Уже первые зимние дни борьбы в неприятельском тылу обогатили нас новыми приемами и средствами. Мы пришли к выводу, что препятствовать отходу фашистских частей и подразделений можно не только устраивая завалы, ставя мины, нападая на колонны. Оказывается, если, например, всего лишь перенести оградительные щиты с одной стороны дороги на другую или просто повалить их, то путь будет занесен снегом, и без расчистки по нему не проехать там, где нет объездов.

К авариям и остановкам приводило и уничтожение дорожных знаков, перестановка указателей. В результате не только одиночные машины, но и целые подразделения сбивались с маршрута, блуждали. Нередко мы практиковали ложную постановку мин. Это тоже вынуждало отступавших задерживаться, воздействовало на них морально. Заметив слегка припорошенный кусок какого-нибудь провода, немцы не рисковали двигаться дальше, а начинали искать подрывное устройство, теряли много времени.

Но особенно усиленно охотились мы за транспортами с горючим. Без него все машины превращались в мертвый металл.

В мороз поджигать цистерны с бензином, керосином и дизельным топливом было очень трудно. Летом они вспыхивали от спичек, бронебойно-зажигательных пуль, а вот в холод это получалось редко. Приходилось пускать в ход факелы, термит, заряды осветительных и сигнальных ракет.

А движение на дорогах день ото дня усиливалось. Артиллерия, танки, мотопехота, штабные автобусы, тылы — все это стремительно катилось в направлении Теряево и Лотошино. Мы в то время еще не знали, что наши войска уже освободили Клин, Солнечногорск, Истру, но догадывались о крупном поражении противника. Его бегство часто было паническим. Колонны сталкивались, перемешивались, возникали заторы. Мы этим пользовались и обстреливали гитлеровцев.

В зоне действия парашютистов появились группы неприятельских лыжников. Они охраняли и восстанавливали коммуникации. Нам стало труднее теперь пробиваться к дорогам и тем более минировать их, устраивать заграждения. Приходилось чаще обстреливать врага из засад, совершать налеты, быстро переходить в другое место.

Лейтенант Юрий Альбокримов рассказал мне о том, как провел свой четвертый боевой день его взвод. Подрывники несколько раз пытались выйти к шоссе, чтобы установить заряды. Но каждый раз их обнаруживали. Тогда Альбокримов разместил подразделение на опушке леса, метрах в ста от тракта. Позиция была удобной. С нее хорошо просматривалась лежащая впереди местность, а подступы к ней завалены глубоким снегом.

Ждать врага не пришлось. Кое-кто не успел еще как следует замаскироваться, а наблюдатель уже доложил:

— Товарищ лейтенант, со стороны Городище движется колонна!

Альбокримов отдал команду приготовиться к бою.

Когда отступавшие поравнялись с десантниками, раздался сигнал, и тотчас же на фашистов обрушился густой свинцовый дождь. Внезапный удар ошеломил немцев. Они даже не попытались сопротивляться. Бросив раненых и убитых, часть обоза и три орудия, они поспешно откатились в Городище.

Парашютисты быстро снялись с места и уже через пять часов вышли к дороге Клин — Лотошино. Там они обстреляли большую группу автомобилей. Находившиеся в них солдаты начали разбегаться. Многие увязли в сугробах и погибли под пулями. В этой схватке бойцы уничтожили около пятидесяти фашистов, семнадцать машин с боевым имуществом, захватили пленных.

Наши действия всерьез встревожили гитлеровцев. На трассах появились таблички: «Движения нет, опасная зона» или «Внимание, русские парашютисты!». Против нас были направлены сильные карательные отряды. В их составе имелись танки и бронеавтомобили. Для устрашения фашистские изверги развешивали на телеграфных столбах убитых десантников. На грудь каждого из них прикрепляли картонки с надписями о том, что германское командование так будет карать всякого, кто окажет сопротивление завоевателям.

Это вызывало у нас еще больший гнев, побуждало сражаться с врагом еще ожесточеннее.

Наконец-то к нам пришло долгожданное подкрепление. Мне хорошо запомнился рассказ наших девушек Любы Смирновой и Маруси Ряховой, которые первыми встретили лыжников из батальона капитана Смирнова.

Смирнова и Ряхова возвращались с задания. Их внимание привлек свежий лыжный след. Парашютистки стали гадать, чей он. По его накатанности нетрудно было догадаться, что здесь прошло довольно много людей.

— Наши ребята такими большими группами не ходят, — уверенно заявила Люба.

Смирнова и Ряхова решили пройти немного по лыжне: если она потянется параллельно дороге, то, возможно, ее проложили гитлеровцы, а если свернет в лес — наверняка партизаны. Две глубокие полосы пролегли между опушкой и шоссе.

— Хватит! — сказала Люба и замерла: из-за дерева, находившегося от нее метрах в десяти, вышли два вооруженных человека в маскировочных халатах. Любовь Смирнова мгновенно выхватила из сумки гранату и сорвала с нее предохранитель. Ее примеру последовала и Мария Ряхова. Один из незнакомцев — это был, как выяснилось позже, командир батальона капитан Смирнов — крикнул:

— Играть с гранатами опасно!..

Лишь убедившись, что перед ними свои, Смирнова и Ряхова разрешили лыжникам приблизиться.

В лагере вновь прибывшие рассказали, как труден был их путь к нам. Пробивались с боями... Длительный марш, лютый мороз... Многие вышли из строя. Остальные выбились из сил.

— Посылая нас к вам, — заметил комбат, — командование рассчитывало, что этот путь мы пройдем за двое суток, не более. На деле же потребовалось четверо. Вынуждены были провести несколько боев, взорвали три моста...

Ночью получили радиограмму. Штаб ВВС фронта приказывал нам перейти в новый район. Посоветовавшись с комиссаром, я распорядился подготовиться отряду к немедленному выступлению. Подразделениям, находившимся на задании, сообщили координаты, куда они должны потом прибыть.

Лесами, опережая растянувшиеся на дорогах вражеские войска, мы вскоре двинулись на запад. Все были тяжело нагружены отбитыми у противника боеприпасами, продовольствием и оружием. И несмотря на то что многие шли не успев отдохнуть, настроение у бойцов было приподнятое. Я понимал отчего: ведь мы теперь наступали...

За Ламой

Отряд держал путь к реке Ламе. Все встречавшиеся населенные пункты приходилось обходить: в них располагались немцы.

С Ламы доносились глухие взрывы. Там, как нам было известно, велись оборонительные работы. Мы послали на западный берег разведчиков. Они долго не возвращались, и я начал было уже беспокоиться. Но вот они наконец появились. Вместе с ними был кто-то в крестьянской одежде.

Сержант Филиппов доложил о том, какие данные удалось собрать его группе.

— Попутно прихватили вот этого гражданина. Назвался Киселевым. Документов никаких нет.

Стали спрашивать задержанного, кто он, откуда. Киселев сказал, что он электротехник из Ржева, воевал, попал в плен. Теперь вместе с двадцатью другими такими же, как он, уже трое суток рубит лес для укреплений на Ламе.

— Охрана сильная? — спросил я.

— Шесть солдат. Остальные вчера вечером отправились в село за продуктами и вернутся, видно, только утром.

— Что же вы?.. Топорами бы их!.. — воскликнул сержант Филиппов.

Киселев пожал плечами:

— Автоматы у них. Близко не подпускают. Вчера двое наших обморозили руки и не смогли грузить бревна на сани. Так тут же расстреляли...

Уточнив, где именно ведется заготовка леса, и взяв с собой пятнадцать десантников и Киселева, я отправился к тому месту. Добрались туда очень быстро. Нас почуяли лошади и заржали. Тогда Киселев подал голос, и они успокоились. Мы осторожно двинулись дальше. Увидели двух конвоиров. Они грелись у огня.

Киселев взял охапку соломы и направился к костру. Я с четырьмя парашютистами последовал за ним. Вторая пятерка, прячась за штабелями кругляков, стала пробираться к шалашу, где находились остальные солдаты. Еще пятеро остались на месте, чтобы в случае необходимости прикрыть нас огнем.