— Сейчас бежать не надо. В этот раз он вернется к хозяину.

Жена выжидающе молчала.

— Слышал я об этом малом, он читает, пишет. Толковый, знает науку белых.

— А! — Теперь женщина начала понимать.

— Сегодня я покажу ему, что должен знать черный человек. Я разбужу силу в его теле, ведь черная мать родила его!

Сэнди долго лежал, безмолвно глядя на звезды сквозь верхушки высоких деревьев. Потом тихо заговорил снова:

— Я вижу в нем большую силу. Сейчас он узнает, что можно. Каждый день будет знать больше. Время наступит — уйдет. Тогда уже не будет один.

И женщина понимающе кивнула.

Фредерика разбудило не солнце, выкатившееся, как золотой шар, и затопившее залив ослепительным блеском и радужным сиянием, и не карканье ворон высоко на соснах, и даже не собачий лай, доносившийся издалека. Нет, сон рассеивался, пожалуй, от того, что постепенно в сознание юноши проникали какие-то пылающие слова. Неужели он нашел книгу— новую книгу, еще более чудесную, чем «Колумбийский оратор»? Фредерик не видел слов, и все же они, казалось, окружили его со всех сторон — слова были живыми, они уносили его через широкие реки, высочайшие горы, беспредельные равнины. Во сне он видел людей — чернокожих людей, очень высоких и сильных. Они распахивали девственную землю, черную, как их широкие спины, охотились в лесах, некоторые из них шли в города, города, полные черных людей. Они были свободны: они шли, куда желали, и работали так, как им самим было нужно. Они даже летали как птицы высоко-высоко в небе. И он летел с ними, он смотрел вниз, на землю, которая казалась крошечной. Фредерик расправил крылья. Он могуч. Он умеет летать вместе с людской стаей. Но кто эти люди? Фредерик напряженно прислушался. Так вот в чем дело: он не читал, он слушал. Кто-то произносил речь. Но это была не речь, ничего подобного он не слыхал прежде; это было совсем не похоже на то, что говорил проповедник в Балтиморе.

Фредерик открыл глаза. Значит, сон еще продолжается. Он увидел рядом с собой странно изогнувшуюся, мерно раскачивающуюся фигуру, услышал звучный поток слов. Свет резал глаза, но Фредерик уже догадался, что это Сэнди. Он сидел на полу, скрестив ноги; голова была поднята, глаза казались огненными шарами, и он произносил что-то мягко и певуче. Если это и были слова, Фредерик не понимал их смысла. Яркое солнце заливало хижину через распахнутую настежь дверь. Запел петух, и. разом все вспомнив, Фредерик проснулся окончательно. Он поднял руку, чтобы прикрыть глаза от света. Поток певучих звуков внезапно замер, и под пристальным взглядом юноши сияние глаз Сэнди потухло, лицо окаменело, словно на него надели маску. Одно мгновенье фигура его сохраняла неподвижность, в следующий миг негр уже был на ногах.

— Хорошо. Ты проснулся. Пора тебе уходить! — отрывисто и повелительно сказал он, и Фредерик поспешно сел. Тело его вдруг стало легким. Он физически ощущал бодрость во всех членах, так же как ощущал запах сосны, который, казалось, источала каждая тесина в этой пустой хижине. Женщины не было видно, но это, наверно, она принесла воду — полное ведро стояло в углу. Сэнди подал ему завтрак. В руках у юноши очутилась теплая миска; Сэнди молча ждал, пока он поест. Фредерик глубоко вздохнул.

Он вспомнил: чернокожие, такие, как Сэнди, идут куда хотят! Надо это узнать. Фредерик взглянул на Сэнди.

— Когда… когда я спал… ты говорил…

Сэнди хранил молчание. Фредерик потер лоб тыльной стороной ладони. Он вдруг почувствовал себя неловко. Просто приснился глупый сон… Однако что-то толкнуло его на вопрос.

— Ты говорил это для меня?

— Да.

Простой ответ заставил Фредерика недоуменно нахмуриться.

— Но… я не понимаю. Что ты мне рассказывал? Я ведь спал.

Какое-то выражение промелькнуло на бесстрастном лице Сэнди. Когда он заговорил, голос его прозвучал мягче:

— Тело спит, больное тело спит. Оно спит, и раны залечиваются. Но сам ты, — Сэнди нагнулся и своим длинным указательным пальцем легонько дотронулся до груди Фредерика, — сам ты не спишь!

— А… как это может быть?

Под твердым взглядом этих спокойных глаз Фредерик покорился. Понять он не понял, но запомнил. Помолчав, он спросил просто:

— Куда мне теперь идти?

Так вот оно что! Сэнди решил помочь ему бежать. Ну что же, он попробует. Он ничего не боится. Свобода пела в его крови. И потому ответ Сэнди пошатнул его, как удар.

— Обратно. Обратно к Коуви.

— Нет! Нет!

Весь ужас последних шести месяцев был вложен в этот вопль; дрожа, Фредерик закрыл лицо ладонями.

Рука Сэнди твердо опустилась на плечо юноши и вернула его к действительности. Страх постепенно отступал, какое-то новое чувство подняло его словно на крыльях. Он не мог бы объяснить, что произошло, но знал одно: теперь он не боится. И все-таки жить ему хотелось. Жить во что бы то ни стало. Он взглянул на Сэнди.

— Коуви убьет меня, засечет до смерти. — В голосе Фредерика не было прежнего страха — он просто объяснял.

Фредерик очистил миску до дна. Похлебка была вкусная. Потом он запил водой, которую Сэнди налил ему из ведра, она была свежая и холодная. Фредерику хотелось узнать, куда делась женщина. Ведь надо поблагодарить ее. Поблагодарить перед тем, как отправиться в обратный путь.

Сэнди пошарил у себя на груди под грубой рубахой и вытащил что-то завязанное в лоскуток материи.

— Слушай меня хорошенько!

Фредерик опустил миску на пол.

— Сейчас тебе не уйти. Мудрый встречает все, что ему суждено. Сильные деревья гнутся на ветру, но не ломаются. Сейчас не время. Потом уйдешь. Ты уйдешь далеко.

Фредерик склонил голову. Он верил словам Сэнди, но, как ни радужны были эти надежды, при одной лишь мысли о биче Коуви вся плоть его содрогнулась. Сэнди протянул ему мешочек.

— Коуви больше тебя не тронет. Носи это на груди все время. Ни один человек больше не тронет тебя.

Сердце Фредерика упало. Он не сделал движения, чтобы взять мешочек. Голос его прозвучал неуверенно:

— Но… Сэнди, это же колдовство. Я не верю в талисманы. Я… я христианин.

Сэнди стоял неподвижно. Он пристально вглядывался в изможденное лицо юноши, видел окровавленную повязку на его голове; видел тень недоверия в широко раскрытых, ясных глазах; вспомнил его иссеченную спину и сломанное ребро, и взгляд его вдруг потеплел.

— Молодой ты еще, — мягко сказал Сэнди. Потом развязал мешочек и бережно высыпал себе на ладонь его содержимое: горстку земли, тонкой, как порошок, какие-то иссушенные травинки и несколько гладких, круглых камешков.

Он поднес ладонь к глазам Фредерика.

— Вот гляди, — сказал он, — африканская земля, ее привезли из-за моря; мать держала это на своей груди.

Затаив дыхание Фредерик склонил голову. Словно большая рука легла ему на сердце.

— А вот, — длинные пальцы Сэнди прикоснулись к сухому стебельку, — морская водоросль, росла она в больших морях, далеких морях, возле далеких стран.

Прах тысячи лет в одной руке! Прах людей, что давно ушли; они жили, чтобы дать тебе жизнь. Это твое, спрячь!

Он протянул Фредерику пустой мешочек. И Фредерик взял его, исполненный благоговения. С величайшей осторожностью, чтобы ни одна песчинка не упала на пол, высыпал он обратно в мешочек землю со своей ладони. Потом, туго обвязав мешочек, надежно запрятал его под своим тряпьем и встал на ноги. Голова была ясной. И Сэнди опять подумал: «Из него выйдет толк!»

Юноша не мог найти нужных слов. Ему многое хотелось сказать, многое пообещать. Этот день, это лучезарное утро, эта хижина — все показалось ему по-особенному значительным. Чужой человек спас ему жизнь, и Фредерик внезапно понял, что жизнь его кому-то нужна. Он положил руку на плечо негра и молвил;

— Я не забуду.

Вместе они вышли из хижины и, глядя на залив, вдыхая утреннюю свежесть, постояли с минуту на холме. Затем Фредерик повернулся и зашагал к лесу. Приостановившись у опушки, он помахал рукой на прощанье и скрылся на глухой тропинке.