Возможно, не стоило бы вовсе говорить об ибоге, если бы она не стала первым галлюциногеном, с которым познакомилась Европа. В середине XIX века появились первые торговые контакты между континентом и Западной Африкой. На всемирной парижской выставке 1867 года публике был представлен как сам кустарник, так и тонизирующее лекарство ламбарен, которое рекомендовалось в качестве панацеи от всех болезней: от бессонницы до сифилиса.

Главная надежда возлагалась на «ламбарен» как на афродизиак (то есть средство, усиливающее сексуальную потенцию у мужчин и женщин). Реклама тех лет подавала его как лекарство для лечения импотенции.

В 1901 году из корня кустарника был выделен алкалоид (алкалоиды — активные химические соединения, выделенные из растений), который назвали ибогаином.

Тогда же появились сообщения об «отравляющей» способности этого алкалоида. При больших дозах ибогаина пациент начинал видеть «тени» и образы ярких, цветных объектов. Видения не отличались от реальности, вызывая у пациентов панику.

Вполне вероятно, на подобные ощущения накладывались модные в начале века спиритические настроения. Характерна фраза одного из пациентоз, принимавших ламбарен:

«Я не хочу быть импотентом, но и медиумом я становиться не собираюсь…»

Во всяком случае, и в Европе, и в Америке к 1910 году ибогаин был запрещен. Дальнейшие его исследования прервались; до сегодняшнего дня его психоактивные свойства до конца не изучены.

Очевидно, европейское сознание в лице законодателей испугалось галлюцинаций, вызываемых корой ибоги. Причем испугалось настолько, что растение не стали даже изучать.

Индейцы Южной Америки словами «аяхуаска», «аявазка» или «хаапи» называют известный им с незапамятных времен галлюциногенный напиток.

Первое сообщение о его существовании принесли в Европу ботаники Р. Спрус и А.Р. Уоллес, которые в 1850 году исследовали флору Амазонки.

С языка индейских племен слова эти переводятся как «вино душ» или «вино мертвых». Относится это и к растениям — лианам Banisteriopsis caapi и Banisteriopsis inebrians, являющимся основным компонентом шаманского напитка.

Сколько веков их галлюциногенные свойства известны аборигенам, не знает никто.

Местных лекарей-шаманов называют «аяхуаскерос», то есть люди, изготавливающие аяхуаску и врачующие с ее помощью.

Европейские путешественники по Амазонке (у нас известен Гарри Райт и его книга «Свидетель колдовства») рассказывают, что действие хаапи продолжается около 6 часов, вызывая чрезвычайно богатую мозаику зрительных галлюцинаций, преимущественно естественного, «природного» характера:

«Я как будто превратилась в растение. Вокруг меня в каком-то невообразимом сексуальном танце, медленно, но в завораживающем ритме, плыли ветви — руки, листья — лица и лианы — тела. Я чувствовала себя такой же мерно колеблющейся живой лианой, и мне хотелось двигаться в этом удивительном танце. Одновременно с удовольствием в глубине души таился страх. Это был не мой танец. Это был танец людей и растений, думающих совершенно не так, как я…»

Допкин де Риос

Галлюцинации, возникающие под воздействием напитка, легко, с помощью собственного голоса, управляются самим грезящим. Культура индейцев кечуа основана на «икарос» — магических песнях. Они служат шаманам для звукового управления галлюцинациями.

Во время лечебных сеансов и пациент, и целитель поют. Содержание и звуковая сторона песни предназначены для направления целительной энергии в различные части тела и души пациента.

Индейцы утверждают, что во время такого сеанса пациент и шаман испытывают одни и те же галлюцинации. По сути, сеанс описывается этнографами как телепатический.

К сожалению, эксперименты европейских исследователей не смогли ни доказать, ни опровергнуть существование телепатии во время коллективных приемов галлюциногенного напитка.

Ткани лиан богаты алколоидами бета-карболинового ряда. Самым важным бета-карболином в составе лозы является гармин. Однако гармин не вызывает галлюцинаций, если только не употреблять его в дозах близких к смертельным.

Считается, что в напиток индейцы добавляют кору различных видов деревьев семейства вирола. Однако это всего лишь догадки этнографов.

Дело в том, что деревья вирола, содержащие мощный алкалоид — галлюциноген ДМТ (диметилтриптамин), произрастают в других районах Южной Америки. Шаманы Бразилии, Колумбии и Венесуэлы для эффекта галлюциногенных переживаний используют порошок коры, смолу и сок этих родственников мускатного ореха.

Нередко порошок виролы используется в погребальных ритуалах, причем его съедают вместе с костями умерших. Цель — проводы души умершего в загробный мир.

Интересно, что гармин никогда не был запрещен в Европе, так как наша культура никогда не использовала его галлюциногенные свойства. Зато это открытое шаманами древней Амазонки соединение стало предшественником современных антидепрессантов (ингибиторов моноаминоксидазы).

Этого нельзя сказать об алкалоиде виролы — диметилтриптамине, или ДМТ. В 1956 году чешский химик Стивен Жера, исследуя порошок виролы (попутно он обнаружил, что некоторое количество этого вещества содержат в себе и бобовые растения), синтезировал алкалоид ДМТ, который и по сей день остается одним из самых сильных среди известных галлюциногенов.

По структуре ДМТ близкий родственник серотонина — одного из основных метаболитов нервной клетки. ДМТ при попадании в организм на очень непродолжительный срок вытесняет серотонин из химических реакций и встает на его место в рецепторах нервных окончаний.

Исследования ДМТ в условиях нормального обмена веществ в нервной системе показали, что он играет активную роль в процессах воображения и образного мышления вообще.

По всей видимости, процесс временной (ДМТ, независимо от способа введения, действует не более 15 минут) подмены естественных процессов воображения психоактивным веществом и является основой действия ДМТ на человеческую психику.

Знаменитый теоретик психоделического образа жизни и страстный поборник ДМТ Т. Маккена так описывал свои ощущения от его приема:

«Переживание, захватывающее все существо, проскальзывающее под покров экстаза ДМТ, ощущается как проникновение через какую-то мембрану. Ум и «я» буквально разворачиваются перед глазами. Такое ощущение, будто обновился, хотя и не изменился, как будто был сделан из золота и просто перековался в новую форму в горниле своего рождения. Дыхание нормальное, сердцебиение ровное, ум ясный и наблюдательный. Но что это за мир? Что воспринимают чувства?

Под влиянием ДМТ мир становится лабиринтом, дворцом, каким-то более чем возможным марсианским сокровищем, наполненным мотивами, затопляющими изумленный ум невыразимым восторгом. Цвет и ощущение раскрывающей реальность тайны буквально пронизывают все переживание. Есть ощущение иных времен, а также собственного детства, чуда, чуда и еще раз чуда. Это аудиенция у чужестранца-нунция. В глубине этого переживания — в конце человеческой истории — сторожевые врата, которые открываются под ревущим вихрем невыразимой межзвездной пустоты в Вечность.

Вечность, как прозорливо заметил Гераклит, это дитя, играющее цветными шарами.

Здесь находится много мини-сущностей — малышей, самопреобразующихся механических эльфов гиперпространства. Может, это дети, которым предназначено быть человеку отцами; впечатление вхождения в экологию душ, скрывающихся за порталами того, что мы наивно зовем смертью? Не знаю. Может, они — синестезийное воплощение нас как Иного или Иного как нас? А может, это эльфы, утраченные нами с угасанием магического света детства? Здесь — потрясение, которое едва ли можно выразить, богоявление за пределами наших самых диких грез. Здесь царствие того, что страннее всего, что мы можем предположить. Здесь тайна живая, невредимая, все еще столь же новая, как и тогда, когда наши предки переживали ее пятнадцать тысяч лет назад.