Ценна эта книга с точки зрения популяризации революционных традиций американского народа. Она, несомненно, найдет широкий круг читателей не только среди советской молодежи, но и среди читателей более старших возрастов.

Р. Иванов

Ему внушали, что он раб, что он должен гнуть спину, ходить смиренно, с опущенным взглядом, жить без мыслей и спать без сновидений. Но каждый удар мотыги о переплетенные корни, каждая узенькая борозда, взбегающая на холм, полет птицы над полем, поскрипывание запряженной волами повозки на дороге— все говорило ему о свободе. Ибо взгляд Фредерика Дугласа был обращен к звезде.

Этому темнокожему американцу так и не довелось узнать точную дату своего рождения. В какой-то месяц и день не то 1817, не то 1818, а может, 1819 года появился он на свет в Тэлботском округе, на восточном побережье штата Мэриленд. Кто были его родители? «Генеалогические древа, — писал он позже в своей автобиографии, — не были распространены в среде рабов. Лицо, играющее некоторую роль в цивилизованном обществе и иногда именуемое отцом, попросту не фигурировало ни в рабовладельческих законах, ни в повседневном быту невольников».

Раннее детство его прошло на небольшой ферме; там вместе со щенятами, поросятами и прочим приплодом, подраставшим на плантации, выращивались и негритянские дети для работы в поле и в сосновом лесу, где собирали древесную смолу. Немногие светлые воспоминания детских лет Фредерика тянулись к бревенчатой хижине его бабки. Помнилось ему, что однажды он прикоснулся к своей матери. Лет с четырех или с пяти он уже никогда не видел ее и ничего о ней не слыхал.

Перед вами история о том, как на скотном дворе вырос и поднялся на ноги Человек. Начинается она в 1834 году от рождества Христова. Эндрью Джексон был тогда президентом Соединенных Штатов, Горас Грили уже приступил к изданию своей газеты в Нью-Йорке. Уильяма Ллойда Гаррисона проволокли по улицам Бостона с веревкой на шее. Рабство было только что отменено повсюду, где развевался британский флаг. Даниель О’Коннелл громогласно призывал народ Ирландии к объединению. Гёте воспевал братство людей, и горное эхо вторило его песне. Льву Толстому было шесть лет от роду, а в Иллинойсе мужал Авраам Линкольн.

Долгий день приближался к концу. Стоило солнцу уйти за тощие сосны, как вдоль дороги заклубились маленькие столбики пыли. Со стороны залива подул ветерок, перебирая опавшие листья и сухие ветки.

Ворох лохмотьев и всклокоченные волосы, казавшиеся частью болотистой поросли, зашевелились. Настороженно приподнялась темная голова. Она была вся в ранах и кровоподтеках, глубоко сидящие глаза расширены ужасом. На какое-то мгновенье юноша застыл на месте, напряг все мышцы измученного тела, напряженно вслушиваясь в тишину; он был готов тут же нырнуть в густой кустарник. Но вот вечерний ветерок коснулся распухшего лица, юноша облизал растрескавшиеся, запекшиеся губы. Он снова бессильно поник головой, и капля крови тяжело упала на сухие сосновые иглы.

«Воды!» — широкие ноздри благодарно втягивали чуть влажный воздух, прохладный, как сырые кирпичи колодца. Пальцы, покрытые трещинами, судорожно подергивались. Юноше вдруг показалось, что они сжимаются вокруг грубой ржавой кружки, до самых краев наполненной благодатной холодной водой; он увидел старый колодец, вырытый в двух шагах от хижины его бабки, журавль которого был так искусно помещен между двумя сучками спиленного дерева и так уравновешен, что даже самый маленький ребенок мог одной рукой поднять ведро воды. Ворох тряпья в кустарнике забила резкая дрожь. Онемевшее тело юноши возвращалось к жизни. Тихо! Полежи еще немного, дыши медленно!

Оцепенение, сковывавшее все его чувства в течение знойного августовского дня, рассеивалось. В висках стучало. Голова кружилась. Юноша прижимался к земле, сосновые иглы кололи ему губы. В памяти расплывались какие-то лица, звучали странные голоса. Солнце, палящий зной, босые ноги взметают пыль на дороге. Дорога ведет на пригорок. Он видит, как в клубах пыли исчезает бабушка. Ушла и мать, махнув рукой на прощанье. Дорога поглотила обеих.

В сосновом лесу темнота надвигается внезапно. Он опять поднял голову и огляделся вокруг. Белка прошмыгнула мимо и спряталась. И снова полная тишина — ни грубых голосов, ни проклятий, ни собачьего лая. Значит, его не ищут. С собаками-то найти его совсем не трудно! Коуви просто не захотел отрывать людей от работы. Коуви знает, что ему никуда не уйти.

Хозяева, которые отправляли своих рабов на эту узенькую полоску неподатливой земли между заливом и рекой, знали, что собственность их находится в полной сохранности. Эдуард Коуви пользовался репутацией первоклассного «объездчика скверных негров». Все соседние рабовладельцы обращалась к нему, когда возникали какие-нибудь неприятности. Занятие это приносило Коуви большую выгоду. Он мог обрабатывать свою ферму, почти ничего не затрачивая на работников. Подобно искусным объездчикам, которые бесплатно пользуются конями лучших кровей,

Коуви получал в свое распоряжение самых горячих и самых строптивых рабов. Он ручался, что любой невольник будет как шелковый, когда вернется к своему хозяину.

Капитан Олд передал Коуви этого дерзкого юнца, присланного на восточное побережье из Балтимора. Проверяя по спискам имущество своей жены, капитан обнаружил, что этот раб числится под именем Фредерик.

— Хитер и опасен! — Голос капитана Олда звучал жестко. — Надо укротить его, пока еще молод.

— Фредерик! — с отвращением проговорил, растягивая слоги, Коуви, оглядывая маленькими зелеными глазками коренастую, складную фигуру юноши, его широкие плечи и длинные коричневые руки. — Очень уж важное имя. Воображаю, как возгордился! — глухо проворчал он себе под нос. Но хозяину сказал подобострастно:

— Знаю я эту породу. Положитесь на меня. Я дурь из него выбью!

Тут Фредерик поднял голову. Его широкое спокойное лицо обернулось к хозяину. Глаза красноречиво спрашивали: «За что?» Но он не разжал губ.

Капитан Олд строго произнес:

— Поосторожней только, не вздумайте вернуть мне его изувеченным! Через год-два за него можно будет взять немалые деньги. Он — хорошего племени.

Томас Олд (никто не знал, почему он именовался капитаном) не был прирожденным рабовладельцем. Рабы достались ему как приданое жены. Капитану Олду все эти дела были порядком противны, противны до тошноты, но он презирал себя за слабость, боясь злых насмешек супруги. Она выросла на плантации Ллойдов, где рабов было видимо-невидимо. «У полковника Ллойда никогда не бывало никаких хлопот со своими рабами», — колко говорила Люсиль. Олд в ответ только сжимал бесцветные тонкие губы. Одному богу ведомо, как он старается: морит себя голодом, чтобы прокормить эту кучку негодных черных бездельников. Он ненавидит их всей душой. Взять хотя бы вот этого откормленного юнца, которого вконец испортил в городе Хью Олд, собственный брат капитана, и его женушка с восковым лицом. Выучить негра читать! Погубить хорошего, сильного работника! Ну что ж, надо испробовать Коуви. Посмотрим, как он справится с этим делом.

Все это произошло вскоре после так называемого рождества. Теперь стояло знойное лето. Фредерику это время показалось очень долгим. Его «объезжали» в самом подлинном смысле этого слова.

Юноша застонал. Раздражение Коуви отчасти можно было понять. Фредерик в самом деле медленно и плохо справлялся со своей работой в поле и на скотном дворе. Но сам он не смел спрашивать, а так как никто его не учил, борозды у него получались кривые и мелкие.