Тезка Александроса посмотрел на своего партнера и встал. – У меня есть предложение, - сказал он, - Война. Простая, честная война. Мы отберем средства массового уничтожения у тех, у кого они есть и пусть воюют, пока не останется миллионов двадцать – вполне достаточно. Организовать кровопускание ничего не стоит, люди всегда готовы вцепиться в горло друг другу. Оставшихся в живых расселим в плодородной зоне, малыми группами, чтобы не кучковались, не изобретали пластикового дерьма чтоб. Пусть победят сильнейшие, - он обвел взглядом амфитеатр, - И никому не будет обидно. – В разных концах зала сразу вскочило несколько человек. – Это несправедливо и нечестно! – крикнул японец в кимоно, - Победят те, кого больше, они задавят массой! – Конечно! – поддержал его иудей, выходя из своей презрительной отстраненности, - Не говоря уже о том, что ни один народ не способен пережить повторного холокоста! – Не в количестве дело! – крикнул какой-то краснокожий, - У белых останется достаточно обычных вооружений, чтобы устроить геноцид кому угодно, если уж отбирать, то отбирать все, вплоть до железных ножей! – А тогда вся эта дурацкая затея теряет смысл! – закричал интеллигентного вида турок в феске и европейском костюме, - Не будет войн, если нечем станет воевать. Но люди будут грызть друг друга зубами – и плодиться! Убивать друг друга камнями – и плодиться! А потом русский Калашников сделает автомат из ящика из-под водки – и ничего не изменится!

- Да не получится по-честному, Саша, - тихо процедил сквозь зубы Александрос, - Верь моему опыту – сначала надо прополоть этих мудаков, а потом уже начинать чистку человечества.

- И что же, так было всегда? – спросил он, - Если так, то я вообще не понимаю, каким образом Ариану удалось создать организацию. – Они сидели на камбузе судна, заякоренного в Бокатере, и пили кофе с «Метаксой», перед этим плотно и жадно поужинав или позавтракав – уже занимался рассвет.

После его выступления сессия длилась еще довольно долго и бестолково, закончившись полным крахом. Саамы умные начали потихоньку отваливать – по-атлантски, еще до ее окончания. В конце концов, Ариан мрачно глядя в полупустой зал, закрыл собрание и ушел тяжелой походкой уставшего человека. Это был полный провал.

- Нет, не всегда было так, - сказал Александрос, отвечая на его вопрос, - Пока речь шла о второстепенных, организационных проблемах все было достаточно пристойно. Свара началась, когда дело коснулось главного – тотальной войны. Атланты всегда были враждующими одиночками, но сегодня прибавилось дополнительное основание для вражды – национальная и расовая принадлежность. На самом деле, им плевать на народы. Каждый из них считает себя народом – японским, английским, еврейским и так далее. И это прибавляет смачности плевку в сторону другого атланта. Упыри они, тезка, вражины. – Все, кроме тебя? – Почти все, - Александрос ухмыльнулся, - Есть еще ты. Есть еще десятка три мужиков. С которыми можно иметь дело, среди них – японец, кстати. – А где женщины? Среди них что, нет атлантов? – Это атлантов среди них нет. Женщины рождают атлантов, но сами атлантами не являются. – Дискриминация. – Именно, - кивнул Александрос, - Половина бед человечества – от феминизации. У женщины нет чести. Все ее хваленые достоинства – это обставка для гипертрофированного инстинкта собственности. Она – жадное, коварное, похотливое и злобное животное, намного превосходящее мужчину в жестокости. Античные демократии не были настолько подлыми, как нынешние потому, что туда не допускали женщин. – Женщины рожают детей сегодня так же, как и тогда. – Верно. Поэтому им и прощаются все вышеуказанные качества, они необходимы для исполнения основной функции – деторождения. Но если женщина пренебрегает этой функцией, то она годна функционировать только как шкура на барабане. В полковом оркестре. – И все-таки, - задумчиво произнес он, - Есть некоторая сладость в исследовании ее патологической нервной системы. – Есть, - согласился Александрос, - в особенности – периферийной, в области эрогенных зон. Это делается так. Берешь женщину… - Дальше я знаю, - перебил он, - Я не знаю, что нам делать с мужчинами. С тысячью четырьмястами восемью атлантами, остающимися после вычитания казанной тобой тридцатки. – Александрос потер щетину на подбородке, - Я начинаю думать, что благими намерениями мостить дорогу в ад свойственно не только людям. Ариан со своим штабом совершил стратегическую ошибку. Он не учел, что в общей расовой памяти атлантов не содержится ничего общего, кроме идеи тотальной войны. Эта идея находилась в латентном состоянии до тех пор, пока большинство атлантов не подозревало о существовании друг друга. Ариан свел их вместе, он их, фактически, стравил, он спустил псов войны. – Ты чрезмерно пессимистичен, Александрос. Я, например, не испытываю желания бить по головам всех подряд. – Это потому, что ты еще не осознал в полной мере своих возможностей и не состыковал их с соответствующими им потребностями. Совесть – это страх потерять статус защищаемого общественной моралью. А мораль основана на страхе быть пойманным за руку. Я не желаю жены соседа потому, что сосед перережет мне горло с одобрения других соседей – вот основа моральных ограничений. Но атлант не ограничен ничем, кроме пределов своих сверхчеловеческих способностей, питаемых человеческими амбициями. Ты представляешь, что произойдет, когда этот иудейский жрец с возможностями Иеговы обопрется на голову «избранного народа» - им избранного? Когда индийский факиришка начнет размахивать трезубцем Шивы? Когда тупой, жадный американский миллионер с мозгами куклуксклановца приберет к лапам американские банки и американскую военную машину? Или когда китайский мандарин, у которого за плечами поколения предков, рассматривавших своих соплеменников, как навоз, станет императором? – То же самое, надо полагать, если ты, Александрос, воссядешь на престол Аскольда и Рюрика. – Александрос резко выдохнул и отвел глаза. – А что остается делать? – сказал он через несколько мгновений, возвращая взгляду твердость, - Когда ни о какой общей, конструктивной цели уже нет и речи? Когда со дня на день начнется всеобщая свалка? В России есть чего хаять и много чего. Есть за что тыкать русских мордой в грязь, и поделом. Но, раз уж такое дело, - он ухмыльнулся, - То я буду на стороне своего двора, так с детства приучен. А ты с кем? – А я думаю, что нет места для дворового мышления. Ариан и триста шестьдесят атлантов, которые выбрали его царем – это сила. И они не станут сидеть, сложа руки, и смотреть, как все расползается по дворам. – Черт возьми, да ты наивен! Индус и еврей – среди тех трехсот шестидесяти, Ариан сам воспитал их, как и многих других. Это такие дворняжки, как мы с тобой, защищают двор. А дворяне – предают всегда! – Все равно, судьба России – это глобальный вопрос. А я не готов к самостоятельному решению глобальных вопросов. – А кто готов? – крикнул Александрос, - Сам Господь Бог не готов, иначе не допустил бы, - Александрос тяжело осел на стуле, - Если Он есть. – Кто его знает, что там есть, - ответил он, неопределенно покрутив рукой в воздухе, - В тех неизмеримых и ужасных пространствах Вселенной.

- Вы знаете, Саша, у меня есть компьютер и телевизор со спутниковой антенной. – Они сидели на кухне профессорского бункера и обедали ухой из наловленной профессором рыбы. – Так вот, все телеканалы мира наперебой кричат о новой планете. – Ну и что? Плутон и Нептун тоже были когда-то новыми. – Дело в том, что ее там не было. – Фобоса и Деймоса тоже не было, пока их не заметил Гершель. – Фобос и Деймос – астероиды, а это – планета, величиной с Луну. – Ого! Ну, тогда это, действительно, удивительно. – Самое удивительное то, что она ведет себя не как планета. Планеты привязаны к массам вещества, большим, чем их собственные. А этот путешественник медленно смещается от отбиты Плутона к центру Солнечной системы. – Есть мнение, что Луна не всегда была на своем месте. Есть мнение, что она приобрела откуда-то извне и была уловлена Землей. Говорят даже, что эта Луна – не первая, предыдущая уже упала на Землю, сместив земную ось. – Это мнение оккультистов, а не астрономов. – Одни других стоят, - усмехнулся он, - Где-то, когда-то, что-то взорвалось и начало разлетаться – вот вам теория Вселенной и все астрономические теории таковы. По мне, так теория Творения выглядит намного разумнее и логичней. Откуда астроному могут взять собственное мнение, когда самый краткий астрофизический процесс занимает миллиарды лет? Они могут наблюдать эти процессы в записи на световых волнах. – Или читать записи в Книги Тота. Нет эксперимента – нет прямого знания, нет прямого знания – нет точной науки, одна болтовня. – Ну, не скажите, все это выглядит достаточно солидно. – Собор святого Петра тоже выглядит достаточно солидно. А что там есть внутри? Кроме воздуха и красивых картинок? – Так или иначе, нам не на что больше опереться кроме этой болтовни. – И что же болтают? – Что эта штука болтается на периферии Солнечной системы, как кусочек рыбьего корма, взвешенный в аквариуме, но, падая к центру системы. – И чем это нам грозит? – Никто не знает, ее траектория постоянно меняется, но очевидно, что такая масса матери не может никак не повлиять на баланс в системе. Некоторые уже готовятся к Концу Света. – Возможно, они более правы, чем другие. – Вам что-то известно об этом? – с любопытством спросил профессор, - Не даром же Александрос утащил вас куда-то на целые сутки? – Ничего мне неизвестно. Но столкновение планет, война или цирроз печени – какая, в сущности, разница? Все мы там будем. – Ну, хотелось бы с комфортом, а не от цирроза, - профессор усмехнулся, - И не от маразма. – Устройте себе тризну. Пейте вино, читайте стихи, а потом перережьте себе вены в теплой ванне, как это делали римские патриции. – Смеетесь, молодой человек? – Никогда в жизни не говорил ничего серьезнее. Отношение древних к смерти было намного более жизнеутверждающим, чем наше, оно давало силы жить, пока живешь, а не умирать всю жизнь, как это делаем мы. Они умирали тогда. Когда им этого хотелось, они держали свою смерть в своих руках и никакие вселенские катаклизмы не могли их устрашить. Поэтому они и жизни своей были хозяева, а не передоверяли ее законам, правительствам, богам или атлантам. – А еще анархистом меня называли, - покачал головой профессор. – Мы с вами оба анархисты. Поэтому и оказались здесь, на острове Рака, где вы всю жизнь готовили бомбы для человечества, а я, в конце концов, изготовил бомбу из самого себя.