Поначалу ему удавалось плыть по собачьему, выкидывая руки перед собой. Этого было достаточно, чтобы удержаться на поверхности, но не достаточно, чтобы справиться с потоком. Как только течение стало сносить его к водоворотам, ему пришлось совсем тяжело. Сжав губы над водой и запрокинув голову, чтобы не захлебнуться, он барахтался из последних сил до середины реки, где поток пены, опилок, масел и заводских отходов подхватил его будто соломинку. Его несло вниз по течению к опорам моста, о которые поток воды разбивался с непрекращающимся ревом.

Я вместе с Сантино стремглав помчался к реке на помощь нашему товарищу. Но Ромоло, новичок в нашей компании, втюрившийся в Джину и тщетно пытавшийся ее охмурить, незаметно вырос за моей спиной, бросился на меня, обхватил и повалил на землю. Чем больше я отбивался от него, тем сильнее он сжимал меня. Я лежал на животе, беспомощно вытянув шею и с ужасом следя за головой, которая уже крутилась как юла, и мне оставалось только надсадно орать вместе с теми, кто метался на мосту, вытягивая руки в сторону Сантино.

Он пулей выскочил на мостки. Джина, осознав наконец свою глупость, как блажная умоляла Главко плыть к берегу. Тушь потекла с ее ресниц, когда она расплакалась от досады, но в тот момент ей было уже не до этого. Она и не думала утирать свои слезы, и переменившись на глазах после того, как сообразила, что вовсе необязательно узурпировать всеобщее внимание, она, как могла, участвовала в спасении.

Сантино одним движением руки скинул брюки и бросил их на мостки рядом с курткой. Но надетый утром галстук почему-то не хотел ему уступать. Задержка, вызванная неловкостью и волнением, оказалась фатальной. Чтобы выиграть время, он не снял ботинок, но потерял драгоценные минуты, пытаясь развязать узел. Когда же он наконец сорвал с себя рубашку, все поняли, что было слишком поздно. Предсмертный вздох — это все, на что еще мог рассчитывать Главко. Мы видели, как он бил по воде руками, не имея сил даже позвать на помощь. Он уходил под воду, появлялся на мгновенье чуть ниже по течению и снова исчезал. Последний раз он беззвучно мелькнул над водой в воронке под мостом, откуда даже опытный пловец не смог бы вытащить его на берег. Словно черный креп, его волосы разметались на мгновенье по поверхности воды. После чего Аниене своим слепым потоком смыла последние следы его присутствия в этом мире. Вода, которая была средоточием их наслаждения, вода, которую они любили как родную мать, поглотила его как могила.

Эта трагедия, вкупе с жалобами отца на то, что его заставляют жить среди «быдла», убедила меня подыскать менее удаленную от центра Рима квартиру. Заключенный с крупным миланским издателем контракт на одну из моих новелл, опубликованных в журнале Роберто Лонги «Парагоне», отныне обеспечивал меня более солидным, нежели зарплата школьного учителя, доходом. Мы перевезли свои пенаты в Монтевердо Нуово, за Трастевере, вплотную к владениям понтифика: относительно современный и чистый квартал, заселенный служащими Ватикана, министерскими бюрократами, начинающими дантистами, профессурой технических вузов и эмигрантами, заполучившими приличный заработок.

Так как мода из-за дефицита тканей за последние пять лет ничуть не изменилась, мама вынула из своих чемоданов еще не утратившие элегантности платья, привезенные из Касарсы. Она вновь почувствовала вкус к одежде и стала ходить на виа Донна Олимпия, широкую авеню, чьи вполне кокетливые магазины предоставляли куда более разнообразный выбор, нежели одинокий «Станда» в Понте Маммоло. С ежедневным зрелищем нищеты и грязи было покончено. Продавцы, ни сколь не удивляясь женщине на улице, вступали в легкую беседу, помогая маме наполнять свою сумку. Мясник ей накидывал бесплатно пятьдесят грамм легких для кошки, которую она подобрала, не опасаясь зависти соседей, что мы позволяем себе держать лишний рот.

Она покупала своему мужу газеты, которые просовывала под дверь его комнаты: последняя супружеская почесть, которая еще могла порадовать капитана. Принцесса Жозефина Шарлотта Бельгийская выходит замуж за великого герцога Жана Люксембургского, блистательная свадебная церемония под дождем. В отсутствии Агы Хана на традиционном празднике апельсинов в Каннах председательствует Бегум. Тайрон Пауэр и Линдэн Кристиан решили приехать на каникулы в Рим. Триумф Джины Лоллобриджиды в фильме «Хлеб, любовь и мечты», хотя по мнению специалистов некая старлетка София Скиолоне, известная под псевдонимом София Лаццаро (как выяснится вскоре — временным), уже подает надежды стать настоящей звездой. Не так уж плохо жила Италия, если самые важные новости приходили из круга их высочеств либо из Чинечитты[36]. Отец ворчал за обедом, к вечеру под воздействием вина нашептывал смутные угрозы, но в общем вел себя прилично и не слишком портил нам жизнь.

Относительное поражение христианских демократов на последних выборах смягчило злобное отношение отставного офицера к партии номер один молодой Республики. С 48,9 % голосов Де Гаспери профукал выгоды мажоритарной системы, которую левые окрестили «преступной», но которую еще больше невзлюбили бывшие фашисты. «Мария Пиа Савойская в шотландской юбке и туфлях на плоском каблуке отправилась учиться в Оксфорд» — королевская семья держалась на передовицах. С балкона, которым отныне располагал папаша, свидетель поражения под Амба Алаги мог лицезреть, как выстраиваются вдоль тротуаров первые «Фиат 600». Приятно отметить промышленный прогресс своей страны, но, конечно, еще приятнее сидеть в своей гостиной напротив нового чуда техники, появившегося на итальянском рынке в январе 1954-го и установленного в нашей квартире уже в апреле: телевизор с корпусом под красное дерево, который мы купили в рассрочку на мои первые гонорары. На экранах не замедлил появиться Майк Бонджорно со своей знаменитой передачей «Миллион или ничего». Нужно было быть пророком (или бывшим учеником Роберто Лонги в Болонье), чтобы не порадоваться такому начинанию, которое завоевало сердца десятков тысяч в меру культурных и образованных итальянцев своим будоражащим воображение обещанием пяти миллионов лир.

Два лучших фильма года, конечно, оптимистичными не назовешь. Но кроме того, что по причине их слабого успеха, фильмы эти посмотрело очень мало людей, и Витторио Де Сика, и Федерико Феллини (который оказал мне честь, пригласив на премьеру) рассказывали нам в них об Италии прошлого, Италии, которой, как нам казалось, больше нет. Нам предлагалось посочувствовать участи Умберто Д., сжалиться над этим вышедшим на пенсию чиновником, который по бедности не мог оплатить свою меблированную комнату и не бросился под поезд только ради того, чтобы не осталась без хозяина его собака, его единственный друг. Нам показался изумительным эпизод, когда Мария Пиа Казилио в роли маленькой печальной бонны готовила утром кофе у старой, изъеденной временем раковины, на кухне, по потрескавшейся стене которой шествовала процессия тараканов. Но проблемы стариков, забытых обществом, которое они же сами и построили, презрение к неудачникам и инвалидам, тупой и вездесущий культ молодежи — все это было наследие фашизма. Новая Италия, вместо того, чтобы петь Джовинеццу, уже не толкала на самоубийство оставшихся не у дел пенсионеров. Что же до примитивных средств санитарии, которые изобличались в этом фильме, то ультрасовременные учреждения Занусси, появившиеся после войны в пригородах Порденоне (я как-то посетил их с одной из своих кузин), уже готовились к серийному выпуску дешевых холодильников. Напрасно я встретил в штыки триумфальное шествие электробытовых товаров, я был вынужден признать, что маме отныне не придется каждое утро таскаться на пятый этаж, чтобы принести на завтрак молоко, которое она мне упорно подавала в той самой щербатой плошке.

Тех, кого Феллини окрестил «жирными тельцами», явно принадлежали некой провинциальной архаичной жизни, в которой мы уже не узнавали своего прошлого: скука маленьких городов в бесконечном тумане зимы, пустынные улицы после захода солнца, воскресные вопли пьяниц, жалкие заезжие труппы мюзик-холла, вполне подходящие, чтобы занять воображение измученных воздержанием холостяков. Интеллектуалу Леопольду, думал я, сегодня не было б уже нужды читать рукопись своей пьесы старому комедианту, прожигавшему остатки прежней славы в гастрольных турах по бальнеологическим курортам: он просто послал бы ее какому-нибудь миланскому издателю, как послал я свой роман в «Гардзанти». Шестисотые «Фиаты», которые через несколько лет заполонят все дороги, задушат города и отравят общественные отношения, покамест напоминали странные и не очень надежные игрушки. Их кустарные движки пробуждали своим радостным тарахтеньем сонную атмосферу провинции и часто ломались, выпуская при этом облачко пара, которое окружало происходящее аурой приключения. Устав от смертной пляжной тоски, вителлони[37] наконец-то смогут поглазеть на достопримечательности Болоньи, Флоренции и Анконы. Последняя дань уважения, оказанная мною телевизору, перед тем как я его возненавидел: справедливости ради надо сказать, эта штука разжигала в них любопытство. Вместо того, чтобы ждать как манны небесной осеннего празднества в Курсаале или февральского карнавала, с единственной целью бездарно напиться, они могли теперь участвовать в жизни всей планеты и понимать, что мир не ограничивается их римской вотчиной.