— Разве такой может победить?

— Победить может любой, — усмехнулся Алан. — Аким был даже меня сильнее. Это высший маг, как и ты, мой принц… Мне таким никогда не стать.

— Ты сильный, — улыбнулся тогда Мир. — Очень сильный… А почему у него одежды белые? Как у тебя. Виссавийцы всегда ведь в зеленом?

— Потому что это виссавийский вождь, мой принц… столь же сильный, как и твой отец. И ты когда-нибудь таким станешь. А теперь идем, мой принц. И забудь о той кукле, незачем плакать по тому, что уже не вернешь. Мы все живы, а остальное неважно.

***

И все же пьянка мозги прочистила знатно и все расставила по местам. Миранис едва слышно вздохнул, выныривая из сладких детских воспоминаний. Матушки уже давно нет, нет и ее телохранителей. И теперь сын Алана стал для Мира такой же загадкой, как и та фарфоровая кукла… столь же сильный и хрупкий. Друг, побратим, но и, увы, камень на шее.

Действенный способ держать несговорчивых виссавийцев на коротком поводке: с тех пор, как Рэми был телохранителем Мираниса, Виссавии пришлось стать союзницей Кассии… приказ самой богини, которого, скорее всего, никто из виссавийцев до конца не понимал, но подчинялись все беспрекословно.

Почти никто из жителей соседней Виссавии не знал, что Рэми, племянник бездетного вождя, его наследник, жив. Никто даже не догадывался, и такую слепоту Рэми обеспечивал магический полог… дорогая вещица, за которую многие отдали бы состояние. Нечто, делающее его владельца невидимым… Нечто, доставшееся Рэми как трофей от их сильнейшего врага, Алкадия.

Если Рэми вздумает когда-нибудь спрятаться от своего принца, то, наверное… но он не вздумает. Узы богов не позволят.

И пока он телохранитель Мираниса, это дорогой гость, находящийся под тайной охраной, и оберегают этого гостя, увы, не менее тщательно, чем принца. Что раздражало еще больше. Как и повальная уверенность, что и Миранис будет оберегать собственного «телохранителя».

Боги… да ведь хотел же его оберегать, всегда хотел. Еще когда встретил его простым рожанином, еще когда понял, что тот носит знак проклятого телохранителя, да и когда узнал, что это брат Армана… лучшего друга и верного соратника. Так что же, ради богов, изменилось?

При дворе его больше любят? Так глупости же. То, что Рэми, высший маг, созданный исцелять, а не убивать, не подходит для Кассии? Так это сразу было понятно. А для Виссавии? Мир вздохнул и перевернулся на спину, и опять под ним что-то хрустнуло. Боги, что у него под головой-то? Но открывать глаз не хотелось,… да и куда спешить?

Что Рэми не будет вечно телохранителем Мираниса, было, наверное, понятно всем, кроме самого Рэми. И придется ему идти под защиту Виссавии, потому что в Кассии ему не выжить… Но и бил его Мир зря… ой зря… и теперь многое придется исправлять, ради богов…

И все же… что же у него под головой-то? Что-то твердое, прикрытое выпачканной липким тканью. И пахнет… чем-то неуловимо знакомым пахнет. И оборотень внутри притаился, сложил уши и как-то странно порыкивает… И где эти проклятые телохранители, когда они так нужны?

Обычно после попоек Мираниса находили быстро. Еще бы: в распоряжении телохранителей был весь дозор, а в распоряжении дозора — обширная сеть шпионов. От таких даже принцу не спрячешься, как не старайся. И после была несущаяся по улицам столицы карета со знаками повелителя, мятный запах зелий Тисмена, смешанный с пряным ароматом магии, ласковые прикосновения простыней и крепкий, здоровый сон.

Теперь ничего этого не было.

Зато потягивало тяжестью левый бок, страшно болела шея, и то и дело накатывала усталость, сопровождаемая наплывами тошноты.

Когда тошнота стала невыносимой, Мир, все так же не открывая глаз, поднялся на четвереньки и опорожнил желудок, почувствовав облегчение. И лишь тогда разлепил отекшие веки.

Убедившись, что уже пасмурный а все же день и он все еще в собственном кабинете, принц сначала удивился, потом разозлился. Разгром был знатный, а замок молчал, будто не спешил ничего убирать. Хороши телохранители — он тут валяется неизвестно сколько, а они ни сном, ни духом?

Последним, что он помнил, было утро, распахнутое окно, запах мокрой после дождя листвы и цветущих лип. Помнил мягкость свежевыпеченного хлеба и дающую силу уверенность: с его отношением к Рэми надо было что-то делать.

Потом? Осторожная поступь хариба, преданный взгляд лежавшего у кровати волкодава и… неожиданно вошедший в покои виссавиец, принесший послание… А дальше — пустота.

— Странно все это, — прошептал принц, потирая виски.

Да и кабинет выглядел странно. Разбросанные вокруг книги, какие-то листы, на которых Миранис с удивлением и с возрастающим гневом разглядел посольские вензеля, запах чего-то знакомого, чего-то, что принц почему-то отказывался узнавать.

"Будьте осторожны, принц, — прочитал он на поднятой с пола странице. — Алкадий вновь вернулся в Кассию, и вы знаете, чем вам это грозит…"

Мир вздрогнул, до крови прикусив губу. Еще бы не знать. Но слушать, как кто-то из соседней страны поучает его, наследного принца?

— Проклятые выскочки! — прошипел он, комкая лист и швыряя его об стену.

Он ненавидел Виссавию! Ненавидел ее тайны, ненавидел скрывающих лица виссавийцев-целителей. Но больше всего он ненавидел навязанного ему щенка-виссавийца, который вечно мозолил глаза и давил на совесть своей верностью. Боги… опять эта ненависть, опять же?

Да, виссавийцы правы, как и Рэми частенько прав, но кому легче от этой правоты?

— Проклятый Рэми! — прошептал Миранис.

Узы богов тянули принца к мальчишке, как тянули к любому телохранителю. Друзья, соратники, советчики, избранники богов, верные и преданные, они всегда будут рядом… все, кроме Рэми. И это ярило так, что в дыхание перехватывало!

Да, именно это и раздражало, что Рэми придется отпустить, а отпускать жеж так не хочется!

Покачнувшись от неожиданно накатившей слабости, Мир пытался опереться о пол и вздрогнул, когда коснулся чего-то липкого. Неосознанно отшатнувшись, растер между пальцами что-то красное и ошеломленно прошептал:

— Кровь?

Это ее запах… Крови… Ее капли на книгах, ее пятна на рассыпанных вокруг листах и лужа за спиной, откуда? Нехотя обернувшись, Мир нервно сглотнул.

Замерло на мгновение сердце, вновь забилось, бешено, пытаясь выскочить из груди, когда Мир вдруг понял, на чем он лежал недавно. И его вновь вырвало, на послание виссавийцев, но что с того? Страдать теперь не время. Его телохранитель лежал рядом, с ножом в спине, и Мир боялся, видят боги, боялся…

— Рэми, Рэми! — позвал он, подползая к телохранителю.

Стянул с запястья Рэми серебряный браслет, провел пальцами по покрытой синей татуировкой запястью и отдернул руку… Знаки рода не отзывались, Рэми мертв.

— Боги, почему я ничего не помню? — шептал Миранис, выдергивая кинжал из телохранителя и с трудом переворачивая его на спину.

Глаза закрыты. Кожа, обычно темная, как от загара, теперь бледна и цвет ее не отличается от цвета приоткрытых пухлых губ.

Правую щеку испачкала запекшаяся кровь, и Миранис осторожно отлепил от кровавого пятна длинную черную прядь, отчаянно боясь прикоснуться к рваной ране.

— Почему я ничего не помню? — повторил он.

И сразу же, будто прорвавшись сквозь вязкую преграду, навалились разом боль и отчаяние. Боги… что он натворил, а? И больше всего в мире хотелось, чтобы мальчишка разлепил наконец-то свои тухловатые губы, выпалил очередную глупость, посмотрел печально и непонимающе… пусть! Пусть только бы жил! Только не было бы поздно!

— Далеко не уходи, слышишь, боги, не уходи… я сейчас, дружок, сейчас! — прошептал он, нервно пытаясь собраться.

Мысли путались, как после попойки, и пока Мир лихорадочно думал, что ему делать, скрипнула за спиной дверь.

— Мой принц, прости… — услышал Миранис и сразу же пожалел, что разрешил лучшему другу входить без доклада.

Медленно обернувшись, он увидел то, что ожидал увидеть: безумное удивление в обычно холодном взгляде, мертвенно посиневшее лицо друга. Увидел и аккуратно уложил Рэми на полу, сделав то, что должен был сделать давно: «Кадм!»