Нынешний год — год двадцатипятилетия ее правления. Она собиралась обозреть его плоды в полном смысле слова — обозреть, то бишь увидеть своими очами благоденствие в новоприобретенных землях империи. И в новой ее жемчужине — Тавриде, бескровно вправленной в корону России трудом и талантом Потемкина[6] — первого среди ее верных слуг.

Все было приуготовлено к торжественному шествию императрицы в южные пределы: не одни лишь путевые дворцы, но целые города с храмами, присутственными местами и домами обывателей. О прочем — триумфальных арках, собраниях принаряженных поселян, музыке — и говорить нечего. Шествие должно было обратиться во всенародное празднество.

Но — без великокняжеской четы. Таинственный законный (а были и незаконные) сын и наследник Павел и его супруга[7] — устранены. Отчуждение, начавшееся с воцарением Екатерины, росло год от года. Царевичу внушали: мать похитила у него корону, царствовать должно ему. Мать видела в нем соперника и сторонилась его.

Но маленькие царевичи… Екатерина обожала своих внуков. Они были отняты от родителей, и царственная бабушка с увлечением занималась их воспитанием. Ее кумиром был старший — Александр.

Теперь она досадовала: отпустила внуков в Павловск, там они схватили простудную лихорадку — еще бы, недосмотрели, там не до мальчиков, — и уж который день дожидается их возвращения.

Переговоры доселе ни к чему не привели. Мать их, великая княгиня Мария Федоровна, до замужества принцесса Вюртембергская, отписывалась: дети-де слабы, не оправились от хвори, опасно везти их в столь долгое путешествие. Не менее полугода в дороге!

Вот и хорошо, вот и славно, отвечала Екатерина, смиряя себя, мальчики увидят мир взамен постылого дворцового круговращения. А она сумеет их уберечь, еще бы!

Засим последовало долгое молчание. Павловск словно бы затаился, государыня тоже выжидала. Ехать к ним на поклон? Еще чего!

Это был тот случай, когда она не могла топнуть ногой, повелеть, послать чиновничью либо гвардейскую свору с приказом: употребить силу.

Ее власть, власть российской императрицы, не распространялась на Павловск. То была империя в империи, государство в государстве. И она более всего опасалась бунта. Упаси Бог!

Народ оказывал Павлу почести ровно государю императору. Он заранее воздвигал наследнику трон. Как бы она ни была милостива, сколько бы послаблений ни делалось — все едино. Она была немка. С немцами же связывались всяческие беды и утеснения.

А Павел-то? Будто он не был немцем! Разве что единые капли русской крови примешались в нем. А так Романовы давно перестали быть таковыми — со времен Петра Великого. Петр изрядно потрудился, дабы Россию онемечить: сам оженился на лютерке и дочь свою выдал за немецкого принца. Он-то и положил всему начало.

Редко, очень редко, но случалось, Екатерину охватывало чувство обиды и бессилия. Так было и на этот раз. Ей казалось, что ни в ком нету благодарности, кругом одна враждебность и интриги, все только и ждут… Она не домысливала: «смерти», но слово это являлось помимо воли. Хотят Павла, не ведая бед, кои сулит его правление. Но она откажет престол не ему, а своему любимцу Сашеньке, Александру.

В свои пятьдесят восемь лет она чувствовала себя еще в силе. И ее последний любовник — воспитанник, как она говаривала о своих фаворитах, — Александр Дмитриев-Мамонов, был на тридцать лет ее моложе. В его объятиях она чувствовала себя ему ровнею. И он верноподданно уверял ее в том. За что был жалован графским титулом и в общей сложности получил 880 тысяч рублей наградных…

Она ждала — ничего другого не оставалось. Хотя прежде никто не осмеливался заставлять ее ждать.

Наконец из Павловска возвратился дежурный генерал-адъютант граф Чернышов. Он привез письмо от Павла. Оно дышало холодом.

«Государыня-матушка. Мы получили всемилостивейшее послание Вашего Императорского Величества, на что всеподданнейше отвечаем, что сами к Вам будем и об интересующем Вас предмете потрактуем…»

Все было: конверт с вензелем Павла, где в витиеватое «П» словно бы нарочито вплелась римская единичка, сургучная печать, подпись… Екатерина не сдержалась — топнула ногой, скомкала послание и швырнула комок в огонь. Он тотчас вспыхнул и, затрепетав крылышками серой золы, порхнул в дымоход.

Опять ждать — теперь уже сына. Она избегала называть его наследником, ибо, как мы знаем, так не мыслила. Свидание с Павлом всякий раз было ей неприятно. Да и чего ожидать от него? О чем им трактовать? Она уже поняла, что ее ждет отказ.

Как ни старалась Екатерина оберечь себя от неприятных эмоций, ибо знала, что они-то и старят женщину, те время от времени настигали ее. И все чаще — из Павловска. С Павловском же ей было никак не сладить, и это бесило ее. Она старалась отвлечься, забыться, придумывала себе развлечения, но эта кость стояла в горле. И извлечь ее было неможно. Терпеть, терпеть, только терпеть, усовещивала она себя.

В ожидании визита сына она отправилась в Царское Село. Ни в Зимнем, ни в Царском она не изменяла своему распорядку. Пробуждалась в шесть утра, и тотчас вместе с нею, словно их сердца бились в унисон, пробуждалось почивавшее в нарядной корзине рядом с ложем государыни «семейство Андерсон» и наперебой торопилось выразить своей госпоже, повизгивая и подпрыгивая, верноподданнические чувства. То были английские левретки — стойкая привязанность Екатерины.

В 1770 году императрица, желая показать пример своим подданным, решила первой привить себе оспу, эпидемии которой то и дело вспыхивали в России, кося и уродуя людей. Из Лондона прибыл с этой целью доктор Димедейл — один из пионеров оспопрививания в Европе. Он-то и привез Екатерине пару очаровательных левреток.

С той поры потомство «сэра Андерсона» появилось в большинстве великосветских гостиных — государыня этому способствовала. Собачки сопровождали ее на прогулках, вертелись у нее в ногах, когда она сидела за письменным столом, и вообще стали непременным спутником ее дней.

После короткой церемонии умывания и одевания с помощью неизменной Марьи Саввишны Перекусихиной Екатерина переходит в свой кабинет. Там уже дымится чашка крепчайшего кофе.

После завтрака — два часа занятий. Обычно это переписка. Среди ее адресатов — барон Гримм (этот чаще всего), Вольтер, до своей кончины в 1778 году, и Дидро, почивший шестью годами позже. Оба были предметом неустанного попечения Екатерины и заботы об их благосостоянии: Екатерина щедро заплатила обоим за их библиотеки.

Затем наступает время докладов. Первым — петербургский полицмейстер, за ним личный секретарь императрицы, министры, вельможи. Она внимательно выслушивает каждого, приветлива со всеми, даже если визитер принес худые новости.

День заполнен до отказа: приемами сановников, послов, разбором иностранной почты. Секретарь зачитывал государыне перлюстрированные письма дипломатов и некоторых лиц, которые возбуждали подозрение. Перлюстрация была в обычае, и Екатерина относилась с нескрываемым интересом к содержанию писем. «Прежде всего я женщина, — говорила она, — и не чужда любопытства. Иной раз не мешает заглянуть в замочную скважину — это в моих интересах: политических и личных». Однако об этом интересе государыни знали только ее личный секретарь и глава Тайной канцелярии Шешковский.

…В полдень ей доложили, что приехал великий князь Павел Петрович.

— Ступайте все. Я хочу говорить с ним наедине, — распорядилась Екатерина.

Павел вошел быстрыми шагами, тонкие губы раздвинула нарочитая улыбка.

— Желаю здравствовать, государыня-матушка, — произнес он своим скрипучим голосом. — Пожалуйте ручку.

Он приложился к руке: губы были холодны и сухи.

— Как здоровье супруги? — торопливо произнесла Екатерина. — А дети, здоровы ли?

— Супруга здорова, слава Богу, она вся в заботах о детях, а потому не могла прибыть вместе со мною. Что касается мальчиков, то они еще не оправились после болезни. Было бы неосмотрительно и даже опасно везти их в столь долгий вояж. О чем, впрочем, я отписал вашему величеству.

вернуться

6

Потемкин Григорий Александрович (1739–1791) — генерал-фельдмаршал, организатор дворцового переворота 1762 г. Главнокомандующий русской армией в русско-турецкой войне 1787–1791 гг.

вернуться

7

Павел I (1754–1801), российский император с 1796 г., сын Петра III и Екатерины II. Убит заговорщиками. Его супруга — София-Доротея Вюртембургская (1759 1828), племянница прусского короля Фридриха II. По венчании (1776) приняла православие и стала именоваться Марией Федоровной.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: