Нестеренко считал, что раз он и Король попали на эту улицу, то на них лежит ответственность за то, чтобы здесь не уцелел ни один немец, чтобы вот это обгоревшее здание с черными окнами без рам и белый домик с виньетками, у входа в который валялась кровать, вновь стали нашими, чтобы сюда вернулись советские люди и жизнь.

…«Где же Король, в конце концов?» — подумал Нестеренко, не отрывая глаз от амбразуры. — «Ах, вот он». Он кричит с другой стороны улицы:

— Алеша!

Король успел вскочить в подъезд серого здания, исклеванного снарядами. Значит, он видит своего друга, они вместе.

За домами слышны автоматные очереди: наши идут вперед. А эта вражеская пулеметная точка преградила путь. Нет, он может… он сможет уничтожить дзот!

Алексей вставил запал в гранату и пополз к черной амбразуре. Казалось, все окна обернули к нему пустые глазницы. Из одного окна, затаив дыхание, следил за другом краснофлотец Король.

Нестеренко полз к дзоту по булыжникам, потому что не было другого пути, а он хотел во что бы то ни стало уничтожить пулеметную точку врага. Король стал стрелять из автомата по амбразуре.

Когда Алексей вскочил перед дзотом, рядом с визгом разорвалась немецкая мина. Нестеренко покачнулся, и успел бросить гранату в дверь дзота.

— Алеша! — тревожно спросил Король, подбежав к товарищу. — Ты ранен?

— Это ничего, — ответил Нестеренко. — Сделал?..

Два немца лежали в траншее. Трое вылезли из дзота с поднятыми руками.

На улице стало тихо.

— Наша улица! — сказал Нестеренко.

— Наша…

Он подумал о людях, которые вернутся сюда. Керчане показались Алексею особенно родными и близкими, оттого что он, Нестеренко, со своим товарищем изгнал отсюда врага, навсегда.

Это чувство испытывали все бойцы. Это чувство испытывал человек, шагавший по городу с окровавленной повязкой на глазах. Я увидел его — старшего лейтенанта Пролетарского, раненного в оба глаза, уже на окраине Керчи. Боец вел его в медсанбат.

Старший лейтенант шел молча, и боец старательно обводил его вокруг воронок и камней. Вдруг офицер остановился и спросил:

— Далеко еще?

— Далеко, товарищ старший лейтенант, — сокрушенно ответил боец и подумал: ведь мы так медленно идем!

Но лицо старшего лейтенанта озарилось неожиданно светлой улыбкой.

— Хорошо, — сказал он, — значит, много мы отбили уже у немцев!

ОТ КЕРЧИ ДО МЫСА ХЕРСОНЕС

Ночью 10 апреля я был на площадке аэродрома ночных бомбардировщиков. Здесь находился полк, которым командовала гвардии майор Бершанская. Девушки-летчицы всю зиму летали бомбить позиции немцев в Керчи и на полуострове. Стужа и бураны не останавливали летчиц. Они были всегда веселыми и этим поддерживали себя и друг друга, потому что тяжела и опасна работа «ночника». Во тьме самолеты после разгрузки в Крыму садились на свою площадку, над которой пролетал порывистый ветер с моря, пенил воды таманских лиманов и уносился за невидимые сопки.

Девушки вылезали из кабин, снимали мохнатые перчатки, обтирали щеки руками, ожидая, пока техники подвесят новые бомбы. Гвардии майор Бершанская принимала доклады и при свете электрического фонарика над развернутым планшетом давала задания пилотам, вглядываясь в карту полуострова.

Здесь всю ночь кипела напряженная боевая жизнь. И лишь на рассвете в маленьких домиках, выщербленных соленым ветром, усталые летчицы засыпали, как убитые. На аэродроме у какого-нибудь бомбардировщика работали только техники. Легкие боевые машины стояли огромным полукольцом на ровном степном просторе. Подпрыгивая, катились через него шары сухой травы перекати-поле.

Ночь десятого апреля началась обычно, хотя настроение было приподнято у всех. Все знали, что 4-й Украинский фронт прорвал оборону немцев на Перекопе, что Красная Армия освободила Одессу. Это сообщение получили по радио перед вылетом первого самолета.

Звезды, сколько звезд сегодня на небе! Просто кажется что звездный снег испугался теплой апрельской земли и остановился в прозрачной высоте.

Но вот вдали отделились от звезд два огонька. Они приближались к нам со стороны Керченского полуострова. Красный и зеленый светлячки. Это первый «ночник» возвращается из Крыма.

Ночь светлая. На аэродроме не включают прожекторов, только вспыхивают посадочные знаки, и где-то в стороне гуляет по небу луч прожектора-маяка.

Все ближе ровное тарахтенье мотора. Неожиданно самолет появляется из мрака, легко, как птица, опускаясь на прямых крыльях. Мотор глохнет. Самолет еще катится по траве, а из кабины уже слышен голос летчицы:

— Бомбы!

Это прилетели гвардии лейтенант Худякова и ее славный штурман гвардии лейтенант Пасько, ныне Герой Советского Союза. Она совершила свой 691-й ночной боевой вылет.

Худякова подходит к командиру полка. Докладывает:

— Бомбы сброшены хорошо, разрывы наблюдала сама. Сильный зенитный огонь.

Затем указывает по карте, откуда бьют зенитки немцев и вдруг улыбается, сузив глаза:

— Товарищ гвардии майор! Радость какая, сказать боюсь! Ведь, кажется, побежали фрицы. Наша артиллерия работает, и много ракет дают за передним краем.

Ракетами пехотинцы указывали цели «ночникам» и обозначали себя. Пилот второго самолета сообщает весть еще более радостную:

— Наши атакуют Керчь!

Третий самолет торопливо садится на дорожку аэродрома.

— Наши за Керчью!

Бершанская была подготовлена к этому. Она связывается со штабом, получает новые задачи. Ее воля чувствуется в каждом движении людей.

— А как, товарищ метеобог, будем ли мы летать всю ночь?

С севера на небо наползает туча. Но «метеобог» — молодой сержант-метеоролог отвечает:

— Будем!

— Конечно, будем! — улыбается Худякова.

В эту ночь она сделала на три боевых вылета больше, чем ее подруги. Я узнал об этом на следующий день. «У-2» поднял меня в воздух с аэродрома на Тамани, куда я больше не возвращался.

Первый раз на Керченском полуострове мы приземлились спокойно.

Керчь освобождена от немцев. Саперы с длинными щупами и миноискателями расползлись, как муравьи, по ее развалинам. И на остатках стен появились надписи: «Мин нет. Проверено. Исаев». По разбитому булыжнику лошади тащат гаубицу и пугливо косятся на воронки. Моряки осматривают знакомые места.

Вместе с войсками в Керчь возвращается жизнь. Вот первые керчане спешат к своим очагам. Бойцы, видавшие виды, и те покачивают головами: камня на камне нет.

А керчане, смеясь и плача от радости, говорят:

— Ничего, все построим!

Нет ничего сладостней возвращения. Идут керчане, останавливаются, чтобы перевести дыхание, и снова толкают тачки с вещами. Каждый дом — родной. Пусть разрушено, но родное — каждое место. Идут керчане мимо разбитых витрин, мимо школы-новостройки, в которой зашумит детвора. Как приятно об этом думать. В первую очередь жизнь им — детям. Дети — будущее наше.

…Улицы Керчи заполнены войсками. Ведут пленных. Они в ужасе таращат глаза: откуда столько танков, столько техники?

Тесно было войскам и технике на «крымском пятачке». Танки были зарыты в землю на высотах в нескольких ярусов. Крепко готовились десантники к наступлению.