Стояла тихая глубокая ночь. Рассвет топтался где-то на другой стороне планеты, предлагая городу Шадизару объятия холодных звезд. Прохладный воздух был напоен благоуханием раскинувшихся садов, правда, только лишь для тех, кто жил на верхних ярусах. Снизу же, как всегда поднимался восхитительный запах сточных канав. Эти канавы, точно узловатые тропы и ходы на теле гигантского муравейника, избороздили переулки древнего поселения сверху донизу, расточая истинный запашок мироздания.

Погрузившись в тревожные сны, Шадизар дремал. Он, словно разбитый жизнью старик, чья предзакатная судьба не имела более никакого значения, грезил иными временами. Стихли призывные крики торговцев, умолкли вопли вездесущих побирушек, профессиональных нищих и жалких калек. Вслед за ними незаметно опустели дороги, постепенно осела дневная пыль, и где-то в прохладной темноте ночи растворились поскрипывания повозок, топот конских копыт и звуки многих тысяч шагов, измеряющих земное пространство изношенной обувью. Казалось, над каменными стенами зданий царствует мир и покой, лишь изредка нарушаемый шагами городской стражи, которая предпочитала обходить освященное пространство опустевших улиц, а не темные подворотни и мрачные тупики.

Однако, за гранью света и тьмы, там, где заканчивался закон и порядок, в кромешных потемках бедняцких кварталов, шла своя неприметная, но весьма активная возня за кусок хлеба. В поисках капризной фортуны, воры и мошенники всех мастей выходили на ночной промысел, взимая дань с запоздавших прохожих.

В роскошном особняке бывшего чеканщика Аммали, расположенном на улице Твердокаменных Дев, кроме многочисленных слуг, заранее отправленных на свою половину дома, не спали.

Бывший чеканщик Аммали, больше известный всему воровскому сообществу Шадизара как Большой Купец, велел чернокожей рабыне принести из спальни пару шкатулок, стоявших на резном комоде.

– Те самые, – жестко проговорил он, – что я приготовил с вечера.

Обнаженные груди девушки с острыми вызывающими сосками мягко колыхнулись, когда она покорно склонилась перед хозяином, являя мужскому взору не только упругую наготу груди, но и прочие достопримечательности очаровательного женского тела.

– Ты что, искусительница, задумала свести меня с ума своими прелестями, – сердито сказал Большой Купец. – Ступай же, ступай…

Молодая невольница, плавно покачивая бедрами, удалилась.

– Ах, женщины, женщины, – посетовал хозяин особняка, провожая томным взором купленную когда-то рабыню. – Что ни говори, но маленькие удовольствия с вами не идут ни в какие сравнения с теми хлопотами, которые вы, порой, доставляете…

Большие мозолистые ступни Аммали, утопали по щиколотку в густом ворсе белоснежного ковра, застилавшего середину обширной комнаты. Широкая мягкая кушетка, четыре глубоких кресла и круглый низенький стол приятно дополняли убранство помещения. Возле одного из кресел валялись дорогие кожаные сандалии, покрытые позолотой и цветным бисером. Плотно закрытые окна были зашторены толстой, вышитой затейливым узором тканью. Тишина и комфорт отделяли роскошное гнездышко от всяческого сброда, кишащего на улицах Шадизара, словно тараканы. Дом Большого Купца напоминал райский уголок в пылающем нищетой аду. Одни только дубовые ставни, обитые тяжелыми медными пластинами, призванными по замыслу хитроумного мастера сохранить тишину и надежный покой в доме, обошлись чеканщику в полновесную сотню золотых монет. Многочисленная охрана и сторожевые псы так же стоили немало денег, но чего-чего, а этого добра у Аммали хватало с избытком.

– У тебя хорошее жилье, чеканщик, – бегло оглядывая убранство покоев, сказал Конан.

– Да уж, жаловаться грешно… – благодушно ответил Большой Купец. – Архитектор постарался на славу. Во имя Митры, пускай богиня сохранит его душу в покое. Такой хороший был мастер…

– А что с ним произошло? – полюбопытствовал Конан.

– О, несчастный трагически погиб по дороге домой, – скорчив скорбную физиономию, сообщил Аммали.

– Разумеется, случайно… – смело заметил варвар.

– Ох, и не говори, – всплеснул руками хозяин. – Упал в пересохший колодец на окраине нашего славного города, сразу же после завершения строительства. Вот уж не повезло бедолаге.

Они помолчали, каждый оценивая собеседника по его словам. Множество высоких книжных шкафов, украшающих одну из стен, были свидетелями этой короткой недвусмысленной паузы. Однако старинные фолианты, заполняющие книжные полки от пола до потолка, содержали упоминания и не о таких мелочах, как эпизод с незадачливым строителем.

– Выпьешь чего-нибудь, Конан? – радушно предложил Аммали, с неторопливой величавостью направляясь к напиткам, разлитым по изящным бокалам. Его неспешная косолапая походка придавала ему сходство с медведем, не раз виденным Конаном во время охоты на далеком севере.

– Благодарю тебя, – холодно ответил киммериец, не обращая внимания на предложенный бокал вина, в котором плавали какие-то странные снежинки, привлекающие внимание тем, что бесконечно складывались в различные узоры. – Но мне бы хотелось сначала услышать твои предложения насчет некоего дела, ради которого ты меня позвал, или посланная тобой служанка ошиблась? Тогда я пойду…

– А как насчет чего-нибудь вдохнуть, принять или понюхать? – будто не замечая вопроса, снова спросил Аммали, коснувшись пальцами носа. – Ах, да, может быть, ты предпочитаешь иные удовольствия. Тогда, пожалуйста, расслабься и доверься мне – надеюсь, мои женщины окажутся не хуже тех, на которых ты обыкновенно тратишь свои деньги и драгоценное время.

Конан хмуро посмотрел на тучного, высокого, и по виду очень довольного жизнью человека. Аммали был ему явно не по душе. Несмотря на молодость, Киммериец слишком хорошо знал, что такие люди как Большой Купец, ради собственной выгоды, в любой момент могут сменить дружелюбный тон на яростный гнев и, не задумываясь, всадят тебе нож под ребра, забыв об уверениях в любви и клятвах вечной дружбы. Однако деньги сами не выбирают хозяина, за них всегда приходится работать, оставляя личные симпатии тем, кто не стеснен в средствах и может позволить себе не только растачать золото направо и налево, но и многое другое.

Сохраняя терпение, Конан заметил:

– Не знаю, чего стоят твои женщины, чеканщик с улицы Твердокаменных Дев, но сейчас не они, а ты тратишь мое время.

– Ну что ж, звучит справедливо, – медленно растягивая слова, произнес Аммали, и хотя, при этом, его губы расползлись в добродушной улыбке, глаза наполнились колючим холодом и недоброжелательностью. – По правде сказать, я и сам не употребляю никакого зелья. Оно ведь, как тебе известно, укорачивает жизнь. Причем не только твою, но, порой, и твоих близких…

Хозяин дома хитро взглянул на стоящего перед ним воина и, как ни в чем не бывало, продолжил:

– А жизнь довольно хлопотливое занятие, если, конечно, ею заниматься всерьез. Ты не находишь северянин?

Конан пожал широкими плечами и прямолинейно, безо всяких прикрас, изложил свою точку зрения:

– Если верить Богам, чеканщик, – смерть тоже бывает беспокойной.

Большой Купец ухмыльнулся и более пристально взглянул на стоящего перед ним варвара.

– Это же надо, какая потрясающая наблюдательность среди воров. Сразу чувствуется большой опыт и тонкое знание жизни. Знаешь ли ты, мой неулыбчивый друг, что с таким глубоким мировоззрением у тебя есть неплохие шансы на обеспеченное будущее.

Конан поскреб небритый подбородок, мысленно взвешивая слова Большого Купца то так, то эдак, но возражать, не стал.

– Тем не менее, что произойдет в будущем, известно только прорицателям и Богам, – качая головой, пожаловался Аммали. – А жизнь вынуждает меня заниматься множеством дел сейчас и немедленно. Приходится много трудиться, чтобы содержать этот дом в полном порядке, включая тяжкую заботу о моих женщинах и рабах. Кроме того, не следует забывать об оплате стражников, судей и дворцовых чиновников, карманы которых требуют постоянной порции звонких монет. И заметь, северянин, что все мои усилия сводятся лишь к одному сугубо мирному желанию, а именно: я хочу жить без опасения за собственную шкуру и, разумеется, спокойно делать деньги на благо моего скромного процветания… А процветание в наше порочное время – это вещь весьма и весьма затруднительная… – задумчиво уточнил он, и лицо его на мгновение омрачилось. – Впрочем, скрывать не стану, Боги милостивы ко мне. Возможно, именно поэтому уже пятнадцать лет у меня нет никаких проблем с законом и, конечно, домочадцами.