Днепр опал в берегах и гляделся смиренней. Предусмотрительный Потемкин озаботился выстроить в Бериславе не дворец, но приютный дом, достаточно просторный и удобный, дабы потом местная власть могла бы приспособить его под присутственные места. В нем могли разместиться государыня и ее высокий гость с челядью, министры российские и иностранные. У Потемкина были особые апартаменты.

Убедить Иосифа! Екатерине казалось, что она в достаточной мере владеет искусством убеждения в равной мере с искусством притворства. Но за внешней мягкостью Иосифа таился крепкий орешек, и она нередко обламывала зубы об его скорлупу.

Но где взять другого союзника с таким интересом, как у императора? Такого не было и не предвиделось, стало быть, этого следовало привязать к себе веревками — нет, приковать цепью:

Цепь следовало выковать из чистого золота, как приличествовало императору самой протяженной в Европе империи.

День прошел в разговорах. Они гуляли по берегу Днепра, свита следовала на почтительном отдалении.

Травы шуршали под их ногами, исторгая пыль, разбрасывая семена. То там, то сям посвистывали суслики. Они возникали столбиками возле своих норок и с любопытством разглядывали пришельцев. Природа жила своей жизнью и пела на разные голоса, неведомые человеку. А двое говорили о войне, о смертоубийстве, словно бы о добродетельном деле.

— Наш тайный договор остается в силе! — утверждала Екатерина. — И ничто, никакая сила не в состоянии его нарушить. Надеюсь, что и вы, государь, с тою же твердостью, что и я, придерживаетесь такого мнения.

Иосиф кивнул. И, понимая, что этого жеста недостаточно, сказал:

— Само собой разумеется, мадам.

— Наказать зло! Наказать зло — это доблестная цель. Зло, которое торжествовало более трех столетий, которое утверждало свое владычество на чужих землях, порабощало целые народы, притом совершенно безнаказанно. Христианство было растоптано, его святыни поруганы. Как можно смириться с этим! Я верю, что наш небесный покровитель в это мгновение слышит меня и одобряет.

О, Екатерина умела блистать красноречием, когда хотела убедить собеседника, приковать его к себе прочными узами. Она, пожалуй, смогла бы склонить на свою сторону бронзовую статую, а не то что живого императора. Иосиф с улыбкой сказал ей это. В ответ она еще более воодушевилась:

— Три с половиной века тому назад османы захватили Византию. Великая христианская империя исчезла с лица земли. Но они не остановились. Под их ударами одно за другим пали христианские государства Восточной Европы: Сербия и Болгария, Молдавия и Валахия, Морея и Венгрия, Трансильвания и Босния… В их руках оказалась святыня христианства — Иерусалим и вся святая земля. Я уже не говорю о государствах Африки и Азии.

«Она прекрасно подготовилась, эта удивительная женщина, — думал тем временем Иосиф. — Как видно, у нее были знающие наставники. Впрочем, как выяснилось, она достаточно начитанна. Не исключено, что все эти знания она почерпнула из книг преимущественно французских авторов. Я бы не удивился, если бы она села на коня, как истая амазонка, и повела за собой войско на Константинополь, предмет ее вожделенных мечтаний. Видимо, она, эта неистовая бабушка, обожает своих внуков и жаждет обеспечить их будущее. Константину уготован Константинополь, Александру же…»

Тут его мысль затормозилась, ибо будущее Александра, который, по словам Екатерины, был ее любимцем, представлялось ему неясным. Быть может, он унаследует империю?..

Екатерина продолжала с прежним жаром:

— Разве же не священный долг всех христианских государей, всего христианского мира вернуть то, что было вероломно захвачено?! Разве перед этой угрозой мы все не должны объединиться? Трусы! Где они, прежние паладины христианства?! Где рыцари, бесстрашно отправлявшиеся в крестовый поход, дабы освободить Святую землю?! Их нет, они вымерли. Вымер дух рыцарства, государи Европы более всего озабочены сохранностью своего трона. Остались мы с вами, государь. И мы обязаны идти до конца в нашем стремлении восстановить поруганную справедливость, честь и славу Христа и Богоматери!

Ваша страстность делает вам честь, мадам, — наклонил голову Иосиф. — Я разделяю ваши чувства, я понимаю их. Я подтверждаю незыблемость нашего союза. Но…

«Вот оно — «но»! Вечное «но», — с горечью подумала Екатерина. — Эти католики — люди с холодным сердцем. Ими движет собственный интерес, они все время боятся промахнуться. И все мои попытки возжечь пламень веры в его сердце ни к чему не приведут. Пламень веры, пламень отмщения — вот чем должны гореть сердца. И души. И все естество».

«Но» Иосифа повисло в воздухе. Екатерина напомнила:

— Я жду, государь.

— Но весь остальной мир станет противиться. И вы это прекрасно знаете. Нас никто не поддержит, как бы далеко не увлекло вас ваше красноречие. Увы, это реальность наших дней.

— Пусть! — тряхнула головой Екатерина. — Мы увлечем нашим примером остальных государей!

— И вы верите в это? — улыбнулся Иосиф.

— Верю! — с прежним упорством произнесла Екатерина. — Обе наши державы — великая сила. Сила, которой нет равных в Европе. Главное — самым точным образом нанести удар. Не промахнуться. Рассчитать все. Сокрушить без промаха. Если нам удастся это, все те, кто стоял в стороне, поддержат нас. Уверяю вас.

— Возможно, вы и правы, — вяло согласился Иосиф. — Но где гарантия, что мы сумеем нанести верный удар? Что мы не встретим неожиданно сильного сопротивления, которое разрушит наши планы? Вы забываете, мадам, что турки располагают огромной армией, что их ресурсы неисчерпаемы, что они поднимут подневольные народы против нас, наконец, что человеческая жизнь для них — ничто.

«Он холоден как лед. — Разочарование все сильней и сильней охватывало Екатерину. — Я выдвигаю все доводы «за», он — «против». Он рассудочен, слишком рассудочен. И мне его не победить, а тем более не зажечь. Я горю, он чадит. Они все такие — эти европейцы. — На мгновение она забыла, что тоже принадлежит к этому племени. — Остается надеяться только на себя! Готовить войско — денно и нощно, готовить оружие и амуницию, провиант. Флот должен господствовать в Черном море, он должен быть сильнейшим. Не менее ста тысяч под ружьем. Да нет, пожалуй, все полтораста тысяч». В эти минуты она рассуждала как полководец, совершенно уверенный, что одержит викторию, она рвалась в бой…

А бескрайная степь дышала миром. И от императора Иосифа тоже исходили мирные токи. И Екатерина вдруг ощутила и это очарование степи с ее запахами и звуками, и тщетность своих усилий под этим небом.

«Быть может, — решила она, — я достучусь до него, когда мы будем в четырех стенах…»

— Пора обедать, государь, — объявила она. — Мы возвращаемся.

И они повернули назад. Свита нерешительно затопталась на месте, не зная, дожидаться ли либо тоже повернуть.

После обеда, прошедшего в чинном молчании, к государыне напросился Потемкин. Он знал, о чем шла речь меж Екатериной и Иосифом, и горел любопытством узнать, каков результат.

— А тот же самый, — отвечала Екатерина. — Не мычит и не телится. Верен союзу, но верность эта формальная.

— Стало быть, на Иосифа надейся, а сам не плошай? — ухмыльнулся князь.

— Ты правильно понял, Гриша, Григорий Александрович. Однако при всем при том помнить должен, что у нас нету более крепкого союзника. И упаси тебя Господь пренебрегать им.

— Это, матушка, я согласен помнить.

— Не ослабляй укрепление войска и флота…

— Не токмо не ослаблю, но и усиливать буду, елико возможно.

— Беречь казну надо…

— К сему всеми силами стремлюсь. Рапорт подал…

— Весьма одобрила. Действуй все в том же духе. Я на тебя всецело полагаюсь. Надобно нам быть в полной готовности.

— Деньги, деньги и деньги. Великий Петр многажды именовал их артериею войны…

— Казна пуста, Григорий Александрович. Придется печатать ассигнации. Не раз тебе о том говорила. Но князь Вяземский, старый пень, говорит, что это опасный путь. Что деньги-де от их изобилия падут в цене. Похоже, он прав.