* [Заметка на полях:] которого Эктелион потом убил в Гондолине.
§ 46 Затем подняли сыновья своего отца и понесли его обратно к Митриму. Но когда они подошли к Эйтель Сирион и уже начали подниматься к перевалу, Феанор велел остановиться. Ибо раны его были смертельны, и он знал, что час его близок. И окидывая последним взглядом окружающие земли со склонов Эрид-вэтрин, он узрел вдали пики Тангородрима, мощнейшую крепость Средиземья, и понял он в прозрении смерти, что никогда силам Нолдор не одолеть ее; но проклял имя Моргота и возложил на сыновей исполнение своей клятвы и отмщение за отца. Затем он умер; но не было у него ни погребения, ни могилы, ибо столь пламенным был его дух, что когда покинул он тело, оно рассыпалось пеплом, и ветер развеял его как дым. Подобного ему никогда более не появлялось в Арде, и дух Феанора никогда не покидал чертогов Мандоса. Так погиб величайший из Нолдор, чьи дела принесли им наивысшую славу и гибельнейшую беду.
§ 47 Вести об этих великих деяниях достигли Менегрота и Эглареста, и Серые Эльфы исполнились изумления и надежды, ибо они чаяли обрести великую помощь в защите от Моргота от своих могучих родичей, вернувшихся нежданно с Запада, в самый час их нужды. Сначала они считали, что Нолдор прибыли как посланцы Валар, дабы избавить своих родичей от врага. Серые Эльфы принадлежали к роду Тэлери, а Тингол был братом Ольвэ из Альквалондэ, но ничего не знали они ни о Резне, ни об изгнании Нолдор, ни о клятве Феанора. И хотя они не слышали о Проклятии Мандоса, вскоре оно начало исполняться в Белерианде. Ибо в сердце своем Тингол стал сожалеть о тех временах покоя, когда он был высочайшим владыкой над всеми землями и народами. Обширны были пределы Белерианда, а многие места дики и пустынны, и все же не от всего сердца приветствовал он приход столь многих могучих принцев с Запада, стремящихся к новым владениям.
§ 48 Поэтому с самого начала холодны были отношения меж ним и сынами Феанора, в то время как здесь была необходима теснейшая дружба, если они хотели противостоять Морготу; ибо [Дом сыновей>] сыновья Феанора никогда не желал(и) признавать верховного владычества Тингола и никогда они не просил(и) разрешения поселиться или пройти через какие-нибудь земли. Когда вскоре (благодаря предательству и злой воле, как говорили потом) в Белерианде стала известна полная история их деяний в Валиноре, то скорее вражда, а не союз, царила меж Дориатом и Домом Феанора, и эту вражду Моргот раздувал всеми способами, какие только мог измыслить. Но это зло возникло лишь в последующие дни, а первая встреча Синдар и Нолдор была горячей и радостной, хотя и нелегко им было сначала понять друг друга, ибо различия меж языками Калаквэнди Валинора и Мориквэнди Белерианда зашли уже далеко.
Экскурс, касающийся языков Белерианда
Я прерываю текст здесь, ибо комплекс различных материалов, что идет в следующих двух рукописях, невозможно разместить в комментариях.
В СА 1 нет упоминания об активной враждебности, развившейся между Тинголом и Феанорианами. Вместо § 48, что следует в СА 2 после слов «стремящихся к новым владениям», здесь идет следующий отрывок:
Кроме того, во время долгого разрыва языки Синдар и Нолдор сильно разошлись, и поначалу нелегко им было говорить друг с другом.
После этого следует длинный «экскурс» (отмеченный в рукописи как врезка в основной текст), касающийся развития и взаимосвязи Нолдорина и Синдарина в Белерианде, конец которого также является концом текста СА 1. Это же рассуждение о языках вновь появляется, переписанное, в СА 2, и в свою очередь этот переделанный текст тоже был основательно изменен. Мне показалось, что имеет смысл привести здесь все версии этого отрывка, имеющего решающее значение для лингвистики Средиземья. В первоначальной версии в СА 2 написано следующее:
К прибытию Феанора прошло уже триста шестьдесят пять долгих лет Валар1 с тех пор, как Нолдор пересекли Море, оставив Тэлери позади. По нынешнему счету прошло более трех с половиной тысяч солнечных лет. За такой срок языки Смертных Людей, находящихся далеко друг от друга, изменились бы до неузнаваемости в случае отсутствия записей песен или книг мудрости. Но в Валиноре в Дни Дерев изменения были слишком незаметны, чтобы их почувствовать, кроме тех, что происходили по воле и замыслу, в то время как в Средиземье во Сне Йаванны они тоже были медленными, хотя перед Восходом Луны все существа в Белерианде стали пробуждаться от дремы, как уже ранее говорилось2. Поэтому, тогда как язык Нолдор мало отличался от древнего языка Эльдар времен похода – и большей частью изменения состояли в создании новых слов (для вещей старых и новых), а также в смягчении и приведении звуков и структур языка Квэнди к тем формам, что казались Нолдор более красивыми – язык Синдар изменился в большей степени и так же незаметно, как меняется форма кроны растущего дерева; возможно, эти изменения были подобны тем, что коснулись бы языка смертных при отсутствии письменности за пятьсот или более лет3. Еще до Восхода Солнца речь Синдар на слух уже сильно отличалась от Нолдорина, а после Восхода все менялось уже с большей быстротой, ибо поначалу воистину стремительна была Вторая Весна Арды. На слух, говорим мы, ибо хотя Дайрон, менестрель и мудрец из Менегрота, уже придумал Руны в 1300 ГВ (а после их весьма улучшил), не в обычае Синдар было записывать песни или знания, и Руны Дайрона (кроме как в Менегроте) в основном использовались для написания имен и кратких надписей на дереве, камне или металле. (Наугрим4 выучили Руны Дайрона из Менегрота и были очень довольны этим изобретением, оценив его выше, чем Синдар, его собственный народ. И Наугрим перенесли их через Горы на восток)5.
Вскоре, однако, пришло к тому, что Нолдор в повседневной жизни стали использовать Синдарин, и язык этот, обогащенный словами и структурами из Нолдорина, стал языком всех Эльдар Белерианда (кроме страны Зеленых [Эльфов]) и языком всех Эльдар, как Средиземья, так и тех, кто вернулись (как будет рассказано) из изгнания на Запад и стали жить и живут доныне на Эрессеа. В Валиноре сохранилась древняя Эльфийская речь, и Нолдор никогда не отказывались от нее; но она перестала быть для них родной, материнской речью и превратилась в язык знания, который учили, в язык высокой поэзии, учтивых бесед и торжественных праздников. Мало кто из Синдар изучал ее, кроме тех, кто жил вне Дориата, и смешавшись с Нолдор в один народ, следовал за их владыками; это вскоре случилось со всеми Синдар, кроме нескольких рассеянных племен в горных лесах, а также подданных Кирдана и жителей хранимого королевства Тингола.
В то время смена языка у Нолдор имела несколько разных причин. Во-первых, хотя Синдар не были многочисленны, они далеко превосходили народы Феанора и Финголфина, тех, кто выжили в опасных походах и достигли Белерианда. Во-вторых, (но причина эта не менее важна): Нолдор, что покинули Аман, сами подверглись изменениям, не предвидя этого, уже во время похода, а после Восхода Солнца все начало меняться еще быстрее – и изменения эти в повседневном языке обоих народов были одинаковыми, то ли по причине общей земли, условий жизни и судьбы, то ли по причине общения и смешения крови, но речь Нолдор менялась также, как и Синдарин, и два языка росли навстречу друг другу. Так и получилось, что слова, перешедшие из Нолдорина в Тэлерин, произносились уже по иному, нежели на Высокой Речи, они были изменены в соответствие с языком Белерианда. В-третьих, владычество над всеми Изгнанниками после смерти Феанора перешло к Финголфину (как будет рассказано далее), а он, будучи иного нрава, нежели Феанор, признавал верховное владычество Тингола и Менегрота и испытывал великое благоговение перед этим королем, могущественнейшим из Эльдар за исключением одного лишь Феанора, и не меньше уважал он Мэлиан. И хотя Элу Тингол, обладая хорошей памятью, мог вспомнить язык Эльдар, на котором они говорили до того, как он, возвращаясь из лагеря Финвэ, услышал птиц Нан Эльмота, в Дориате говорили лишь на Синдарине, и те, кто хотел общаться с королем, должны были учить его.