— Афка, говори да не заговаривайся, — вскинулся парень.

— А то что? Ну, что? Что ты мне сделаешь? — подзуживала девица.

— Сделаю, мало не покажется, — парировал вяло парень.

Но по всему выходило, что у него не хватит сил воевать и выдерживать агрессивные нападки.

— Вдобавок тупую музыку врубили! — снова завелась девица.

— Почему тупую?

— Потому. Отстой только бараны слушают.

— Сама бараниха!

— Свинья!

— Лохудра заквашенная!

— Гном вонючий!

Ну, здесь девушка дала маху. Парень имел богатырский рост, хотя телосложением похвастать не мог.

— Прищепка разукрашенная!

— А ты!.. Да ты!..Ты…

Видимо, богатый словарный запас оскорблений у девушки закончился. Парень заржал, хватаясь за живот.

Неожиданно девица взмахнула руками и, банка с краской, стоявшая спокойно у стенки, полетела прямехонько в парня. Секунда — и вездесущая голубая краска обильно покрыла его волосы, лицо, залепив рот и глаза, стекала по груди, капала на руки, на пол, безвозвратно уляпывая серые штаны. Вот им-то я посочувствовала всем сердцем.

Ошарашенный парень беззвучно хватанул воздух, и краска попала в рот. Он начал плеваться.

Стихийное заклинание отбросило незнакомку назад и ударило о стену. Съехав на корточки, девушка засмеялась, не в силах остановиться.

— Ой, не могу! Посмотрите на него! Ха-ха-ха! Голубой рыцарь! Ой, мамочки! — причитала сквозь смех, утирая выступившие слезы.

— Фу, ффе, Фафка, фы доффыгафаф, — прошипел, вернее, профуфнил парень и с грохотом захлопнул дверь.

— Тикаем, пока голубой рыцарь не вышел на тропу войны! — Девушка схватила меня за руку и потащила в свою комнату. — Представляешь, давно хотела съездить по роже наглому гамадрилу, а как сделать, если он выше меня в два раза? — поделилась она впечатлениями. — Зыковско получилось, правда?

Я пожала плечами.

— Аффа, — представилась девушка. — Эх, руки будут болеть. Я же толком не рассчитала, когда закручивала aireа[8].

— Да, болеть будут. Это точно, — поддакнула я. — Эва.

— Ты к кому-то в гости пришла? Учти, кроме меня и олигофрена, в блоке никого нет.

— Живу в соседней комнате, — кивнула я на стену. Хорошая, кстати, стена. В обоях с цветочками. Да и комната выглядела по-домашнему обжитой и уютной, со шкафом и крепким письменным столом в интерьере.

— В швабровке, что ли? — удивилась Аффа. — Значит, в институте учишься? Что-то я тебя не встречала.

— Сегодня перевелась.

— Понятно. Ну, ничего, не боись. Если привыкнуть, то и в швабровке неплохо. Жалко, что за стенкой будут жить два козла, но это мелочи. Мы им быстро рога пообломаем! — пообещала она с воодушевлением.

— Да я и не переживаю.

— Отлично. На каком курсе? Я на третьем, элементарка.

— Третий, нематериалка.

— Почему тогда торчишь здесь? Беги на лекцию! Капа тоже на третьем, но ему с голубой рожей лучше не соваться, — хихикнула девушка. — А тебе пропускать совестно, — покачала головой с фальшивой укоризной.

— Может, с завтрашнего дня начать? С утреца, — протянула я неуверенно.

— Наивная, — Аффа закатила глаза к потолку. — Когда-то я была такой же. Монька пробил билет в новую жизнь?

Я кивнула.

— Когда пробил, твою фамилию автоматически внесли в учебные списки и планы, и за отсутствие на лекциях начали тикать первые прогулы.

— Всего-то… недавно пробил, — растерялась я.

— А уже вторая лекция пошла, — наставительно просветила Аффа. — Ладно, считай, на нее ты безвозвратно опоздала, так что не стоит ломиться зазря. До следующей у тебя в запасе полчаса. Только не знаю, в какой аудитории у них занятия, и какой предмет. — Тут ее осенило: — Погоди, спрошу у Капы. Он, правда, слегка невменяемый, но ничего, разговорится. Главное, знать подход к мужчине!

Вернувшись в комнатушку, я выложила в тумбочку вещи и прочий нехитрый гардероб, оставив в сумке купленные про запас тетрадки и перо. Подумала и всунула в боковой кармашек сумки обрезок черно-белой фотографии с улыбающейся женщиной. Не буду оставлять ее здесь. Потом еще хорошенько подумала и надела на шею шнурок с брошкой в виде решетки и спрятала под свитер.

В соседней комнате послышались крики, визги, шум. Что-то ударилось о стену. Потом голоса стали более спокойными, и наконец стихли. Через секунду в двери показалась Аффа.

— Лети навстречу счастью, соседка — улыбнулась она хитро. — Вернее, в объятия учебе. Общая теория висорики, юго-восточный коридор, читает Лютеций.

— Слушай, Аффа, а что ты пообещала? — кивнула я в сторону комнаты парня.

— Капе? — Девушка облизнулась. — Что вместе смоем краску. Вдвоем. В душе.

И увидев мои расширившиеся глаза, добавила:

— Но ведь пентюху необязательно знать, что обещанного три года ждут.

Я попала на лекцию последней, зайдя в аудиторию за полминуты до звонка, и сразу же клятвенно пообещала себе, что на выходных решу проблему с часами, вернее, с их отсутствием. Нужно лишь потерпеть три дня.

Общую теорию висорики читал тщедушный человечек с птичьим хохолком волос, в смешных очках с гигантскими линзами, создававшими эффект стрекозьих глаз. Преподаватель метался у доски, вытирал пот с лица, тыкал указкой по развешенным схемам и рисункам, в общем, надрывался, тщетно пытаясь перекричать дискантом гул аудитории.

Я мельком оглядела состав потока. Ничего нового. Как располагаются массы в любом учебном коллективе? На передних рядах усаживаются стабильные отличники и зубрилы, в середине окапывается основной объем студентов — так-наперекосяк, а на тылах заседает деловая часть общества, считающая себя элитой.

Я ловила взгляды исподтишка, замечала перешептывания. Меня с интересом изучали, обсуждали, делали выводы. Но знакомиться не спешили, сохраняя дистанцию, поэтому на лекции Лютеция-без-отчества мне досталось одинокое место в крайнем ряду у окна.

За стеклом повалил большими хлопьями снег. Вдруг отчаянно захотелось выскочить на улицу, и, беззаботно смеясь, лепить снежки и бросаться ими. Я одернула себя. Что за смешные мысли? Давно пора придушить в корне ростки запоздалого детства и думать рассудительно. А для начала вслушаться в речь лектора.

Но здравая идея проплыла мимо, вытесняемая другими, совершенно посторонними раздумьями.

Черт с ним, с курсом общей теории, мои мысли текли в другом направлении, возвращаясь к обрывкам подслушанного телефонного разговора между отцом и мачехой. Хорошая связь позволила на расстоянии различить нотки недовольства в голосе женщины. Я никогда не видела вторую жену папеньки, да и она не горела желанием встретиться с падчерицей.

— Не нашел ничего лучше, чем пристроить её в столицу? — вопросила гневно моя вторая мама.

— Дорогая, это оптимальный вариант. Когда смогу, подыщу что-нибудь другое.

— Господи, какой позор, — вздохнула преувеличенно громко мачеха. — Нет, нам не ужиться в одном городе.

Отец перевел работу динамика в тихий режим и вышел из машины, чтобы продолжить разговор без свидетелей.

Меньше всего я рассчитывала на перевод в столичный институт. Мало приятного знать, что неподалеку живет и строит карьеру человек, давший мне жизнь. У родителя была другая семья, другая жена, другие дети. Звучит так, словно он приобрел новые вещи взамен старых и ненужных, но сравнение отражало суть. Отец купил стабильность и успешность, выбросив остатки прошлого, напоминавшего об ошибках молодости.

После того, как по колледжу поползли слухи, родителю пришлось в спешном порядке устраивать перевод в другой ВУЗ. Отец сильно рисковал, пристраивая мою особу в институт в том городе, где жила его семья, а мне предстояло провести какое-то время в месте, от которого я отпинывалась и отбрыкивалась всеми правдами и неправдами. В лучшем случае протяну здесь месяца три-четыре, в худшем — не более недели. Если узнают.

Хватит киснуть, надо прийти в себя! Например, похлопать физиономию по щекам и упорядочить эмоции, но присутствующие вряд ли поймут мой способ самоприведения в чувство.