— А как Филипп все же откажется? Говорил ты с ним? — спросила Сусанна.

— Нет, не говорил пока. Но зачем же, мой свет, ему отказываться? Да еще от молодой жены и денег?

— Ах, мало ли… Я братца твоего не знаю, что он за человек?

— По правде сказать, и я мало его знаю, — ответил Кирилл. — Но ежели судить о человеке вообще, то кто же нынче упустит свою выгоду? Разве сие возможно?

— Пожалуй, нет, — усмехнулась Сусанна. — А что дом Филиппа?

— Это будет еще одним доводом в пользу брака. Дом надобно привести в порядок, и немедля. — Кирилл повернулся к Сусанне. — Придется тебе дать денег из Алениного приданого.

— Хорошо, — ответила та.

— Теперь же я обговорю все с братом. Днями поеду в столицу и все решу…

— Что же, желаю тебе в том успеха. Но сначала надобно устроить Нелли.

— Непременно, душа моя! — ответствовал Кирилл. — Непременно…

— Ах, ну что ты такой бука! И когда успел сделаться таковым? — Кирила Илларионыч уселся в кресло и лениво вытянул ноги. — Братец, сколь годов мы не виделись? А ты дуешься и сердишься, чего, помилуй Бог?

— Я вовсе не дуюсь, — усмехнулся Филипп Илларионович. — Что за странные слова? Ты, кажется, меня совсем не понял.

— Все я понял, братец, все понял… Но у меня к тебе дело наиважнейшее, касающееся, между прочим, тебя самым прямым образом. Можно сказать, тут решается твоя судьба!

— Ну вот еще, с чего бы это тебе решать мою судьбу? — пожал плечами Филипп.

— С того, что я твой старший брат и я беспокоюсь за тебя. — Кирилл наклонился в сторону брата. — Ты и помыслить себе не можешь, как я волнуюсь за тебя, братец!

— Что же, поведай мне причину своего беспокойства. — Филипп откинулся на спинку кресла. — Глядишь, я ее и развею…

«Так, а с ним придется много сложнее, чем я ожидал», — подумалось Кириллу.

— Что же, выслушай меня внимательно… — начал он.

Филипп Болховитинов был еще молод. Ему только исполнилось двадцать семь лет, и Кирилл, который был его старше на десять лет, имел некогда огромный авторитет в глазах младшего брата. Теперь же, глядя на Кирилла, Филипп только диву давался. Куда все подевалось? Ни любви, ни трепета былого к братцу он не испытывал. Он лишь видел, что сидит перед ним богатый да изнеженный барин, нарумяненный, с нелепейшей мушкой над верхней губой, в напудренном парике и лазоревом шитом камзоле, да постукивает небрежно тросточкой по башмаку.

Филипп украдкой взглянул на себя в зеркало. Сколь разительное отличие! В сравнении с изнеженным и по моде бледным старшим братцем, его собственное загорелое лицо внушало некоторый трепет. Да и сравнение с лицами придворных, которые он имел возможность производить достаточно часто, каждый раз было вовсе не в его пользу. Этот ничем не истребимый загар вызывал колкие насмешки многих дам. Однако те же самые дамы, что смеялись публично, довольно часто наедине признавались, задыхаясь в его объятиях, что блеск синих глаз на столь темном фоне, делается еще ярче и устоять противу него никак невозможно! Филипп внутренне улыбнулся своим мыслям. Тщеславие… Куда же от него?

Кирилл подметил эту внутреннюю улыбку брата. Этот молодой богатырь, прекрасно сложенный и закаленный лишениями и невзгодами, во многом превосходил его. Кирилл не мог этого не чувствовать. По частям разбирая недостатки внешности младшего брата, старший не мог в конечном итоге не признать, что все сии недостатки образуют вкупе одно, но весьма превосходное достоинство: молодость, еще не иссякшую, и мужественность, уже приобретенную. Словом, то был идеал мужчины, и несоответствие его канонам придворной красоты вовсе не мешало, а только подчеркивало его незаурядность.

— Что же, я ничего не понял из твоих слов, — рассмеялся Филипп. — Ты хочешь, чтобы я женился? Но для чего?

— Как ты, в сущности, еще молод! Хотя в твои годы уже пора понимать жизнь… Двадцать семь лет — уже не юность.

— Я, кажется, недурно понимаю жизнь, точнее, понимал до сих пор, брат. Иначе бы, наверное, не дожил бы до сей поры, — ответил Филипп.

— Ты говоришь о войне, а я тебе твержу о жизни! Пойми же, наконец, разницу!

— Хорошо, хорошо, я понял. И внемлю тебе со всем возможным усердием!

— Вот и ладно. — Кирилл поудобнее сел в кресле. — Итак, тебе надобно жениться. И жениться выгодно. У тебя ведь никого нет на примете?

— Нет, — легкомысленно махнул рукою Филипп.

— Вот это дурно… Но! Для того у тебя и есть старший брат, который может о тебе позаботиться! — воскликнул Кирилл.

— Что же, это дело. Жениться я не прочь, только сомневаюсь я в том, что за меня отдадут богатую девицу. Я же сам вовсе никакого состояния не имею, — лукаво усмехнулся Филипп.

— Ну во-первых, у тебя есть имение, — начал Кирилл.

— Имение! Что с того имения — один убыток…

— А во-вторых, — неуклонно продолжал старший брат, — я подыскал тебе девицу и с состоянием, и хорошенькую, и молодую… И она с радостью за тебя пойдет, а главное, ее матушка жаждет отдать ее именно за тебя!

— Вот как? — удивился Филипп. — Отчего? Разве она меня знает?

— Достаточно того, что она знает меня, — самодовольно заявил Кирилл.

— Так, — произнес младший брат. — Что это вдруг? Уж не амурный ли тут интерес у тебя с этой матушкой? А впрочем, сколько сей матушке лет?

— Еще нету и тридцати. Прелестнейшая женщина, прехорошенькая!

— Постой, а сколько же невесте? — опешил Филипп. — Я на тринадцатилетней жениться не стану. На нормальную жену я еще так-сяк согласен, а сопливая девчонка мне ни к чему.

— Ей восемнадцать лет.

— Это как же? — удивился Филипп.

— По правде сказать, это не ее матушка, а мачеха…

— Ах вот оно что. Небось не чает от падчерицы избавиться и рада отдать ее за первого встречного, да чтоб еще и похуже?

— Ну что ты! — воскликнул Кирилл. — Как можно! Да разве ты хуже кого? Ты лучше многих!

— Ну, это как посмотреть, — задумчиво ответил ему брат.

— Как ни посмотри, а ты превосходный кандидат. Дворянин, фамилия не из последних, имение какое-никакое…

— …один убыток…

— …имение какое-никакое, имеешь! — упрямо продолжил Кирилл. — К тому же ты офицер, награды заслужил, чин полковничий носишь, при дворе принят! Ну чем ты не жених?

— Да уж, — усмехнулся Филипп, — жених что надобно…

— Смех твой тут неуместен. Тем более что приданого за ней мачеха дает достаточно и, к слову, дом твой я уж начал приводить в порядок на деньги невесты…

— Что? Да как ты мог! — Филипп вскочил. — Ты в какое положение меня поставил?

— В какое надобно, — преспокойно заявил Кирилл. — В такое, чтоб ты отвертеться уже не мог. Ты, я чаю, денег вовсе не имеешь, так что долг тебе вернуть нечем. Стало быть, жениться придется!

При сих словах Филипп расхохотался.

— Ну братец, ну узнаю теперь тебя! Смотрю — и пудреман, и мушка на губе, и трость, — а все тот же ты, ничуть не переменился!

— Я рад, что ты так легко смотришь на вещи. Стало быть, я могу объявить родне невесты, что ты согласен?

— Ну да, уж объявляй! Куда мне теперь деваться?

— Хорош! Сколь я верно рассчитал!.. А что, братец, — продолжил вдруг Кирилл, — скажи, не бывал ли ты влюблен?

— Бывал, и частенько. Но что за странный вопрос? — спросил Филипп.

— Хотел лишь узнать, не разобьется ли чье-нибудь сердце, ежели ты женишься?

— Не разобьется, — уверил брата Филипп. — Сердца ныне крепки. Ежели кто и вздрогнет, то наскоро оправится.

— А ты? Твое сердце?

— С чего бы ему биться? Я вроде ни о ком не страдаю…

— Как ты холоден.

— Да ты не жарче моего, любезный Кирила Илларионыч!

— Все так, — рассмеялся Кирилл. — Однако ж я бывал и влюблен в молодые лета.

— Что же, коли на то пошло, так и я тебе скажу, что любовь не обошла меня стороной.

— Мы никогда не говорили о том с тобою, — задумчиво произнес Кирилл.

Он встал и подошел к окну. Филипп с удивлением посмотрел на брата. Что вдруг тому вздумалось вести такие речи? Довольно странно было глядеть на Кирилла, столь уверенного в себе и временами даже похожего на некую разукрашенную куклу, и слышать от него, что он был влюблен и, быть может, весьма от того страдал.