Поиск
ПЕСНЯ О РЕКАХ
Майн и Неккар, Зале и Дунай,
Синий Изар — мой баварский край…
Вместе с вами жизнь моя течет,
Я плыву по лону ваших вод.
Реки, что сбегают с горных кряжей,
Кажутся серебряною пряжей.
Вспять не возвращается вода,
Волны не вернутся никогда!
Изар! Змием кажешься стеклянным
И течешь по изарским полянам!
В синь твою позволь взглянуть опять,
Горечавки венчик оборвать!
Над Дунаем тишь лесов еловых,
Благовест церквей остроголовых,
Колоколен сумрачный покой
Над неутомимою рекой.
Неккар! Швабских яблонь колыханье… —
Здесь немецкой родины дерзанье:
Бедный Конрад… С ним душой один
Незабвенный Фридрих Гёльдерлин.
Берега быстротекущей Зале
Мне о вечной жизни рассказали,
О стране, что мне всего родней,
О беспечном счастье юных дней.
Бамберг. Вюрцбург. Ветер, силы дай нам
По Франконии поплыть за Майном
Мимо виноградарей и лоз…
Колокольный звон, родной до слез.
Здесь когда-то мы на солнце грелись,
Всей душой впивая влаги прелесть,
Бороздило синеву весло,
Что же нашу радость унесло?
Приходили к мертвым рекам люди,
Думая о невозможном чуде,
Думая найти покой и сон
В грохоте бессоннейших времен.
Ночью был речной простор зеркален
В зареве пожаров меж развалин;
Бремя скорби по лицу земли
Реки полноводные влекли.
Реки полноводные молчали,
Только ивы льнули к ним в печали.
Шелестела тонкая лоза:
Слышишь, расточается гроза!
Долго плыл я по речному лону
К дальнему ночному небосклону,
Убегает синяя вода,
Жизнь не повторится никогда.
Реки, реки! Пять родимых рек,
В некий день и я усну навек, —
Пусть мое бессмертье поплывет
В океан по лону ваших вод!
ГДЕ БЫЛА ГЕРМАНИЯ…
Как много их, кто имя «немец» носит
И по-немецки говорит… Но спросят
Когда-нибудь: «Скажите, где была
Германия в ту черную годину?
Пред кем она свою согнула спину,
Свою судьбу в чьи руки отдала?»
Быть может, там, во мгле она лежала,
Где банда немцев немцев угнетала,
Где немцы, немцам затыкая рот,
Владыками себя провозглашали,
Германию в бесславный бой погнали,
Губя свою страну и свой народ?
Назвать ли тех «Германией» мы вправе,
Кто жег дома и землю окровавил,
Кто, опьянев от бешенства и зла,
Нес гибель на штыке невинным детям
И грабил города? И мы ответим:
— О нет, не там Германия была!
Но в камерах тюремных, в казематах,
Где трупы изувеченных, распятых
Безмолвно проклинают палачей
И где к отмщенью призывает жалость,
Там новая Германия рождалась,
Там билось сердце родины моей!
Оно стучало там, за той стеною,
Где узник сквозь молчанье ледяное
Шагал на плаху, твердый, как скала.
В немом страданье матерей немецких,
В тоске по миру и в улыбках детских, —
Да, там моя Германия была.
Ее мы часто видели воочью,
Она являлась днем, являлась ночью
И молча пробиралась по стране.
Она в глубинах сердца созревала,
Жалела нас, и с нами горевала,
И нас будила в нашем долгом сне.
Пускай еще в плену, пускай в оковах,
Она рождалась в наших смутных зовах,
И знали мы, что день такой придет:
По воле пробужденного народа
Восторжествуют правда и свобода —
И родину получит мой народ!
Об этом наши предки к нам взывали,
Грядущее звало из светлой дали:
«Вы призваны сорвать покровы тьмы!»
И, неподвластны ненавистной силе,
Германию мы в душах сохранили
И ею были, ею стали МЫ!
В РАЗЛУКЕ С РОДИНОЙ
Пора изгнанья! Горечь испытанья!
Когда мы все дождаться не могли
Возврата после долгого скитанья…
Возможно ль жить от родины вдали!
Как тянутся секунды лихолетья,
В безвременье вливаются века;
Десятилетья длительней столетья…
Пора изгнанья! Как же ты горька!
Долины мук! Хребты последней боли!
И путь домой сквозь календарный лес.
Прощанье, расставанье поневоле,
Разлука: время потеряло вес!
А может быть, мы с нашей болью всею
Вломились в бездорожья толчею?
Двадцатого столетья Одиссея,
Тебя я в наших бедах узнаю!
Откуда-то, без облика и формы,
Сквозь непроглядность сумеречных дней —
Той пограничной станции платформы
И колокольни родины за ней.
Пусть небеса глядят мертво и жутко
И солнца свет измаялся вконец, —
Передо мной отчизны незабудка
Одета в семирадужный венец!
На Боденское озеро летели
Мои мечты — припасть к местам святым;
К родным словам, столь сладостным доселе,
Я приникал, как некий пилигрим.
Там я вкусил отраду, и покой,
И нежность, и благословенье слова,
Где словно материнскою рукой
Начертано: «Не забывай былого!»
Когда же обступали нас потери,
Откуда-то из памяти глубин
Вдруг поднимался Данте Алигьери,
Изгнанник и отчизны верный сын.
И он пас вел над пропастями века,
Одолевая за бедой беду,
Над всем немым проклятьем человека, —
Нам Данте был Вергилием в аду!
Звучала правда в стоне, в кличе, в плаче;
Мой голос пел, пронзал ночную синь:
«На том стою, и не могу иначе
Во имя счастья родины! Аминь!»
Пора изгнанья, как ты ни сурова,
Тебя добром я должен помянуть:
Ведь взлетом поэтического слова
Отмечен был десятилетний путь!
Разлука с родиной! И не затем ли
Пришлось нам испытание пройти,
Большое бремя на плечи приемля
В течение вот этих десяти
Суровых лет, чтоб новая держава
Воспряла в нас предвестницей добра?
Да будет мир, да утвердится право!
Пора изгнанья! Строгая нора!
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: