Я тут же воспользовался его словами.

— Значит, ты доверяешь его богам? Допускаешь, что они существуют?

— Для Ингилмундра — конечно, допускаю. — спокойно ответил Этельстан. — Зачем заставлять его клясться богом, в которого он не верит? Такая клятва прямо-таки взывает к тому, чтобы ее нарушили.

Я усмехнулся. Конечно, он прав.

— Но наверняка частью вашего соглашения стало то, что Ингилмундр принимает ваших проклятых проповедников.

— Наши проклятые проповедники — и в самом деле часть соглашения. — терпеливо ответил он. — Мы настаиваем на этом со всеми норвежцами, расселяющимися к югу от Риббела, Потому отец и основал бург в Меймкестере.

— Для того, чтобы защищать проповедников? — изумился я.

— Чтобы защищать всех, кто принимает правление Мерсии. — по-прежнему терпеливо ответил он, — И наказывать всех, кто нарушает наши законы. Воины защищают нашу землю, а монахи и священники несут народу учение о Боге и Божьих законах, А теперь я строю и женский монастырь.

— Это вселит ужас в норвежцев. — съехидничал я.

— Это поможет принести христианскую добродетель на неспокойные земли. — возразил Этельстан.

Его тетка, леди Этельфлед, всегда называла реку Риббел северным рубежом Мерсии, хотя, говоря по правде, земля между Мерзом и Риббелом была дикой и по большей части неуправляемой. Берега населяли датчане, которые часто совершали набеги на богатые фермы Честера, В отместку за эти налеты я не раз ходил на север в набег с отрядами воинов и однажды довел своих людей до Меймкестера, старого римского форта на холме из песчаника, что у реки Мэдлак, Король Эдуард укрепил старые крепостные стены и оставил в крепости гарнизон, И таким образом, подумал я, граница Мерсии сдвинулась дальше к северу. Сначала самой северной крепостью в ней был Честер, потом Брунанбург, а теперь ею стал Меймкестер, Этот новый бург на извсетняковом холме находился в опасной близости от моей родной Нортумбрии.

— Ты когда-нибудь был в Меймкестере? — спросил меня Этельстан.

— Был, меньше недели назад. — мрачно ответил я. — Тот проклятый монах, что мне наврал, покинул нас там, в Меймкестере.

— Вы шли этой дорогой?

— Потому что я думал — может, в гарнизоне есть новости о тебе. Но те сволочи не стали со мной говорить, даже не дали нам пройти в ворота. Пропустили только этого мерзавца-монаха.

Этельстан рассмеялся.

— Это все Треддиан.

— Треддиан?

— Западный сакс. Он там главный. Он знал, что это ты?

— Конечно, знал.

Этельстан пожал плечами.

— Ты язычник, и ты из Нортумбрии, что делает тебя врагом. Возможно, Треддиан решил, что ты собираешься вырезать его гарнизон. Он человек осторожный, Чересчур осторожный, и поэтому я его заменю.

— Чересчур осторожный?

— Бург не защищают, стоя на стенах. Все, что севернее Меймкестера — земли язычников, и они постоянно совершают набеги, Треддиан только наблюдает за ними! Он ничего не предпринимает! Мне нужен человек, который будет карать язычников.

— Вторгаясь в Нортумбрию? — невесело поинтересовался я.

— Сигтрюгр — король тех земель лишь номинально. — решительно сказал Этельстан, Он увидел, как покоробила меня эта неприятная правда, и продолжил давить. — Разве у него есть бурги к западу от холмов?

— Нет. — пришлось признать мне.

— Разве он посылает людей покарать преступников?

— Когда может.

— Чего никогда не случается. — презрительно произнес Этельстан. — Если язычники Нортумбрии нападают на Мерсию. — продолжал он. — значит, мы должны их проучить. Страна англов станет землей, где правит закон. Христианский закон.

— Ингилмундр принял твой закон? — усомнился я.

— Принял. — отвечал Этельстан. — Он сам и его народ покорились моей власти. — Пригнувшись, он нырнул под расщепленную ветку ольхи. Мы скакали по узкой полоске леса, спиленного осаждавшими город на дрова, деревья покрывали шрамы от их топ ров. За лесом я видел заросли тростника, обрамляющие плоский и серый Мерз. — А еще он принял наших проповедников. — добавил Этельстан.

— Уж, конечно, принял. — отозвался я.

Этельстан рассмеялся, к нему вернулось хорошее расположение духа.

— Мы не деремся с норвежцами из-за того, что они только что прибыли. Мы и сами когда-то были такими! Мы даже не нападаем на них из-за того, что они язычники!

— Мы все когда-то были язычниками.

— Это верно. Однако мы воюем за то, чтобы они подчинились нашим законам. Одна страна, один король и один закон! Если они нарушают закон, нам следует наводить порядок, ну, а если не нарушают, мы будем жить с ними в мире.

— Даже если они язычники?

— Повинуясь закону, они поймут справедливость христианских заповедей.

Я гадал, зачем Этельстану потребовалось мое присутствие — чтобы проповедовать мне достоинства христианского правосудия? Или чтобы я встретился с Ингилмундром, которым он так явно впечатлен? Тем временем, пока мы скакали вдоль южного берега Мерза, он рассказывал о своих планах укрепления Меймкестера, а потом нетерпеливо пустил коня в галоп, оставив меня позади. Справа тянулся прибрежный залив и заросли камышей, вода за ними была почти неподвижна, только изредка чуть колыхалась от дуновения ветра. Когда мы приблизились к бургу, я увидел, что флаг Этельстана по-прежнему там, а два убогих низких корабля все так же привязаны у причала, Похоже, люди Цинлэфа не пытались захватить Брунанбург, чей гарнизон, как оказалось, состоял всего из тридцати человек. Нам открыли ворота.

Въезжая в них, я увидел, что Этельстан уже спешился и зашагал к высокому юнцу. Когда принц приблизился, тот опустился на колени, Этельстан велел ему встать, обеими руками пожал его правую руку и обернулся ко мне.

— Хочу познакомить тебя с Ингилмундром. — радостно воскликнул он.

Я подумал — так вот он, предводитель норвежцев, которому позволено поселиться так близко к Честеру, Он молод, поразительно молод, и потрясающе красив — нос прямой, как клинок, волосы почти до пояса и связаны кожаным шнурком.

— Я попросил Ингилмундра встретить нас здесь. — сказал мне Этельстан. — чтобы мы могли его поблагодарить.

— За что? — спросил я, слезая с коня.

— За то, что не присоединился к мятежникам, разумеется. — сказал Этельстан.

Ингилмундр ждал, пока один из воинов Этельстана переведет эти слова, а потом взял у своего спутника простой деревянный ящик.

— Это дар. — сказал он. — в честь твоей победы. Здесь не так много, мой принц, но это большая часть того, что у нас есть. — Он опять встал на колени и поставил ящик у ног Этельстана. — Мы рады, что твои враги побеждены, мой принц.

— Без вашей помощи. — не удержался я, пока Этельстан выслушивал перевод.

— Сильный не нуждается в помощи слабого. — возразил Ингилмундр, Он бросил на меня взгляд, и меня поразила глубина его голубых глаз. Он улыбался и вел себя скромно, но взгляд был настороженным. На встречу с нами он явился только с четырьмя спутниками, одетыми, как и он, в простые штаны, шерстяные рубахи и плащи из овечьих шкур. Ни кольчуг, ни оружия, Единственным украшением Ингилмундра были два амулета на шее. Один — молот Тора, вырезанный из кости, другой — блестящий серебряный крест, Я никогда не встречал людей, носивших одновременно оба символа.

Этельстан снова поднял норвежца с колен.

— Ты должен извинить лорда Утреда. Он повсюду видит врагов.

— Ты лорд Утред! — произнес Ингилмундр, и в голосе послышалось лестное для меня изумление, даже трепет. Он поклонился мне. — Это честь для меня, господин.

Этельстан махнул рукой, и подошедший слуга открыл деревянный ящик, заполненный, как я увидел, серебряным ломом. Сверкающие куски металла отрубили от ожерелий и брошей, браслетов и пряжек. Большая часть порублена топором на кусочки, что ходили вместо монет. Торговцы берут серебряный лом на все, и мне пришлось признать, что дар Ингилмундра — не такой уж пустяк.

— Ты очень щедр. — заметил Этельстан.

— Мы бедны, мой принц. — ответил ему Ингилмундр. — но в знак признательности должны принести тебе дар, пусть и скромный.