Таким вот образом, с частыми, но кратковременными остановками добежала я до деканата. Неосвещенная приемная стабильно пустовала, проморозившись, словно в морозильнике. Открытая настежь форточка щедро впускала морозный воздух с улицы, понизивший температуру, наверное, до нуля. Поежившись, я поспешила закрыть створку, пока стены приемной не покрылись инеем.

На двери деканского кабинета обнаружилась пришпиленная записка: "Папене каб.12589, крыло В, второй этаж, см. сх".

Сняв записку, я вышла в коридор. А чего бояться? Теперь до перемены как минимум два часа.

Оказалось, в крыле В гнездились лаборатории и кабинеты, оборудованные для проведения практических занятий и лабораторных работ. Генрих Генрихович обнаружился в крошечном кабинете, размерами, наверное, не больше моего общежитского чуланчика. Из казенной мебели — два стула и письменный стол.

Пиджак декана висел на спинке стула, а сам он остался в жилетке и в закатанной до локтей рубашке. Мужчина кивнул и взглядом указал присаживаться на незанятые места. Запустив по локоть руку в стеклянную емкость, похожую на небольшой аквариум, он выделывал пальцами сложные вензеля, и рядом с его ладонью появлялись и вспыхивали призрачно-голубые шарики с исходящим от них парком. Поболтавшись некоторое время, они медленно исчезали, уступив место другим созданиям руки Стопятнадцатого. Декан творил gelide candi[12] или морозные шарики.

— Простите, Генрих Генрихович, я опоздала.

Он кивнул и продолжил свое занятие. Теперь голубых шариков стало гораздо больше, и они не таяли, а висели плотной стеной. Стопятнадцатый начал водить рукой по кругу, перемешивая их. Постепенно в емкости закрутилась воронка, похожая на миниатюрный торнадо. Декан вытащил руку из аквариума и стал наблюдать за происходящим через стекло.

В какой-то момент равномерное движение шариков по кругу нарушилось, и теперь они перемещались в аквариуме по странным траекториям, хаотическим и неупорядоченным, однако в бессистемности движения наблюдалась некая чарующая прелесть, завораживающая взгляд. Внезапно шарики зависли в воздухе и все до единого полопались ледяными брызгами.

— Вот вам, Ева Карловна, наглядный пример того, что нематериальные явления не желают прислушиваться к силе Кориолиса, как бы их не уговаривали. Так, говорите, почему опоздали?

— По дороге прозвенел звонок.

— Сочувствую, — пробасил Стопятнадцатый. — Как слух? Воспринимать материал сможете?

— Генрих Генрихович, — взмолилась я. — Зачем вы сказали при всех, что будете проводить индивидуальные занятия? На меня теперь смотрят как на ябеду и доносчицу. Мол, неспроста за неполную неделю умудрилась попасть под крылышко к декану, — выпалила на одном дыхании.

Он помолчал.

— Не думаю, что реакция оказалась бы иной, скажи я Касторскому наедине.

— Я прекрасно могу ходить на занятия с группой! Ведь как-то доучилась до третьего курса.

— Эва Карловна, будем честны, — сказал мужчина, вытирая руки небольшим вафельным полотенцем. — Вы сменили четыре ВУЗа, прежде чем попали в наш институт. И везде приходилось делать перевод по причине того, что копились хвосты по практическим занятиям, не считая угрозы разоблачения. Наверняка многие преподаватели шли навстречу и ставили зачет или желанную тройку, но попадались и принципиальные, которые не соглашались, ведь так?

— Да, так, — потупилась я, но с пылом возразила: — Буду ходить, пока ходится, а в случае чего меня переведут в другой ВУЗ.

— Эва Карловна, на всё обучение в стране не найдется столько ВУЗов с висорическим уклоном, по которым вы будете порхать стрекозкой. Так что советую по возможности протянуть в нашем институте как можно дольше и не отказываться от моего предложения.

Стопятнадцатый сказал правду, и выслушивать ее от другого человека было гораздо больнее, чем признаваться в том же самой себе.

— От какого предложения?

— Конечно, придется поступиться тем, что на вас станут показывать пальцем, называть обидными словами и, возможно, не заведут дружбу. Но подумайте, что стоит на кону — аттестат об образовании или добрые отношения с сокурсниками, — и сделайте выбор. На практических занятиях я постараюсь обучить вас азам нематериальной висорики, например, заклинаниям первого порядка, которые под силу создать человеку, не осязающему вис-волны.

Я посмотрела в окно. Противно, гадостно… За себя, тупоголовую и безмозглую.

— Генрих Генрихович, не хочу быть обузой для вас…

— Полноте, — прервал он. — Сумма материальной помощи, перечисленной на счет института, значительно превышает время, затраченное на ваше обучение, даже при индивидуальном подходе. Поэтому, скорее, я считаю себя обязанным помочь вам.

Иными словами, мне дали понять, что родитель пожертвовал институту немалые богатства, и поэтому декан взялся лично опекать непутевую студентку.

— Хорошо, Генрих Генрихович. И большое спасибо за талоны. Они пригодились.

— Вот видите! — улыбнулся мужчина. — Не всё так плохо. Однако давайте приступим к занятию и для начала попробуем разучить заклинание отвлечения, очень простенькое и непродолжительного действия. Человек теряет к вам интерес, переключаясь на другие дела. Суть состоит в том, чтобы создать рябь в волнах, и в чужих глазах вы поблекнете, уйдете на второй план. В данном случае нет воздействия на мозг, сплошная физика волн. Жаль, конечно, сейчас убывающая луна, но не страшно. Заодно проверим вашу интуицию.

Упомянув о спутнике Земли, Стопятнадцатый имел в виду, что активность вис-волн и их плотность напрямую зависела от дня лунного цикла. Первая и вторая фазы считались идеальными для создания успешных и эффективных заклинаний. В третьей и четвертой фазах волны стремительно редели, уменьшались их длина и амплитуда. Кроме того, на упорядоченное течение волн большое влияние оказывали вспышки на Солнце и, как следствие, электромагнитные бури.

Об особенностях волн знает любой ребенок. Имеется в виду ребенок, который может осязать волны — видеть, слышать, чувствовать. Я же знала теоретически — из лекций и книг.

Стопятнадцатый начал практическое знакомство с заклинания отвлечения. Он надеялся, что при случае я смогу защитить себя или хотя бы попытаюсь. И пусть мужчина не озвучил причину, мы поняли друг друга.

Таким образом, мне предстояло навскидку угадать произвольную волну и сделать на ней зацепку подобно вязальному крючку. От небольшого возмущения пойдет рябь, которая со временем погаснет, но достигнутого эффекта окажется более чем достаточно. Успешность состояла в том, чтобы слепо ткнуть пальцем в любую точку пространства и ухватиться за волну, а для этого требовались хотя бы крохи интуиции. Но выяснилось, что я начисто лишена этой интуиции или дара предвидения, или "третьего глаза", или обычного авося. Генрих Генрихович показал, как правильно делать движение большим и средним пальцами, оставалось дело за малым, вернее, за мной. Увы и ах, безрезультатно.

Наверное, с полчаса я безуспешно пыталась создать хотя бы жалкое подобие заклинания, в то время как Стопятнадцатый занялся проверкой курсовых работ, изредка вставая и поправляя, если ему казалось, что я неправильно водила пальцами по воздуху.

То ли от усталости, то ли от отчаяния, но рука вскоре заныла, а вместе с ней и палец со странным рисунком-колечком. Мне пришло в голову посоветоваться с деканом.

— Генрих Генрихович, взгляните, — сунула ладонь. Стопятнадцатый отмахнулся от нее как от назойливой мухи.

— Безобразие! — воскликнул, заставив меня вздрогнуть от громкого баса. — Дегонский опять нахальным образом списал полпараграфа из книги и выдал за свои умозаключения. Каков наглец!

— Генрих Генрихович, — неуверенно пробормотала я, — это заражение кожи… наверное.

Декан посмотрел сквозь меня, почесал подбородок и продолжил изучение скандальной работы некоего Дегонского, возмущаясь бесстыжестью и одновременной дерзостью оного.