Тульчинцы еще накануне этого собрания решили, вопреки постановлению Московского съезда, «продолжать общество» и Бурцова с Комаровым встретили холодно.
Бурцов достал из портфеля решение союза о ликвидации тайного общества и начал говорить. Тяжелое напряженное молчание было ответом на его подробный рассказ о Московском съезде. Несмотря на заранее принятое решение, почти у всех были растерянные лица: только Юшневский и Пестель казались спокойными. Не нужно было большой догадливости, чтобы понять чувства и мысли, отраженные на лицах офицеров: было жаль расставаться со светлыми мечтами и надеждами, с делом, которое облагораживало их жизнь, но в то же время слова Бурцова где-то в глубине души рождали неуверенность в затеянном предприятии. Еще немного, и тульчинцы могли бы согласиться с Бурцовым.
— Московское совещание не вправе было уничтожить союз, — негромко, но твердо сказал Пестель, глядя в растерянные лица товарищей. — Но ежели так случилось, я намерен завести новое общество.
Конспиративный план был нарушен. Но миг был выбран очень удачно. Чаша весов заколебалась. Страх и неуверенность отошли в сторону. И тут заговорили все.
— Не я искал общество, а оно меня! — возмущенно крикнул полковник Аврамов. — А теперь общество меня оставляет? Удивляюсь.
На Бурцова со всех сторон посыпались негодующие возгласы.
— Я подчиняюсь решению Коренной управы, — ответил Бурцов и пошел к двери, за ним поднялись Комаров и Вольф.
Темное весеннее небо с большими спокойными звездами и легкий прохладный ветерок, пахнущий талым снегом, встретили их на крыльце. В черной темноте спал Тульчин.
— Многие давно уже желают выйти из общества, но молчат, боясь обвинения в недостатке смелости, — сказал Вольф Бурцову. — Вы решились высказать это тайное желание, и я благодарю вас за решимость. Я рад, что общество перестало существовать.
Вольф простился и свернул в переулок. Но, пройдя десяток-другой шагов, он остановился и, когда стихли удаляющиеся голоса Бурцова и Комарова, быстро вернулся назад и зашагал по направлению к дому Пестеля.
Уже поднимаясь на крыльцо, Вольф услышал громкий, уверенный голос Пестеля:
— Движимые пламенной любовью к отечеству, объединились мы в тайный союз, так неужели теперь мы разойдемся, не исполнив своих святых обязанностей истинных сынов отечества, неужели устройство общего блага уже не цель нашей жизни?
Это была самая горячая, самая яркая речь, какие только слышал Вольф от Пестеля. Она увлекала силою рассуждений, уверенностью, будила все лучшее, что было в душе у каждого.
— Считаете ли вы, — обратился Пестель в заключение к присутствующим, — что собравшиеся в Москве члены имели право разрушить общество, и согласны ли вы общество продолжать?
Все поднялись с мест.
— Общество продолжать, — сказал Юшневский и подал Пестелю руку.
— Продолжать, конечно! — воскликнул Барятинский и тоже положил ладонь на сжатые в крепком рукопожатии руки Пестеля и Юшневского. Вслед за ним в одном порыве соединились руки всех присутствующих:
— Продолжать!
Пестель заговорил снова:
— Необходимо определить сейчас, изменим ли мы прежнюю нашу цель — республиканское правление или нет?
Все согласились на том, что цель общества остается прежняя, принятая еще в 1820 году, — введение в России республиканского правления.
— Каждый век имеет свою отличительную черту, — продолжал Пестель, — нынешний ознаменовывается революционными мыслями. От одного конца Европы до другого видно везде одно и то же — от Португалии до России, не исключая ни одного государства, даже Англии и Турции — этих двух противоположностей. Дух преобразования заставляет, так сказать, везде умы клокотать. Но введение нового порядка вещей требует решительных действий. Для успеха наших целей необходима смерть императора, и я согласен на смерть Александра. Но даете ли вы на это свое согласие?
— Я согласен, — ответил Юшневский.
— Я нет! — поднялся Аврамов. — Ведь цель нашего общества — конституция, а не… — и он выразительным жестом показал то, чего не решался высказать словами.
— Да, — ответил Юшневский, — наша цель — конституция. Но ее нельзя получить при царствующем сейчас государе.
— Это без сомнения, — смешался Аврамов, — это я сам знаю… Тогда и я… согласен…
После Пестеля выступил Юшневский. Спокойным, ровным голосом говорил он о трудностях, стоящих перед членами тайного общества, об опасностях, которым подвергаются они, состоя в тайном обществе.
— Не стыдно оставить общество, если не чувствуешь в себе силы и способности быть в нем, — закончил Юшневский свою короткую речь.
Но в ответ на выступление Юшневского даже Аврамов, имея в виду которого и говорил Юшневский, с жаром объявил, что «ежели даже все члены оставят союз, то он будет считать его сохраненным в себе одном».
Так в эту мартовскую ночь, в тесных, заставленных книгами комнатах Пестеля, было положено начало наиболее революционной декабристской организации — Южного общества.
Через несколько дней состоялось второе совещание членов Южного общества.
Снова собрались у Пестеля. В этот вечер, пожалуй, впервые все ощутили реальную близость перехода от слов к делу. От всех требовался один определенный и решительный ответ: да или нет. И это «да» означало, что все пути к отступлению отрезаны.
Пестель главенствовал на совещании. То, что говорил он, было непререкаемой истиной, нельзя было не подчиниться его логическому, разбитому на пункты ходу рассуждений: одно неоспоримо вытекало из другого, и из многих предпосылок, сведенных в одно, неумолимо следовали практические выводы.
Прежде всего — вопросы организации.
В отличие от Союза благоденствия Южное общество строилось на основе строгой внутренней дисциплины и подчинения выбранному руководящему центру — Директории. В Директорию вошли Пестель, Юшневский и Никита Муравьев. Никита Муравьев был в Петербурге и не присутствовал на учредительных собраниях Южного общества, но он вошел в Директорию как представитель петербургских членов тайного общества, так как, по плану Пестеля и его товарищей, выступление должно начаться в столице и быть поддержано на юге.
Второй вопрос — о привлечении в общество новых членов. Южное общество было немногочисленно: ближайшей задачей ставилось расширение его и вербовка новых членов. Но после бунта в Семеновском полку в армии усилилась полицейская слежка. Из Петербурга во все воинские части была разослана специальная «Памятка для агентов тайной полиции». Ее случайно увидел Пестель у Киселева. В «Памятке» агентам предлагалось узнавать: «Не существует ли между некоторыми из офицеров особой сходки под названием клуба, ложи и проч.? Вообще какой дух в полку, и нет ли суждений о делах политических или правительства?» Тайные агенты могли оказаться всюду; поэтому требовалась большая осмотрительность и осторожность в привлечении к обществу новых людей. Было решено, что новые члены будут приниматься лишь после того, как их прием одобрит Директория.
Снова было подтверждено, что путь, которым тайное общество будет добиваться своей цели, — военное выступление. Южное общество не располагало никакими реальными военными силами: почти все его члены были штабными офицерами и не имели непосредственного влияния на солдат. Решено было добиваться получения назначений на командование воинскими частями.
Пестель готовил тайное общество к действиям.
В то время как австрийская армия генерала Фримона — «черная свора, по выражению Байрона, — шла с Бурбоном в набег» на революционный Неаполь, вспыхнула революция в другом конце Италии — в Пьемонте.