На помощь десантникам летели штурмовики…

Корабли возвращались к причалам Тамани. Моряки наперебой рассказывали, как высаживался десант. Хвалили ночные бомбардировщики — неуловимые, добродушно-ворчливые самолеты, хрупкие, но бесстрашные. Они снижались к немецким прожекторам, сбрасывали на них бомбы и, потушив, исчезали во мраке.

Пришел мотобот Старикова. Теперь можно было разглядеть лицо неунывающего морячка со вздернутым носом, даже в ноябре облепленным веснушками. Стариков удачно высадил десант третий раз и, хотя промок и продрог, не уходил с причала, отвечая на вопросы.

Некоторых кораблей не было. Одни подорвались на минах, другие затонули, поврежденные немцами. Не пришел к пирсу Тамани баркас старшины Мяздрикова.

Где он? Он лежал у берега Эльтигена, подняв над водой разбитый в щепы нос. А матросы во главе с Мяздриковым сражались на берегу. Это Мяздриков крикнул, когда увидел, что немцы бросили в контратаку свою портовую команду:

— Братишки! Шваль с немецких корыт идет на нас. Встретим, как полагается!

И встретили.

Разве могли немцы сбросить таких назад? Нет. Не могли.

Волны рассказывали, как дрались десантники. Волны рассказывали. К берегу Тамани прибило тело связного офицера. В его документах нашли донесение: «Плацдарм захватили и прочно удерживаем. Ждем пополнения».

Ночью новые корабли с новыми отрядами пошли в Крым. Молчала рация в батальоне Клинковского, но работали другие рации. Они сообщали:

— Пятнадцатая контратака отбита. Спасибо артиллеристам за помощь. Взяты две сопки на левом фланге.

— Кто взял?

— Майор Клинковский!

Так узнали, что он был жив. Я представил его — живого, закопченного, но с веселыми огоньками в глазах, ведущего в атаку своих бойцов — майора Клинковского, Героя Советского Союза…

…Восемьсот метров, тысяча двести шагов было за спиной батальона — могучая опора для людей, готовых умереть за каждый шаг. Выше к небу подняли свои жерла орудия батареи Исаюка. Немцы не прошли — десант продвигался.

— А ну, где баянист, пусть сыграет заветную песню!

«Я вижу родной Севастополь,
На рейде стоят корабли…»

Галинка

В Крыму. Из записок военного корреспондента i_003.jpg

Сейчас хотелось бы, чтобы ее портрет висел на стене красивого зала, чтобы люди подходили к нему и внимательно вглядывались в милые черты девичьего лица, в задумчивые глаза, затаившие горячую мечту о большой жизни.

Какую подпись сделать под портретом Героя Советского Союза главстаршины Галины Петровой — нежной девушки в черном морском берете, красиво уложенном на простой прическе, в аккуратной гимнастерке с погонами?

Ее нет, Галинки. И под портретом можно написать: «Эта девушка погибла за счастье Крыма».

Она высадилась на крымский берег с одним из первых десантных отрядов. Она была одета в морской бушлат, и в последние минуты перед тем, как тендер унес десантников, она проверяла, все ли на месте в ее санитарной сумке, перекинутой через плечо.

Кто знает, о чем думала она тогда. Быть может, вспоминала родной Николаев. Быть может, думала и о том, что уже не сбыться мечтам. Она шла в десант, навстречу смерти. Шла в десант добровольно.

Галинка присела на кончик скамьи на носу тендера, вздохнула и улыбнулась, словно хотела сказать: «Ну, у меня все готово». Кто-то заметил:

— Ты бы, Галя, поближе к корме.

— Ничего.

Уже в том, что она шла в десант, был подвиг. И о чем бы она ни думала в ту ночь, все мысли ее были обращены к тебе, Родина.

О Галинке в печати было сказано мало. Утром 4 ноября из разбитого Эльтигена в Тамань вернулся фотокорреспондент Николай Ксенофонтов. Он привез снимок Галинки — автомат на груди, застенчивая улыбка на ее лице.

В газете были напечатаны этот снимок и короткая заметка под простым, но самым верным заголовком: «Дочь Родины».

…Галинка высадилась в самый разгар боя на крымский берег. Неистовые и беспощадные лучи немецких прожекторов, как и других, ослепляли девушку. Как и другие, она прижималась к земле, обдаваемой брызгами с моря и вздрагивающей, стонущей под ударами снарядов и градом осколков. Беспрерывно свистели пули над головой.

Снопы прожекторных лучей и мерцающие ракеты освещали путы колючей проволоки. Наши снаряды тушили прожекторы, но сейчас же вспыхивали другие и разрезали мрак.

И вдруг среди колючих пут немецкого проволочного забора раздался взрыв, и к небу, к гаснущим звездам ракет, взвился столб дыма.

— Мины! — крикнул кто-то.

Идти нельзя.

А как ждать, как медлить в тридцати метрах от берега?

Настала секунда, когда люди на войне подчиняются воле бесстрашия. Ее должен проявить хотя бы один человек, и этим человеком оказалась Галинка.

Она не была храбрее всех, приросших сейчас к земле, — моряков, которые ходили на штурм Новороссийска, и пехотинцев, не раз коловших штыками немцев. У Галинки просто мелькнула мысль: подняться и бежать вперед, тогда другим не будут казаться опасными огонь и мины среди колючих пут.

И Галинка встала, кинулась вперед. В нескольких местах проволока была разбросана разрывами наших снарядов и корчилась, обвивая столбы. Галинка добежала до проволоки, не оборачиваясь. В проходе она ударила ногой о землю и первый раз оглянулась и крикнула:

— Товарищи, сюда! Мин нет!

Поднялся моряк, тяжело дыша:

— Ребятки, вперед!

Грянула цепь:

— Даешь!

Прожектор осветил Галинку. Луч застыл. Но она уже ничего не боялась. Остановить бы ее — ведь мины были вокруг.

Но ничто сейчас не останавливало бойцов.

Бежала с ними и Галинка. И здесь смерть миновала ее.

…Главстаршина Галина Петрова была санитаркой. В ту же ночь в разных местах ее видели то выносившей бойцов в укрытия, то заботливо бинтующей их раны.

Она находила ласковые слова, которые может найти лишь девушка. Она склонялась к раненым, одной теплотой своего дыхания возвращая им жизнь. Неужели это она, хрупкая девушка с тонкими бровями, изогнутыми, как крылья ласточки, первой бросилась туда, где было минное поле, где в дисках мин притаилась смерть?..

…Шли тяжелые боевые дни. Что было дальше с Галинкой? Я не мог узнать об этом до тех пор, пока не встретил на Керченском полуострове артиллерийского корректировщика Ткаченко. Он рассказал:

— Дни и ночи работала Галя, — она была единственной санитаркой в батальоне. От бессонницы глаза ее воспалились… Первый раз, наверное, прилегла она отдохнуть, и — такой случай! Осколком снаряда она была ранена. Тяжело. Отнесли мы ее в медсанбат, а оттуда она уже не вернулась.

В последний миг, пока еще жизнь теплилась в ней, она оглядела товарищей и прошептала:

— Я все сделала, что могла…

Из Москвы славной николаевской девушке прислали орден Ленина и «Золотую Звезду». А ее уже не было. Под маленьким холмиком в Эльтигене покоится наша Галинка…

…Я знаю: у портрета Героя Советского Союза главстаршины Галины Петровой будут задерживаться подолгу. Будут подводить к нему девочек и говорить им:

— Мечтайте вырасти такими, как она.

Бойцы капитана Мирошника

В покосившихся домиках Тамани разместился госпиталь. Сюда привозили раненых с Керченского полуострова.

Дорога к причалам перебегала через железнодорожный путь под отвесную стену скалы. Первого ноября весь день, на дороге стояли машины с красными крестами на дверцах. Ждали раненых. Но только две машины за день ушли к госпиталю. С легкими ранениями возвращаться из Крыма никто не хотел.

Над домиками беспрерывно гудели моторы штурмовиков. Как птицы, падая с крыла на крыло, они проносились над Таманью, возвращаясь к аэродромам. В облаках курсом на Крым шли новые эскадрильи.

А в комнатах домиков было тихо. Раненые рассказывали о том, что успели увидеть на крымском берегу.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: