобы загладить вину, приглашаю вас в кафе, — предложил Мэл самым обыденным тоном, как будто в институте принято улаживать все недоразумения подобным образом. Пока я соображала, что Мелёшин имел в виду, за меня сухо ответил Петя:

— Мы бы с удовольствием, но Эва идет на обед, а я готовлюсь к тренировке.

— Уверяю, Петр, поездка не займет много времени, — начал источать сладкую патоку Мэл. — Тем более, это модное кафе, в котором можно встретить представителей знатных висоратских семейств. А уж сколько известных лиц его посещают! Можно запросто взять автограф у кинозвезды или у именитого спортсмена. "Инновация" считается обиталищем современной золотой молодежи. Слышали о нем?