Он был в эту секунду похож на доброго старичка. Всего лишь старичка, а не на командующего победоносной армией, которая практически окружила Будапешт, которая практически выбила Австро‑Венгрию из войны и которая сделала для победы над Центральными государствами больше, чем все армии союзников. На доброго волшебника, который пришел раздавать детишкам подарки.

– Спасибо, орлы, – не унимался Брусилов.

– Служим Родине, – отвечали штурмовики.

– Австро‑Венгрия на ладан дышит. Через месяцок мира запросит.

Доклада он не слушал. Все ему уже сообщили, да и так все было яснее ясного.

Только Мазурову он не дал награды, ведь Георгиевский крест первой степени уже был у него, полученный еще летом за тот мост, который стал первым испытанием для штурмовиков.

Мазуров, смотря на генерала, улыбался тому, что тот так резко изменил свое мнение о штурмовиках.

– Государь император извещен о том, как вы выполнили задание, и изъявил желание самолично вручить вам награду, – слишком помпезно сказал Мазурову Брусилов, – вас вызовут в Санкт‑Петербург, и церемония эта пройдет в Зимнем дворце.

Окажись кто другой на месте Мазурова, от такого известия места бы себе не находил. Много ли найдется людей, кому в течение месяца император дважды сам орден вручает? Некоторые всю жизнь ждут хоть одной такой удачи, да так и не дожидаются, а тут…

– Санкт‑Петербург? Когда?

– Да хоть сейчас.

– Я думал, мне дадут отпуск.

Брусилов такой реакции изумился.

– До отпусков ли сейчас? Я понимаю, устали вы. О, да вы с невестой своей повидаться хотели? – осенило Брусилова.

Теперь пришел черед удивляться Мазурову, но не спрашивать же у командующего – откуда он про все знает.

– Вижу, вижу, что угадал, – заулыбался Брусилов. – На свадьбу свою пригласите?

– Да рано еще как‑то об этом думать, – смутился Мазуров.

– Об этом никогда не поздно думать, – сказал Брусилов (интересно, на что он намекал, вроде женат был и в жене своей души не чаял), – война‑то закончится скоро, уверен, что до Нового года. Вам все равно в Санкт‑Петербург надо, отзывают вас у меня, а с невестой своей повстречаетесь, не так это и трудно.

– Как же? Будет отпуск мне?

– Потом, потом. Еще устанете от отдыха, как германцев да австро‑венгров разобьем, но до невесты на аэроплане долетите, выделю я вам один из своих, так и быть. Он‑то вас и в Санкт‑Петербург доставит, подполковник.

«Он и вправду волшебник!»

– Я майор. Был произведен менее месяца назад.

– Ну и что же с того? Теперь вы подполковник. Поздравляю.

– Благодарю. Служу Отечеству.

– Меня благодарить не надо. Не я вас повышал в звании. Так как насчет приглашения?

– Почту за честь…

Брусилов ликовал. Ему уже доставили газеты, в которых его называли героем Отечества, в очередной раз сравнивали с Александром Невским, Суворовым и Кутузовым, превозносили до небес, точно это он один взломал оборону австро‑венгров. Он был уверен, что эрцгерцог Фердинанд сейчас вылетел в Берлин просить у кайзера помочь любыми средствами, но и у того сейчас дел невпроворот – Маннергейм осадил Кенигсберг, эсминцы и дредноуты Эссена заперли морскую базу в Пиллау, Восточная Пруссия почти полностью оказалась во власти русских и сил отбить ее обратно нет никаких. Данциг вот‑вот падет. У германцев морских баз на Балтийском море, за исключением Киля да острова Рюгхольд, и не останется.

До австро‑венгров ли кайзеру, когда Германия в смертельной опасности? Корнилов на Берлин идет. Ничего эрцгерцог не получит и начнет просить у посредников заключения мирного договора, чтобы хоть Вену спасти от разрушений, если уж Будапешт спасти не удалось. Еще чуть, и на Австро‑Венгрии можно ставить крест, а вскоре придет черед и Германии.

На Мазурова навалилась усталость и, несмотря на то, что здесь, на небесах, было очень холодно, он уснул, закутавшись в теплый шерстяной плед.

Как они взлетали и набирали высоту – он еще помнил, но сам полет стерся из памяти, точно его и вовсе не было, и волшебник, которым был Брусилов, одним взмахом своей руки перенес его за сотни километров. От сна он очнулся, только почувствовав, что аэроплан тряхнуло, когда колеса его коснулись взлетно‑посадочной полосы. Ему хотелось опять вернуться в сон, потому что там он был с Катей, опять гладил ее длинные и мягкие волосы. Он так любил их гладить и смотреть в ее глаза. Их встреча была мимолетной, не дали ему больше, а если бы не на аэроплане он летел, то и вовсе эта встреча не состоялась.

– Я хотела волосы подстричь, неудобно с ними в лазарете, все время путаются и из‑под косынки выбиваются, – зачем‑то говорила она.

Он уткнулся в волосы и вдыхал их нежный запах. В маленькой темной комнатке горели в печке дрова, изредка выстреливая снопами искр. И без огня было тепло, но с ним гораздо уютнее.

– Не подстригай, ты же знаешь, как они нравятся мне.

– Ты далеко. Когда ты меня в следующий раз увидишь? До конца войны отрастут.

– Не успеют. Скоро все закончится.

– Я уже решила, что не буду. Примета плохая. Возвращайся побыстрее и пиши мне чаще. Я все твои письма с собой ношу, перечитываю, уже наизусть знаю.

– Я и так стараюсь каждый день тебе писать. Иногда не получается.

– Ты мою фотографию куда дел?

– С собой ношу. Всегда.

Она заулыбалась своим мыслям, глаза у нее стали совсем детские. Мазуров поцеловал ее в щеку.

– Я не буду спрашивать, где ты был, – сказала Катя, – догадалась. Форт «Мария Магдалена» – это ты?

– Умница ты у меня. Догадливая.

– А мне ничего не рассказал, – обиделась она.

– Зачем зря беспокоиться.

– Сейчас опять куда‑нибудь?

– Да. Ты‑то как?

Она всматривалась в его глаза, точно надеялась что‑то прочитать в них, потом отвела взгляд.

– Работы много. С ног все здесь валимся. По несколько десятков операций в день. Ты стал важной фигурой, когда мы с тобой познакомились, к тебе генерал приезжал как к другу старому, а теперь и вовсе персональный аэроплан у тебя.

– Ну, это временно.

Ни об очередном повышении, ни о предстоящей церемонии в Зимнем дворце он ей не рассказывал, ни тем более о том, что его готовят к новой операции, которая может оказаться опаснее всех предыдущих.

– Поосторожней будь. Ты мне очень нужен.

– Ты мне тоже очень нужна. Я постараюсь…

Мазуров не стал спрашивать у пилота – прилетели они или нет, потому что в прошлый раз уже получил отрицательный ответ. Тогда они сели на дозаправку. Сейчас он приземлялся в очень трудных условиях – взлетно‑посадочная полоса не освещалась.

«Мастер», – подумал Мазуров о пилоте.

– Все, господин подполковник! – закричал ему пилот, оборачиваясь, когда шум двигателей стал потише.

Аэроплан, замедляя ход, катился по взлетно‑посадочной полосе. Сколько ни вглядывайся в эту темноту, обступившую их, все равно ничего не разглядеть, будто ослеп. И звезды скрыты облаками. Что за аэродром? Где они? Только угадываются силуэты нескольких транспортов, замаскированных сеткой, – таких огромных, что вряд ли это были «Ильи Муромцы». Никогда прежде Мазуров таких не видел.

– Что это? – спросил он у пилота, указывая на замаскированные аэропланы.

– «Русские витязи», – сказал пилот, точно Мазурову эти слова должны были все объяснить, – доставлены два дня назад. Здесь их шесть. Для остальных просто места не нашлось.

– Громадины какие, – не удержал восторга Мазуров.

Он и вправду слышал об этих аэропланах, но не думал, что они появятся на фронте так быстро, ведь еще пару месяцев назад они были в стадии разработки, и конструктор Слесарев бился над тем, чтобы поднять экспериментальную модель в воздух. Похоже, их готовили специально для Рюгхольда, подгоняли конструктора и заводчиков, а это значит, что на мелкие дефекты могли не обращать внимания, а может, и на крупные тоже…